– Здорова, малая, – поздоровался в свою очередь Самойлов (или называть его Лехой?), – здорова, Гриша.

– Прискакала, козявка, – проворчала баба Лена, но ее напускной тон никого не мог обмануть. Если бы голос можно было увидеть, он бы сиял. – Вот, Гошенька, знакомься, внучка моя, Алиска. С мужем.

Здесь чувство перспективы наконец вернулось ко мне (как к истинному художнику, ха), и я увидел, что за спиной внучки маячит невысокий тип – тот самый, надо полагать, муж. Отчего-то мысль об этом неприятно отозвалась во мне – словно я уже имел к этому какое-то отношение.

Алиса кивнула мне (и мы смотрели в глаза друг другу, и, кажется, настороженность уже покидала ее), а ее муж тем временем выступил-таки на передний план и направился в мою сторону, протягивая руку. Был он, как я уже сказал, невысок, даже немного ниже жены. Ну, скажем, если в ней было около ста семидесяти (примерно), то в нем – сто шестьдесят с копейками. Наверное, он был на несколько лет меня старше, но все равно молодой, хотя и обзавелся уже довольно заметными залысинами. А еще он выглядел каким-то худосочным, щуплым, со впалой грудью. В ту пору я и сам был худым, но по сравнению с ним мог сойти за атлета. Впрочем, это впечатление оказалось обманчивым, и я понял это по неожиданно крепкому рукопожатию. В армреслинге я бы с ним не стал состязаться.

– Гриша, – сказал он.

– Гоша, – сказал я.

Алиса почему-то хихикнула.

– На нашей улице сказали, машина какая-то в эту сторону вчера проехала, – продолжил ее муж, пожимая руку Самойлову.

«И вот поэтому вы здесь», – догадался я. Тем не менее, это был какой-то вариант светской беседы, и я не мог ее не поддержать.

– Да, думаю, это был я. Я, знаете, особо не знал, куда еду. Просто… э-э-э… фактуру присматривал. Я художник.

Сейчас я уже не чувствовал никаких угрызений совести, и ложь далась на удивление легко, словно я и сам в нее верил. Все дело в том, что мне очень хотелось произвести впечатление. На нее, на остальных мне было плевать. Я даже украдкой покосился на Алису, которая в это время подошла к бабушке, чтобы помочь с последними хлопотами по кухне.

Черт, это действительно тяжело – говорить о ней. Но я продолжу.

Мы сидели за столом, выпили по одной, потом еще по одной (я решился), вели беседы. Я понимал, что от меня ждут некой презентации, поэтому вкратце обрисовал свою биографию. Не забыл про свою маленькую ложь, вскользь упомянув, что некое издание ждет от меня набросков (и даже не покраснел), но в основном говорил правду, ибо она лучше всего обрамляет ложь. Упомянул даже о том, что играл в группе – вроде как хобби у меня такое.

– А у меня гитара есть, – обрадовался Самойлов. – Покажешь какие-нибудь новые аккорды?

– Покажу, – легко пообещал я. Сейчас, после пары стопок, он начинал мне нравиться.

– Да, – непонятно вздохнул Гриша, который с самого начала показался мне хорошим парнем, – вот же люди! А мы тут… живем. Наливай по третьей, что ли, и пойдем покурим.

– Нет, я все, – сказал я, уже чувствуя легкий шум в голове.

– Че две-то? На похоронах, что ли?

– Эй! – ткнула его в бок Алиса.

Она сидела прямо напротив меня, и я никак не мог понять, отчего мне так неспокойно. Словно что-то грызло меня изнутри. Нет, я, конечно, немного расслабился в ходе наших посиделок, но ни на секунду не забывал, что она рядом. Большая часть моего внимания была сосредоточена именно на ней, хотя я и старался не подавать вида. Алиса почти все время молчала (но мне почему-то казалось, что она та еще болтушка), иногда смеялась (ох, какой это был чистый, сильный и непринужденный смех), потому что я очень старался шутить и вообще казаться этаким рубахой-парнем – самогонка действовала. Но один вопрос она мне задала, и я отметил и запомнил, что именно она об этом спросила:

– А девушка у тебя есть?

– Нет, девушки нет. Пока что, – отвечал я, глядя ей прямо в глаза.

