Эти разумные мысли прервал ветер, ворвавшийся под меховой полог. Кто-то большой заполнил собой пространство позади старика.

– Обоньер эйэихе, эбердэ, (1) – услышал он за спиной скупое приветствие.

– Бубенька өр охсубут. Бубен хобордо. Хата, духуобунас биһиэхэ аһыныгас. Ас бөҕөнү биһиэхэ аҕалбыттар, (2) — не оборачиваясь, ответил Нгануге.

Он пожевал впалыми губами и добавил ещё:

— Билэрэ. Духуобунас диэбиттэр. Күүттэ. (3)

В помещении странно потемнело, и он услышал ответ, прозвучавший, почему-то, вначале в голове, а потом в ушах:

– Встань, и достань мне руну.

С Нгануге так не разговаривал никто и никогда. Все знают: нельзя приказывать шаману! Тем более никто не просил достать тёмные амулеты, надёжно висящие под потолком. Старик хотел возмутиться, но, повернувшись, окаменел. Перед ним стоял сам Юрюнг Айыы Тойон. Тот самый! Который всегда безучастен к судьбам людей, но, если он вдруг вмешался, то не стой на его пути…

И Нгануге, словно подталкиваемый всеми предками, быстро поднял руку и, сорвав чёрную от времени фигурку, протянул стоящему перед ним существу.

Явившийся незваным гость опустил горящие чёрным огнём глаза и, посмотрев на маленький квадратик, захохотал:

– Хорошая руна, старик! Будут тебе моржи! – В голове Нгануге ещё долго гудели эти слова…

Наконец, через час жена вошла за полог, и он очнулся.

– Кто это был? – осмелилась спросить старуха.

– Будет охота скоро и мясо, – только и сказал шаман. Мысли ушли в море, туда, где кувыркались и кричали свадебным рёвом, грея под первыми лучами солнца черные спины огромные звери.

– Сына в факторию посылать? – снова подала голос жена.

– Старая дурра, – ответил ей шаман. – Эти люди принесли нам мясо и удачу. Дай мне чай.

Он опустился на шкуры и, наконец, увидел лежащую перед ним фигурку. На ней красовалась руна Райдо.

– И нам удача, – подумал старик и вновь взялся за иглу.

***

С севера встречный ветер гнал по тёмному небу, низкие густые тучи. Ещё утром они высыпали мелкую снежную крупу, похожую на стеклянную колючую пыль, которая залезала под шерстяные шлемы, намерзая на виски мерзко тающими сосульками. Несмотря на вьюгу, уже через час, морпехи втянулись, и лыжи прокладывали путь в ровный гладкий ряд. Впереди, несмотря на предпринятую со стороны капитана морской пехоты попытку сопротивления, шёл Ян, ловко пробуя палкой снег, и, на всякий случай, контролируя возможные трещины.

Поставленный в середину колонны Борис справлялся с темпом недолго. Уже через час немец, упавший трижды, отстал, и Ян остановил отряд.

Бубня что-то, явно нецензурное, себе под нос, он, за десять минут, связал параллельно четыре лыжи и, бросив на них по типу настила крест-накрест лыжные палки, достал сложенную палатку и изобразил сани.

– Мрак, – свистнул он псу. – Давай! Ездовой собакой будешь…

Затем кинул на импровизированные сани сидящего мешком на снегу Бориса, плюхнулся сам и с криком: «Догоняйте!», отбыл...

Через шесть часов, с одним коротким перерывом, отряд, пройдя более полусотни километров, приблизился к горам.

***

Ещё при Никите Сергеевиче, число торжественных ужинов значительно увеличилось, в сравнении с официальными встречами у Сталина, который предпочитал есть в узком, избранном только им кругу. С конца пятидесятых избавившиеся от «глаза престрашного зраку» товарищи стали радостно отмечать всё!

Праздники, производственные рекорды, урожаи, революции в молодых африканских странах, визиты зарубежных делегаций, спортивные достижения – ЦК КПСС на широкую ногу веселилось в новом Кремлёвском дворце съездов. Построенный в 1961 году, дворец распахивал свои гостеприимные двери для приглашённых и даже совсем нежданных, но чем-то выделенных из толпы лидером партии товарищем Хрущёвым коммунистов.

А уж как чествовали космонавтов!

