Великий Ин Чжэн, основатель царства Цинь, чей облик ужасал врагов, первый владетель Империи, которому самими богами предназначено оставить наследникам правление в десять тысяч поколений, как мальчишка спешил за неровным светом зажженных факелов в глубину пещеры. Ход то расширялся, то сужался, и каменные своды, поддерживаемые множеством мертвенно-белых овальных столбов, не обещали идущим радужных надежд.

Между этими нерукотворными колоннами царил вечный мрак. Но из пробитого временем отверстия в скальном куполе пещеры на пришельцев падал бледный свет небесного странника, в эту ночь раскалённым серпом висевшего среди мерцающего звёздами неба.

Толстый начальник канцелярии, чей вкрадчивый чистый голос евнуха внушал страх окружающим, всемогущий Чжао Гао, вел Повелителя к его давней заветной мечте.

Летучие мыши, вылетевшие на охоту, да крики ночных птиц нарушали таинственный покой природного Храма.

— Долго ещё? — наконец нетерпеливо спросил император.

Евнух, так опрометчиво взваливший на себя ответственную должность проводника, молча показал рукой. Впереди в неясном свете чадящих смолой факелов показалась вырубленная искусственная ниша и дверь, обитая тусклым серебром. Воины встали перед этой преградой, не зная, что им делать дальше.

— Ломайте! - нетерпеливо приказал Повелитель.

Люди дернулись и застыли в неповиновении. Страх перед этой маленькой старой дверцей оказался сильнее.

Цинь Шихуан, самолично изведавший пределы своего мира, давно избегал общения со смертными. Он жаждал не власти, которую предоставляет золото, не сверхъестественной силы - он искал бессмертия. И хотя глупые последователи Конфуция усмотрели в этих поисках самодурство, за что были закопаны живыми в землю, хотя экспедиция к острову Чжифу за бальзамом бессмертия провалилась, но предпринятые его наместником Сюй Фу усилия не были тщетными.

И вот он, великий Цинь Шихуанди Ин Чжэн, совершивший восхождение на гору Тайшань и лично убивший могучую рыбу в Великом море, стоит перед этой неприметной дверью, за которой ждёт его Вечность.

Стиснув зубы, император непозволительно торопливо выхватил меч у старшего внутренней охраны и лично отсек ему голову. Кровь фонтаном хлестнула из зияющей пустотой шеи и оросила неприметную дверь.

Послышалось шипение. Воины замерли.

Горячая бурая жидкость стремительно всасывалась внутрь. Заклепки по краю сгнившего от старости дерева упали, и перед молчащим отрядом открылось большое овальное отверстие от рассыпавшейся в прах перегородки. Затхлый, сырой воздух, словно живой, вырвался изнутри, издав полный глубокой муки стон. Людям показалось, что сами гранитные стены пещеры плачут по непрошеным гостям.

Но император не обратил на это никакого внимания. Его влекло. Он, вновь торопясь, сделал несколько шагов и оказался внутри небольшого круглого помещения - перед гладкой плитой из красного гранита.

На искусно расписанных стенах и потолке огромный дракон, свернувшись в клубок, играл на флейте, в лапах он держал развёрнутый свиток. Заворожённый художественным чудом неизвестного художника, Владыка остановился и начал читать. Странные, неизвестные ему иероглифы вдруг сложились в понятные и простые слова:

«Раз в шестьсот лет меняются боги. Игра в го наскучила старикам. Ты, мой друг, решил поменяться со мной? Но я ещё не устал. Я хочу пить. Я хочу сына. Обними меня, мой сосуд!»

Расписанный сводчатый потолок уходил в неизвестность. Нарисованные на гладких стенах золотом и ляпис-лазурью картины парили над вошедшими. Лежащая на полу кроваво-красная плита звала выбранного встать на нее.

И император сделал этот шаг.

Бесцветные огни факелов замелькали, отражаясь в его стекленеющих глазах. Неподвижный, замерший, застывший Цинь Ши Хуанди словно превратился в зловещую статую, а темно - коричневый от сумрака цвет его кожи будто стек на красный гранит.