– Ох, уж эти бабы! – хохотнул Гриша. Он ничего не понял. – Все бы им сплетни собирать.

Баба Лена сказала:

– Ладно, давайте еще по одной, и хватит всем. Дел еще столько. Самойлов, прячь бутылку.

Гриша, как я заметил, посмотрел с некоторой тоской. Баба Лена продолжала:

– Вон у меня для Алиски какое задание. Возьмешь веник, тряпку, тазик, понятно?

Я решил вмешаться, и язык у меня, конечно, уже развязался:

– Да вы не беспокойтесь, я заплачу. Это же нормально? Мне кажется, это нормально. Только я не знаю… тысячи хватит?

– За глаза, – отвечал почему-то Самойлов. – И это нормально. А что? Это нормально. Труд должен оплачиваться, я так считаю.

Я вдруг понял, что было такого в его взгляде. Расчетливость. Он всего лишь оценивал меня с точки зрения продавца (а может, и афериста), хотя я и не знал, что за товар он собирается мне впаривать. Я посмотрел на Гришу, и он тоже выглядел довольным. Я решил, что внезапно пришедшая мне в голову идея с деньгами была действительно нормальной. Но, глянув на бабу Лену и ее внучку, я засомневался. Они обе одинаково хмурились, и в этот момент я уловил в них определенное фамильное сходство, несмотря на то, что внучка была на голову выше и весьма крупнее щуплой старушки.

– Ерунда какая, – наконец медленно произнесла Елена Владимировна. – Мы же… не за ради денег.

Мне стало неловко, и захотелось оправдаться.

– Да что вы! – воскликнул я не совсем трезво. – Я же от чистого сердца! Не смейте отказывать!

Бабушка покачала головой, как бы поражаясь нынешним меркантильным временам.

– Делайте, что хотите, – наконец смилостивилась она, отошла и вытащила из-за печки разлохмаченный веник.

На том и порешили. Грише это определенно понравилось (как я узнал позже, он, работая на ферме на частника, имел ежемесячную зарплату в десять тысяч рублей). Самойлов, Леха, кажется, немного завидовал, но улыбался и все поглядывал на меня, должно быть, что-то просчитывая в голове.

Должен заметить, что я действительно пока был при деньгах. Я уже упоминал, что мне удавалось кое-что откладывать долгое время, а тут еще и квартиру удачно пристроил. Квартирку, не бог весть какую, выделила мне в свое время администрация, но все-таки это было жилье, а цены на него сами знаете какие. Собираясь к дяде, я начал подыскивать жильцов на длительный срок и нашел подходящих – молодую (порядочную, как я запрашивал в объявлении), пока бездетную семью. Кстати, они тоже были деревенские, но подались в город и благополучно нашли в нем работу. Так что, по здешним меркам, я был почти богат. Правда, основная часть лежала на карте, но и налички сколько-то было.

Баба Лена, несмотря на то, что передвигалась с трудом, шаркая по полу шерстяными носками, умудрилась развить бурную деятельность: нагрузила всех, кого чем – кого матрасом, кого подушкой и постельным бельем, кого посудой и пирожками. «Это так, перекусить, если что. Кушать-то у меня будешь». Мне даже пожертвовали банку молока, привезенную только сегодня. Еще выделили несколько толстых свечей. «Знаю я вас, полуночников».

– Что еще? – все время задумчиво вопрошала бабушка. – Даже не знаю. Спросишь, если чего надо.

Я слабо отнекивался, с неловкостью и стыдом подозревая, что предложенная мной тысяча похожа на какую-то насмешку.

«Надо будет ее как-нибудь по-хорошему отблагодарить», – думал я.

– Ладно уж, – сказала баба Лена, – это так, на первое время. А там, глядишь, обустроишься по-хозяйски. Москва тоже не сразу строилась.

Этакой своеобразной процессией мы все двинулись к бывшему дому сестер Поляковых. Елена Владимировна снова осталась за калиткой, остальные вошли – я впереди, как истинный хозяин. Это было даже немного смешно, но в то же время шутка казалась затянувшейся.

– Я здесь в первый раз, – призналась Алиса, понизив голос и на секунду замешкавшись у входа. Потом она прошла вперед, быстро осваиваясь. – Вот, значит, как здесь. Ничего-то и нет.