На столы, сервированные дорогим тонким фарфором, ставили хрустальные корзины с фруктами, на огромных серебряных блюдах укладывали фаршированных гречневой кашей молочных поросят, набитых капустой и яблоками гусей и, конечно, каспийских запечённых осетров. Обложенные льдом, стояли полные белужьей икры икорницы… Шампанское, армянский коньяк, грузинские вина и столичная водка соседствовали с огненной украинской перцовой горилкой!

После знаменитого витка первого космонавта в Кремле только в первый год по его прилете шестнадцать раз поднимали тосты за Гагарина! Почти каждый раз по возвращении, (Юрий Алексеевич, как несущий мир и дружбу всем народам, побывал в более чем 30 странах), ему организовывали торжественную встречу в Кремле. Первая поездка была в братскую Чехословакию, но список был бы не полным без Бразилии, Афганистана, Индии, Шри-Ланки и прочих. Ему дарили цветы и игрушки, на него обращали внимание красивейшие женщины планеты. Великолепная Джина Лоллобриджида была покорена простым парнем из Смоленской деревни, а снимок её страстного поцелуя облетел весь мир! Никому не ведомый сын доярки и плотника, необразованный, непоседливый русский мальчишка-драчун из глубинки – за сутки превратился в символа нации! Его носили на руках! Искренне любили, превращая в мировую икону!

И, хотя злые языки утверждали, что на таких приёмах любит Никита Сергеевич спиртное, но никто и никогда на подобных банкетах не позволял себе выпить лишнего. Ни Хрущёв, ни сменивший его Брежнев.

А вот немного склонный к алкоголю Юрий Гагарин расслаблялся в Москве регулярно. Прессу не ставили в известность, но после таких застольных возлияний, первый в мире космонавт немного нервничал и «бузил». Тихая, скромная и не привыкшая к вниманию жена не могла его остановить, да и сам Юрий Алексеевич начинал понимать, что не пара она ему…

Леонид Ильич, точно так же, как и его предшественник, любил праздники. Единственным отличием являлось время застолья. Вместо четырёх отведённых на обед часов, теперь на приём пищи отводилось всего два. Брежнев курил. А, по принятому этикету, курить позволялось только после кофе. Поэтому, он всегда просил побыстрее закончить обед.

В честь светлого весеннего дня трудящихся женщин в Кремле 8 марта 1968 года состоялся очередной банкет.

Среди первых лиц государства, присутствовавших на празднестве и вручавших колхозницам, дояркам, учителям, врачам и пианисткам ордена и медали, был и первый космонавт Советского Союза. После официальной части состоялся грандиозный банкет и, как стало заведено, горячее быстро сменил десерт и кофе.

Слегка неуверенной походкой первый космонавт подошёл к стоящему рядом с Сусловым Леониду Ильичу, посмотрел немного плывущим взглядом на красную ковровую дорожку и произнёс: «Я ещё не доел, а ты уже встал. Нехорошо себя ведёшь Леонид Ильич. Здесь первый в мире космонавт…».

Его, конечно, тихо увели. Но на некрасивую сцену обратили внимание не только советские товарищи, но и присутствовавшие в зале дипломаты. Нехорошо вздыхал Суслов, поднял брови домиком Леонид Ильич, и поправил немного спустившиеся на переносицу очки Андропов.

***

Маше приснился какой-то неприятный сон.

Она тащила рюкзак. Тяжёлый огромный баул сильно оттягивал плечи. Лямки, хоть и мягкие, оставляли багровые следы. «Словно от плетей», – почему-то подумала она.

Впереди не оборачиваясь шла мать. Вот она остановилась и скинула свою ношу. Потом повернулась и, улыбаясь, сообщила дочери: «Тяжёлый, но полезный!»

Маша благодарно улыбнулась, но тревога холодной иглой застряла в её груди. Девушка ойкнула, потёрла больное место и проснулась. Было воскресенье, а потому мартовский рассвет успел влезть на небо, и вокруг было уже совсем светло.

Она посмотрела на потолок, с которого медленно исчезал пушистый хвост, и вслух произнесла:

– Мне что, придётся привыкнуть к этой ноше, Олладий? – хвост перестал исчезать и рядом нарисовался зубастый рот:

– Неа-а, – сообщила нарисованная картинка. Потом подумала и добавила, – Ксения знает пусть!

Маша понятливо кивнула и пошла к матери.

В столовой властвовали близнецы. Сейчас все взгляды были устремлены на Павла, который притащил рулон туалетной бумаги и, размахивая им в воздухе, кричал: