Пусть лучше поздно. Прямо сейчас и прямо сегодня я его видеть не хотела.

Не помню, как поднялась в свою спальню. У двери, правда, замерла ненадолго и тихонько заглянула в щель – никого. Заскочила внутрь и закрылась на засов.

Ретт Уилсон!

Одно только его имя вызывает во мне желание найти того убийцу, познакомиться с ним и на правах “другана” попросить его снести Ретту голову с плеч.

Я думала, верила и надеялась, что больше никогда не встречу этого человека в своей жизни. Мы жили словно в разных мирах: я нищая журналистка, с трудом перебивающаяся от зарплаты до зарплаты, а Ретт – известный детектив. Конечно, после нашего расставания я слышала о нем неоднократно. Газеты пестрили его фотографиями, и каждый второй житель города при упоминании Ретта Уилсона восхищенно закатывал глаза.

Его боготворили.

Все, кроме меня.

Да и разве могла я не скрипеть зубами, вспоминая его лицо? Лицо человека, который растоптал меня с отвращением, как навозного жука. Приручил, использовал, выбросил и забыл.

Я и замуж-то вышла, только чтобы о нем не думать…

Тряхнула головой, прогоняя воспоминания. Села на кровать, но тут же вскочила и принялась ходить по комнате из угла в угол.

Так, что я имею спустя шесть лет? Ум, определенно. Я уже не маленькая глупышка, какой была тогда. Перестала верить людям, закалила характер и научилась говорить четкое “нет”.

Я взрослая, самостоятельная, самодостаточная женщина. Да, нищая, но разве Ретт об этом знает? Не знает. А сейчас мы с ним на равных условиях – оба скрываемся…

А от чего сбежал он?

Ой, да неважно. Ничто не важно, кроме того, что я обязана показать себя с лучшей стороны. И вовсе не для того, чтобы Ретт “понял, кого потерял”, а чтобы видел, что я по нему не страдаю.

Совсем не страдаю. Ничуть. И это даже отчасти правда: меня все эти годы мучило только одно желание – чтобы мужское достоинство Ретта отсохло к чертям собачьим.

В стену полетел графин. Я не поняла, как схватила его с тумбы и швырнула в сторону. Только когда осколки со звоном осыпались на пыльный пол, ошарашено моргнула.

До чего меня доводит этот человек! Даже спустя долгие годы я продолжаю злиться и от ярости плохо соображать. Когда Ретт меня бросил, то все, что я могла – просить его остаться.

Я умоляла его не уходить. Как идиотка. Жалкое было зрелище.

Рыдала ночами, спала в его рубашке. Рубашкой я потом мыла пол, но в первые-то месяцы не снимала ее с себя. Она пахла мятным одеколоном – любимым запахом Ретта Уилсона.

Интересно, он до сих пор пользуется этим ароматом?

С трудом заставила себя сесть в кресло. Ноги тряслись. Я обняла себя, чтобы успокоиться, но не помогло.

Что там говорил Тирел – я не могу уехать из Ковентора, пока за мной не пришлют?

Шкатулка! Он ведь дал мне шкатулку!

Я написала Тирелу на клочке бумаги. Поставила с десяток восклицательных знаков, чтобы он точно понял, что дело плохо. Сунула в почтовик и захлопнула крышку. Вот и все, теперь остается только ждать ответ.

Прошло еще не меньше часа, прежде чем я вспомнила, как правильно дышать. Медленно и спокойно. Ну, подумаешь, со мной в одном доме живет Ретт Уилсон, что с того? Он уже наверняка забыл меня… А я его. Я-то его точно не помню, да. По крайней мере, именно так я буду себя вести. Так, словно с трудом вспомнила имя некогда любимого мужчины.

Оставалось найти в себе силы выйти к нему и поздороваться. Шесть лет прошло, столько воды утекло. Он наверняка женат на той туповатой блондинке, к которой от меня ушел. Может быть, у них даже есть дети. О личной жизни Ретта газеты не писали, так что я могла только догадываться, как он живет.

Я уже почти вышла из спальни, когда подумала, что Ретт сейчас наверняка спит с дороги. Надеюсь, он выбрал для себя комнату в самом дальнем крыле дома, иначе я сама перееду. Не хотелось бы, конечно, менять спальню – та, которую я заняла, мне нравилась. Но если комната Ретта окажется поблизости, то у меня не будет выбора.

