А на новый год нас с Вовкой позвали к папиному брату, Николаю Иванычу, который жил прямо в этом же доме, непосредственно над «Шаман-камнем», на третьем этаже. Собственно, они всю иркутскую родню приглашали — вот и нас тоже. Собирались заранее, к семи. Бурно провожали старый год — с песнями под гитару, с домашними юморными стенгазетами и бурным их обсуждением. И, конечно, с шикарным столом. Потому что — какой смысл до двенадцати терпеть??? В полночь бегали на набережную — смотреть, как над рестораном на дальней сопке запускают фейерверки. Кое-кто и на заливе пускал, но те ресторанные были самые махровые, я тридцать шесть мощных бахов насчитала.

Посидели до часу — пошли к нашим, в Юбилейный, попроведовать.

Там ещё посидели, снова поели и немножко выпили.

— Слушай, — я посмотрела на Вовку, — ты как хочешь, а я есть уже не могу.

— А пойдём на горку? — предложил он. — Я с общаги железо забирал, видел, там в роще строили. Большую!

— И на чём кататься будем?

— Картонку какую-нибудь подберём.

— А пойдём!

Бабушка услышала:

— Ой, Оля! Возьмите в шкафу твою подушку.

— Какую подушку? — не поняла я.

— Детскую твою, для горки.

— Она жива ещё, что ли⁈

— Так висит там, что ей сделается! За моим пальто.

Я полезла в шкаф и извлекла на белый свет древнюю (лет пятнадцать ей!) катальную подушку.

— О! Ностальжи!

С одной стороны она была тряпочно-кремпленовая, с другой — клеёнчатая, и я с умилением узнала расцветку нашей старой кухонной скатерти. Клеёнка местами потрескалась, но ещё держалась.

— Зато по кочкам мягче будет, — оценил Вова.

— Ну да. Там внутри драп старый от пальто или чё уж, я не помню.

Взяли мы сей раритетный предмет и пошли.

Сперва я думала, что не способна буду кататься ни с какой горки — до того я была объетая. Но пока шли — промялись. А там гора, и впрямь, огромадная, этажа в два, а то и больше. Толпень катается весёлая и пьяная. И мы туда же устремились. Давай наверх лазить да скатываться. Увалялись в снегу все, как снеговики!

Не знаю, сколько времени прошло — полчаса, а, может, час — я почувствовала, что изрядно похолодало. Или алкоголь из меня выветрился?

— Вовка! — мы стояли под горкой, и он, смеясь, отряхивал меня от снега. — У меня замёрзли ноги. Прям сильно!

— Да пошли, забежим в общагу, погреемся? Чайник вскипятим, горячего попьём?

— А пошли!

ВОТ СЮРПРИЗ, БЛИН

Общага праздновала ещё разгульнее, чем обычные дома. Со всех сторон слышался шум застолий, смех, музыка, хлопали двери, дети перебегали между секциями. Мы зашкандыбали на второй этаж, цепляясь за перила задубевшими даже в перчатках пальцами. Блин, надо было так накататься!

Вовка с трудом вынул из кармана ключ, деревянными пальцами провернул, и мы ввалились внутрь.

— Ой, скорее, под тёпленькую водичку, пальчики согреть! — вроде зашли уже в тепло, а я вдруг аж зубами начала стучать.

— Сейчас-сейчас!

Вовка закрыл дверь, помог мне стянуть шубу и сапоги, внёс, фактически, меня в микроскопическую ванную и кран открыл.

— Давай!

Мы в четыре руки грелись под тёплой водой.

— У-у-у, пальцы на ногах начали отогреваться, аж ломит!

— Надо же так было замёрзнуть. Маленькая моя, нежная девочка… — Вова начал целовать меня в шею и разом стало на порядок теплее.

— Провокатор, — прошептала я.

— Ага. Пойдём, погрею тебя основательно.

Мы переместились на диван, на этот раз не просто застеленный, а даже культурно закинутый шёлковым китайским покрывалом.

— Как ты хочешь?

— Погоди, — я повозилась, — чё там твёрдое мешает… — я отдёрнула покрывало в сторону и увидела, что такое впивалось мне между лопатками. Ярко-красный бюстгальтер. На косточках.

Понятно, что не мой, да?

Я разложила его на кровати, расправила.

— Ну, чашки довольно приличные, — мне резко, как в момент любого острого психа, стало холодно. Гораздо холоднее чем было, когда мы пришли с горки в эту злополучную квартиру. — Скажи честно: ты из-за этого эту дурацкую комнату не хочешь перестать снимать? Что, решил в последователи психолога Баранова податься⁈ Ну конечно!.. — зубы отчётливо застучали, и я не смогла говорить дальше. И хорошо. Иначе бы я такого ему сейчас навысказала!

