– Ё-маё, товарищ прапорщик, вы что-то не то говорите! – зашептал сидящий рядом с прапором Юрок – давайте лучше я!

– Давай – прапор медленно приложил своё седалище на табурет – а что «не то»?

– Потом! – Юрок вскочил и громко проорал заранее заготовленную фразу – Товарищи комсомольцы, эти подонки тянут роту назад!!!

– Какие подонки?! – раздались голоса неспящих курсантов.

– Такие: Бобров, Миляев и Левинский!!!

– Да пошёл ты! – опять раздались отдельные голоса – Нормальные пацаны!

– Кыты это скызал? – отвлёкся от своих чертежей Махмуд – Высытаньтэ!

Никто не встал.

– Прыдылжайтэ!

– Я собственно, всё сказал – вытянулся перед Махмудом Плевок – подонки! Я с детства их знаю!

– Пынятно – Махмуд вытер стекавшую с жирного подбородка слюну – кыты ещо чтота хочэт скызать?!

– Я – поднял руку Жако.

– Гыварытэ товарыщ кырсант!

– Бобров, Миляев м Левинский курят анашу, которую им присылают из Москвы!

«Вот гад»! – подумал я – «Это же тебе присылают траву из Краснодара, и ты после засыпаешь в гальюнЕ на дучке»!

После короткой речи Жако собрание постановило Лунатика и Сержа из комсомола исключить, а мне дать испытательный срок.

На следующее утро, когда ещё было темно, нас подняли по тревоге и повезли на стрельбище….

…«Стреляй, сука»! – это командир отделения шипит мне в ухо, лёжа в метре от меня на мокрой земле. Дождь лупит так, что мишени почти не видно, она размыта дождём, как осенний пейзаж за стеклом. «Стреляй, время вышло»! Я стреляю наугад. Предохранитель поставлен на одиночные. Где-то за спиной стоит командир взвода и смотрит на последнего не отстрелявшегося курсанта. На меня. Патроны в магазине ещё есть и мне хочется всадить их в лежащего рядом Плевка, но я этого не делаю. Я закусываю до крови губу и мысленно обещаю отомстить за всё! Ведь: «Месть это блюдо, которое следует подавать холодным». Не так ли?

Это лирическое отступление. Как у Гоголя. На этом вся лирика заканчивается.

Мы отстрелялись и приехали в роту. Толсторожий хохол- баталер, пытаясь впихнуть между наших чемоданов фанерный ящик посылки с ненаглядным копчёным салом, нечаянно уронил один из чемоданов. Замки, набитого битком чемодана не выдержали и сломались. В рассыпанном на полу имуществе баталер с удивлением узнал свои любимые наручные часы. Баталер посмотрел на чемодан и увидел надпись, оттрафареченную чёрной нитрокраской: «Юрий Плюенков. Второй взвод».

«От курва»! – прохрипел баталер и по секрету сообщил о чемодане Плюенкова своим друзьям. Но, как говорил портай геноссе Мюллер из фильма «Семнадцать мгновений весны»: «Что знают двое, то знает и свинья». Спустя полчаса о чемодане Плевка знала вся рота.

Ночью, пока Гнус давил харю в канцелярии, Плевка стащили с койки на пол и, набросив на него одеяло, долго били. Положа руку на потные бейцы, могу сказать только одно – обработали этого козла хорошо! Конечно, ведь била вся рота! Особенно старались выходцы из бедных захолустных деревень, потому что люто ненавидели москвичей. Некоторые, самые резвые, с остервенением нанося удары ногами по мычащему и шевелящемуся одеялу, косо поглядывали в мою сторону. В их взглядах читалось огромное желание запинать и меня, быть может, ничего даже не накидывая на мою умную и светлую голову.

Когда отцы-командиры утром пришли в казарму, рота была уже построена на зарядку, а Плевок валялся на своей шконке, не подавая признаков жизни.

Гнус с видом земского доктора пощупал у Юрка пульс и авторитетно заявил

– Живой!

– Носилки! И в санчасть быстрее! – заорал ротный, толкнув в бок прапора и, повернувшись лицом к строю, добавил – Я вас научу свободу любить, зелень подкильная! Всех, сука, отчислю!

На следующий день в роту заявились родаки Юрка. После долгой и продолжительной беседы с командирами, родаки вышли, встали перед строем и долго умоляли «сослуживцев и друзей Юрия» простить его за «неверный шаг».

– Ведь это с каждым может случиться – проговорил папаша-прапор и, посмотрев на наши угрюмые лица, осёкся.

– Не с каждым! – раздался чей-то звонкий голос из строя – У нас тут кроме вашего сына никто не ворует!

Наглая ложь! В казарме воровали всё: деньги, сигареты, ремни, хлястики от шинелей, зубные щётки, офицерские сумки и многое-многое другое. Просто, этот тупой ублюдок попался, а тот, кто кричал из строя – нет.

– Ребята, я мать, и встаю перед вами на колени… – мамаша Юрца, похожая на бесформенный мешок с картошкой, бухнулась коленями на паркет, блестящий от мастики – простите его, пожалуйста!!!

Крик этот, полный отчаяния и душевной боли, на роту впечатления не произвёл.

– Пусть забирают своего пидера и валят в свою Москву! У нас тут говна и так хватает – тихо проговорил стукач Жако, нервно потирая ладони.

– Это точно – сказал я и посмотрел на Жако.

Рота молчала. Папаша Юрка тяжело поднял маман с колен и они, обнявшись, тихо заковыляли к выходу.

Юрка после лечения отчислили и перевели в батальон обеспечения. Мама и папа Лунатика сделали Андрюшеньке справку об ужасном состоянии здоровья, и его комиссовали. Лунатик осуществил свою заветную иудейскую мечту и подал документы в Плехановский институт. Серж выжил, но о дальнейшей учёбе не могло быть и речи. Он поехал домой, а я, человек который совсем не хотел учиться в Системе, остался один «стойко переносить тяготы и лишения воинской службы». Вот видите, жизнь – это вам не пачка сигарет. Жизнь – это загадка!