Однако в нашей родовой клятве была оставлена лазейка. Вернее, был нюанс. Ну, почти как в том анекдоте. Клятва не могла вынудить последнего в роду на самоубийственный поступок. Ко времени ритуала стирания я успел обзавестись единственным наследником (тоже условие клятвы) и потерять его. И когда Император попросил меня стать центром ритуала добровольно, я отказался. Я потребовал приказа. И Император его отдал.

Так и стало возможным мое рискованное бегство. Тогдашний глава Топаза был, пожалуй, тем единственным человеком, которого я мог назвать другом. Он сделал амулет, привязав к нему мою душу. Он же должен был оставить распоряжение роду найти мою крипту и привести туда подходящее для вселения тело. Сам он погиб в ритуале, не собираясь как некоторые другие главы, срочно оставлять пост. Мой дух бежал и освободился от клятвы. И что-то пошло не так.

Хмарь. Гибель Империи. Четырехсотлетнее забвение. Мое пробуждение в Ожерелье. Я ни о чем не жалею. Думал ли я, что мог стать причиной срыва ритуала? Да, думал. И пришел к выводу, что и зерг бы с ним. Переиграть уже ничего не выйдет. Тогда мое решение избежать смерти, не личной смерти, а смерти рода и забвения моего камня, казалось верным. А главное справедливым. Фарш, как верно говорят мясники, не провернуть назад. Так что эти мысли стали мыслями вчерашнего дня. Я отбросил их, стряхнул с себя, как пловец стряхивает капли воды, выходя из реки. Он непременно поплывет снова. Но это будет уже другая река.

Проклятый спектакль вернул меня в прошлое. Воскресил, казалось, навсегда похороненных мертвецов. Вскрыл смердящие падалью могилы в моей душе. Я видел лица давно ушедших людей. Вспоминал. Осязал их присутствие. Я почувствовал себя реликтом давно минувшей эпохи, а не молодым полным сил парнем. Когда загорелся свет, я с трудом вынырнул из внутреннего ада. Но все же вынырнул. Да уж, волшебная сила искусства, как она есть.

Хотел ли я сегодня отомстить? Восстановить историческую справедливость? Глупость! Кому мстить? И за что? Все те, кто хоть как-то участвовал в давних событиях, давно мертвы. Остался только я. Да и, чести ради, если бы я оказался на месте тогдашнего главы Алмаза, поступил бы так же. Хотя нет. Я скорее всего не оставил бы свергнутому клану ни одного шанса на возрождение.

Нужен ли мне трон, принадлежавший моим предкам? Даже такой урезанный, как трон Ожерелья? А на кой зерг? Я достаточно времени провел возле этого самого трона, чтобы понять одну простую вещь. Жизнь Императора — полное дно. Даже у меня было больше личной свободы, чем у правителя. Ну уж нет. Призраки прошлого не имеют власти надо мной. У меня новая жизнь. Новые возможности. Новые пути! Мое дело — возродить клан. Заставить королевский опал снова сиять. Этого я действительно хочу. Что дальше? Посмотрим.

Пора возвращаться к реальности. В ворота стучатся зерги. Шутка внутреннего пользования. Я посмотрел на свою спутницу. В глазах Оксаны блестели слезы. Вот на кого игра местных фигляров подействовала сама по себе. Впрочем я пристрастен. Для провинции, если отвлечься от прочего, спектакль был не просто неплохой. Он был отличный. А «видал я получше» — это старческий снобизм того Арлекина. Который тоже, надеюсь, в прошлом.

Разлепив пересохшие губы, и глотнув для верности воды из небольшой стеклянной бутылочки, я спросил:

— Надеюсь, тебе понравилось, — голос все еще плохо меня слушался.

— Спасибо тебе, — Оксана бросилась меня неловко обнимать через подлокотники кресел. — Я как будто в другом мире побывала! Это… сильно. Главный герой — такой молодец. Когда он умирает… ну, не знаю. Так не честно!

— Главный герой пьесы — идиот, — резче, чем хотел, ответил я. И немного смягчил тон. — Перебить толпу народа и самостоятельно пресечь свой род, поступок не очень разумный.

— Но разве оставался у него другой выход? А что ему тот род?

— Род — главное в жизни ограненного. Это череда твоих предков, которые что-то значили, и твои потомки, которых ты оставишь для великих дел. А выход… выход есть всегда. Главное не сдаваться. А он, по сути, сдался. Месть, которая ничего не изменила, горчит пеплом поражения. Впрочем, спектакль и вправду хорош. Даже более, чем. Не обращай внимания, я не хотел испортить тебе впечатление.