Вовка молчал. Сидел, таращился на этот бюстгальтер. И просто молчал, мать его! Я его за это убить была готова!

Да скажи же что-нибудь! Разубеди меня. Я, правда, не знаю, как.

Но просто сидеть, когда мой мир разваливается…

Я начала одеваться, клацая зубами. Руки с трудом попадали ив рукава, а вот ноги… ноги в гачи влезать не хотели, хоть тресни. Трясло меня. Отчаянно.

— Я знаю, чьё это бельё, — сказал вдруг Вовка странным отрешённым голосом.

— Да ты что!!! И чьё же?

— Халкона.

Я аж трястись перестала.

— Знаешь что? Не смешно.

— А я и не смеюсь. Помнишь, день рождения у него был? Он потом пьяный на треню ко мне ввалился, просил ключ. С кем-то из девчонок хотел замутить, а на хате у него маман. Не повезёшь туда. Назавтра он ключ принёс. А я после того дня тут и не был. Но ты, конечно, можешь мне не верить…

Вот тут меня прорвало! Я со всей дури треснула его по плечу и заревела:

— Дурак! Сидит тут, как робот замороженный! Успокаивай меня, давай!

НОВЫЙ ВИТОК

Остаток ночи мы провели, приводя друг друга в состояние умиротворения. А утром Вовка сказал:

— Пожалуй, пора завязывать с этой хатой. Никакой пользы, расстройство одно. А растрепет Халкон, что пустая стоит, будут все проситься. Нехер. До двенадцатого проплачено, надо живее полки делать. Василича попрошу помочь, что ли. А то зима, дел мало, скучает он.

Это правда. Саша очень любил быть важным и полезным. Чувствовал себя альфа-самцом в этот момент, должно быть.

Но Халкону я, конечно, по загривку надавала. Засранец мелкий. И дамочкам, которые сперва вино с водкой мешают, а потом натитьники свои везде разбрасывают…

— Вот ты меня, Оленька, критикуешь, — многозначительно выдал Халкон после прописанной ему головомойки, — а я, между прочим, всё о судьбах вашей книги думаю.

— Да ты чё! — картинно поразилась я. — И много надумал?

— Представьте себе! — маленький Халкон гордо подбоченился. — Я считаю, что вы ломитесь не в те ворота.

— О как! — удивился Вова, до сих пор благоразумно не отсвечивающий. А в какие надо?

— Смотрите, ребята! — Халкон оживился и заходил туда-сюда по кабинету с несвойственной ему скоростью. — Вы обратились к этому редактору из… как его?

— «Издательство Империал», что ли?.. — поморщилась я от неприятных воспоминаний.

— Вот! Те задрали нос, да и хер бы с ними. «Империал»! Пятнадцать рублей им цена, а в другие годы — вообще десять*! Возможно… нет, даже точно!.. они ещё и конкуренты тех товарищей, которые конкурс проводили.

*Реальная стоимость монеты с аналогичным названием в Русской Империи.

— Интернетный-то? — у Вовы, кажется, начало складываться какое-то своё видение ситуации.

— Ну, да! Ваш сборник какое издательство напечатало?

Вовка потянулся и снял с полки томик:

— Та-а-ак… «Книжная россыпь», получается.

— Ну, вот! И я считаю, что вам, — Халкон по очереди ткнул в нас пальцем, — нужно обращаться не к незнакомым редакторам, а наоборот! К тем, кто вас знает! Более того! К тем, кто обратил уже один раз внимание на ваши работы! — он развернулся на фоне окна и протянул руку в сторону Вовы, разом сделавшись похожим на Ленина на броневичке. — Рупуже! Давай отправим по мылу пару глав на тот же адрес, куда мы конкурсные работы посылали? Опишем ситуацию. Мол, так и так, развернули тему. Показали этому «Империалу»… Они, кстати, первую рукопись вернули?

Вова посмотрел на меня.

— Вернули, — криво усмехнулась я, — со скрипом. Таньке пришлось аж председателя союза кинематографистов подключать.

— Вот! Чуть не заиграли книгу, хитрецы! Типа, потеряли, ага. Там, ребятки, такая конкуренция и борьба за лучшие куски — вы даже представить себе не можете! А книга ваша хороша. Уж сколько я перечитал — поверьте мне! Написать, что вы готовы выслать продолжение, объём такой-то, тыры-пыры — и-го-го…