Огонь факелов замелькал в оставшихся живыми глазах, придавая взгляду зловещее упорство.

Когда на небе появились первые проблески рассвета, император неторопливо покинул пещеру в горе. Там, внутри, остались десять статуй, чьё сходство с живыми было настолько велико, что невозможно было поверить в действительность существования мастера, вылепившего из глины такое чудо...

Глава 19

Глава 2. Наследие Дракона

Часть 3

Черная машина, по-хозяйски притормаживая, въехала на территорию, огороженную двухметровым кованным чугуном, представленным острыми, смотрящими вверх, на звёзды, пиками.

Автомобиль неторопливо гукнул и, скрипнув тормозами, плавно остановился. Рашид Ибрагимович, со вздохом, вышел и быстро смахнул выползшую на лицо кривоватую скупую улыбку, наблюдая, как испуганно спотыкаясь, спешит к нему Илья Натанович, бессменный, с неспокойного 30-го года, главный врач.

Канатчикова дача, построенная сто лет назад на высокой пойме речки Чуры, с которой просматривалось всё Замоскворечье, была когда-то местом уединения и приятственного отдыха, с разнообразными богемными представителями Первопрестольной, обоих полов. Но, со временем веротерпимость переросла в уважительную Веру, и хозяева, поменяв нрав, передали многочисленные постройки для богоугодного дела призрения психических и буйнопомешанных.

В августе 1945 территория больницы расцвела, результатом труда старого агронома Медведюка невероятными гладиолусами. Получить из рук Ростислава Степановича пару луковиц считали за абсолютную удачу. Даже на маленькой дачке главного врача росло всего несколько кустов...

Рашид Ибрагимович глубоко вдохнул тонкого цветочного аромата и, протянув руку, заметил:

– Красота-то у Вас какая! Прямо санаторий...

Илья Натанович засуетился, вытер о халат резко вспотевшую ладонь, и, слегка споткнувшись на первом слоге, кланяясь, поздоровался.

–Укр... ашаем территорию. К Победе тюльпаны высаживали, а вот сейчас, ждём, когда японцев изничтожат, и гладиолусы у нас расцвели...

– Хорошее дело, правильное. – одобрил генерал.

Они медленно прошли в главный корпус и сели за маленький круглый обеденный стол, стоящий на одной круглой ноге из перевитых хвостов зубастого дракона, живущего здесь ещё со времён роскошных вечеринок.

– Как наш пациент? – между глотками чая вскользь поинтересовался Рашид Ибрагимович.

Каганович вскочил и, отбежав к своему столу, взял объёмную серую папку с завязками. На ней химическим карандашом аккуратно было выведено: «Бернагард Кесслер. 31 год. Параноидальная шизофрения».

– У пациента симптоматика с ощущениями чего-то инородного в организме, и такие проявления заболевания очень редко поддаются психотерапевтическим приёмам. Но мы пытаемся лечить, – осторожно произнёс Илья Натанович. – Есть масса затруднений: языковой барьер, выраженное астеничное телосложение и испуг, конечно. Ему проведено три курса электросудорожной терапии, и пациента готовили к четвёртому, но достаточно буйное поведение пришлось корригировать, и, в результате, он немного простыл...

Тембр голоса постепенно снизился до шёпота, и генерал, поставив стакан, строго сдвинул брови к переносице, поинтересовался:

– Жив?

– Да-да, конечно, – заметался по кабинету Каганович, и, схватив стоящую на бюро вазу, наполненную большими красными яблоками, с гулким стуком опустил её на круглый стол.

– Угощайтесь, пожалуйста.

Генералу стало грустно. Он был в курсе применяемого лечения. В больнице находился центр по исследованию последствий черепно-мозговых травм, а с медикаментами для душевнобольных всегда было туго. Научно обоснованный метод пропускания электрического тока через головной мозг вызывал у него самого внутренние судорожные подергивания, да и в успокаивающее действие мокрых простыней Худояров не верил...

Он глубоко вздохнул и, отодвинув стакан, резюмировал:

– Я его забираю.

Каганович напрягся и, стоя спиной к генералу, глухо спросил:

– Когда и куда его доставить?