Какое-то время я разрывалась между желанием свернуться в комочек под одеялом и не выходить, пока за мной не приедет Тирел, и необходимостью встретиться со своим прошлым лицом к лицу.

Я стояла так, пока не начала замерзать. Не знаю, что с отоплением в этом доме, но вряд ли он так уж хорошо протапливается. Как только температура на улице опустится еще на пару градусов, воздух в комнатах станет ледяным. Сейчас мне казалось, что он уже остыл, и юркие пальцы холода пробираются под мою одежду. Или прямо под кожу. Меня начало колотить, и я обняла себя руками, так и продолжая стоять у самой двери.

Я не могу.

Не могу себя заставить.

Но Ретт, скорее всего, действительно спит с дороги.

Я прислушалась. Из коридоров не доносилось ни звука. Если Ретт и разбирал чемодан где-то в своей спальне, то явно вдали от моей. Я вполне могла беспрепятственно выбраться на кухню и выпить горячего чаю. А заодно подготовить себя к мысли, что могу столкнуться с бывшим на лестнице.

Осторожно приоткрыла дверь и выглянула в щель. Коридор был пуст. Я прислушалась – никаких шагов. Тогда я выбралась из комнаты, тихо-тихо прикрыла дверь, чтобы она не скрипела, и принялась красться по коридору.

Каблуки сапог стучали непозволительно громко.

Я что, готова обречь себя на такое? Я готова вот так каждый день пробираться на кухню за едой и обратно, а в остальное время отсиживаться в своей комнате? Кажется, кто-то только что уверял себя в собственной самодостаточности и сильном характере.

Так что нет. Я не собираюсь прятаться!

И, выпрямив спину, храбро промаршировала до кухни и поставила чайник.

Помещение наполнял отвратительный запах. Кислый, с горчинкой. Еще утром здесь пахло осыпавшейся побелкой и немного – осенью. Пока закипал чайник, я огляделась. Странно, я же только вчера приехала. В ведре под раковиной не было мусора, так откуда эта вонь? И она становится все сильнее…

Я прошлась по кухне, заглядывая под стол и за тумбочки. Открыла дверь кладовой и просунулась в нее. Осмотрела штабеля припасов. Но в кладовой пахло только пылью. Тонкий серый слой покрывал упаковки с крупами и мукой, банки с консервированными овощами. На крюках под потолком висела пара вяленых окороков, завернутых в плотную бумагу. Я почти уткнулась в них носом, но не почувствовала ни намека на ту вонь, которая преследовала меня на кухне.

Знакомый голос раздался прямо за спиной, заставив меня сжаться от испуга.

– Мисс? – сказал Ретт. – Я полагаю, вы и есть моя фиктивная…

Я резко захлопнула дверь кладовой и развернулась к нему, страшно жалея, что не могу убивать взглядом. С удовольствием отметила, как лицо Ретта приняло шокированное выражение.

– …жена, – договорил он абсолютно растерянно.

Пару секунд мы молча сверлили друг друга взглядами. Я скрестила руки на груди, пытаясь замаскировать так свою неуверенность. Он не должен заподозрить, что в глубине души я боялась этой встречи.

Ретт плотно сжал губы. По его взгляду сложно было хоть что-то понять. Красивое лицо, которое я когда-то любила гладить кончиками пальцев, окаменело.

Наконец, мужчина глубоко вздохнул:

– Аделаида, – произнес он без выражения.

– Здравствуй, – кивнула я ему.

Держаться. Только держаться. Не думать об унижении, которое он оставил после себя, и которое грызло меня шесть лет, сжигая стыдом изнутри. Ретт – просто посторонний малознакомый мужчина. У меня нет с ним ничего общего. И я не собираюсь унижаться снова, бросаясь на него, чтобы отхлестать по этой наглой физиономии. Хотя рука невольно потянулась к мокрому полотенцу, висящему на краю раковины.

Чайник зашумел. Я заставила себя отвернуться с невозмутимым видом и залила водой ароматные чайные листья.

– Дрянной здесь чай, – прокомментировала буднично.

Голос звучал ровно. Я была в этом уверена. Я слишком много сил потратила, чтобы развить в себе способность держать лицо в любой ситуации.

Подхватила заварник и чашку, поставила их на поднос и понесла к выходу. Только бы не покачнуться. Только бы рука не дрогнула, чтобы я не выронила все это и не дала Ретту понять, как же сильно у меня сейчас колотится сердце.