— Ты не испортил.

Она замерла задержав голову у меня на плече. Но в этом жесте не было ничего эротического. Он не имел ни малейшего шанса перерасти в поцелуй.

Я проводил Оксану домой. Мы все-таки поцеловались у ее дверей, но оба были не настроены на продолжение. Продолжение непременно будет. Но, видимо, не сегодня.

Выйдя из подъезда, наткнулся на комитет по встрече. Какой-то парень лет двадцати шести двадцати восьми. И группа поддержки из трех хмырей местного разлива. Все были в силах тяжких, с монтировками и ножами. Я тоскливо вздохнул. Не хватало еще разборок с бывшим Оксаны. А по всем канонам жанра передо мной должен стоять именно он.

Глава 22

Скверные сны

— Что сосунок уже засс… — попыталось вякнуть это недоразумение.

Но я был несколько не расположен к ночным диалогам с аборигенами. Мягко говоря. А для драки на мне были слишком дорогие вещи. Поэтому я просто выпустил ауру, наполнив ее жаждой убийства и рявкнул:

— Бегите, глупцы!

Двое из «поддержки» просто потеряли сознание. Предположительный «бывший» вместе с напарником испарился из поля моего зрения. Наверняка поставил рекорд Ожерелья по скорости бега в темноте по пересеченной местности. Стоящая в воротах Кабарга, взвизгнув покрышками, истошно завыла движком. И, мигнув стоп-сигналами, исчезла. Спавшая до этого, местная собака истерично повизгивая забилась под лавку.

Мда. Я нагнулся и приложил два пальца к шее одного из местных рыцарей ножа и монтировки. Затем проверил второго. Пульс у обоих ровный. Слава Силе, кажется, обошлось без разрыва сердца. Проводив грустным взглядом машину, которая приезжала явно за мной, я обратился к собаке и лежащим парням:

— Извиняюсь я. Перестарался малость. Накипело чего-то.

Подумал, не вызвать ли другую машину. Плюнул на одно из беспамятных тел и пошел домой пешком. Крик и ярость, выплеснутая в аурном выбросе, неожиданно принесли мне спокойствие.

Перефразируя великих:

Все суета сует и вообщем,

как сказал Еклизиаст,

кто на Судьбу и Силу ропщет,

тот ребяты педераст.

Дома, плюнул вообще на все и улегся спать, хотя было только начало двенадцатого.

Снилась мне всякая муть. Может быть даже Хмарь. Я брел в густом тумане, сквозь который поблескивала далекая яркая искорка. Дымная пелена вокруг меня складывалась в гротескные лица моих знакомцев из прежнего мира. Превращалась в отвратительные хари чудовищ. Плыла гипнотическими узорами. Вокруг слышался шепот. Едва различимые голоса. Сотни голосов. Они молили, требовали, жаловались и проклинали. Но я не слушал. Искра — моя заветная цель становилась все больше. Туман вокруг редел. Пока я не вышел на обычную лесную поляну.

Ночь. Поляна. Костер посреди нее. Как давно я не видел подобной картины. Возле костра возвышалась неясная тень. Я подошел к огню и присел возле него на землю, зачарованно глядя на изгибающееся и пляшущее пламя.

— Ты долго, — три голоса вонзились в мой бедный мозг как сверла. — Почему долго?

Я поднял глаза. Неровный колеблющийся свет языков пламени осветил странное существо. Пирамидальное тело, покрытое плывущими и нечеткими символами, казалось, вовсе не имело ног. На вершине этой пирамиды из плоти крутилась, как елочная игрушка, голова с тремя лицами.

Одно принадлежало Андрею Крафту. Уродливый шрам — моя метка — пересекал его глубокой расщелиной. Из шрама сочилась кровь.

Второе — Императору, Его Величеству Петру Шуйскому. Моему бывшему повелителю и подопечному. Лицо начавшего разлагаться мертвеца. Один глаз выпал, вися на ниточке нерва, и в подгнившей глазнице копошились бледные червяки.

А третье лицо когда-то бывало моим. Время от времени. Маска арлекина, словно никак не могла определиться, корчилась, перетекая от выражения крайнего гнева и печали, к личине идиотского веселья. Рты всех трех голов одновременно открылись: