— …а в семье, как известно, не без урода. — Тирион, расчеркнувшись, подвинул пергамент Чернилке. — Наших уродов мой лорд-отец держал в подземельях Утеса. — Тирион из дома Ланнистеров в очередной раз подписал обязательство выплатить подателю сего сто золотых драконов. Каждый росчерк пера делает его немного беднее… Впрочем, он и так нищий. Если он когда-нибудь и пожалеет об этих расписках, то не сегодня. Он подул на пергамент, передал его казначею, подписал следующий. И так далее, и так далее, и так далее. — В Вестеросе слово Ланнистера ценится на вес золота.

— Тут не Вестерос, — пожал плечами Чернилка. — За Узким морем слова пишут пером. — Пергаменты с подписью Тириона он посыпал песком, стряхивал и откладывал в сторону. — Долги, записанные в воздухе, легко забываются.

— К нам это не относится. — Тирион уже вошел в ритм. — Ланнистеры всегда платят свои долги.

— Слово наемника ничего не стоит, Ланнистер он или нет, — вставил Пламм.

«Твое уж точно не стоит… хвала богам».

— Я пока еще не наемник.

— Ждать недолго. Подпишешь все это и станешь им.

— Тороплюсь как могу. — Тирион сдерживал смех, чтобы не портить игру. Пламму это ужасно нравится, зачем же его огорчать. Пусть себе думает, что согнул карлика и поимел его в задницу, а карлик тем временем расплатится за стальные мечи пергаментными драконами. Если он будет жив, то вернется в Вестерос и завладеет всем золотом Бобрового Утеса, если нет, его новые братья могут этими расписками подтереться. Некоторые, чего доброго, явятся в Королевскую Гавань и попытаются предъявить их дражайшей сестрице… Обернуться бы тараканом и поглядеть на это из тростника на полу.

По мере убывания пергаментов сумма стала другой. Сто драконов предназначались сержантам — теперь Тирион обязался уплатить тысячу золотых.

— Что я буду делать в отряде? — спросил он, продолжая трудиться.

— Бококко в мальчики не годишься, больно уродлив, — сказал Каспорио. — Можешь поработать мишенью.

— Что ж, — не клюнул на удочку Тирион. — Маленький человечек с большим щитом может довести стрелков до безумия — мне сказал это кое-кто поумнее тебя.

— Будешь помогать Чернилке, — сказал Бурый Бен.

— Вот именно, — сказал казначей. — Вести книги, считать монету, составлять контракты и письма.

— Охотно. Книги я люблю.

— На что ты еще годен? — фыркнул Каспорио. — Не в бой же тебе идти.

— Когда-то я ведал всеми стоками в Бобровом Утесе. Прочистил даже те, что годами стояли забитые. — Еще дюжина расписок, и все, конец. — Может, мне заняться вашими девками? Им тоже не помешает…

— Держись от них подальше, — не принял шутки Бен Пламм. — У половины дурная болезнь, а болтать все горазды. Ты не первый раб, поступающий в наш отряд, но кричать об этом тоже не надо. Без крайней нужды не шляйся по лагерю, сиди в палатке и сри в ведро, а из лагеря без моего ведома вовсе не выходи. Если одеть тебя оруженосцем и выдать за Джорахова мальчика, кто-нибудь все равно догадается. Когда возьмем Миэрин и отправимся в Вестерос, можешь вырядиться в золото и багрянец, но до тех пор…

— Буду сидеть под камнем и помалкивать, слово даю.

«Тирион из дома Ланнистеров», — расписался он на последнем пергаменте. Остались три расписки, отличные от всех прочих. Две были именные, на тонком пергамине. Десять тысяч драконов Каспорио Коварному, столько же Чернилке, которого по-настоящему звали Тиберо Истарион.

— «Тиберо» звучит прямо-таки по-ланнистерски. Ты, случайно, не дальний родич?

— Кто знает. Я тоже плачу свои долги, казначею иначе нельзя. Подписывай.

Тирион подписал.

Расписка Бурого Бена заняла целый свиток. Сто тысяч драконов, пятьдесят хайд[52] пахотной земли, замок и лордство. М-да, у этого Пламма губа не дура. Не вознегодовать ли? Тебя дерут, а ты и не пикни. Пожаловаться на грабеж, отказаться подписывать, потом нехотя уступить… Надоело. Тирион подписал и вручил свиток Бену.

— Член у тебя, как у твоего предка. Считай, что обработал меня на совесть, лорд Пламм.

— Мне тоже было приятно. Сейчас запишем тебя в ряды — тащи книгу, Чернилка.

Книга была большая, на железных петлях. Записи на деревянных досках внутри велись больше века.

— Младшие Сыны числятся среди старейших вольных отрядов, — сказал Чернилка, переворачивая страницы. — Это четвертый том. Кто был каждый солдат, когда записался, где сражался, сколько служил и как умер — здесь обо всем сказано. Встречаются знаменитые имена, в том числе и вестеросские. Эйегор Риверс, Жгучий Клинок, прослужил у нас год, прежде чем основать Золотые Мечи. Блистающий Принц Эйерион Таргариен и Бродячий Волк Родрик Старк тоже были Младшими Сыновьями. Нет, не этими чернилами. Вот, возьми. — Чернилка раскупорил другой пузырек.

— Красные?

— Такая у нас традиция. Раньше кровью расписывались, но как чернила она никуда не годится.

— Ланнистеры уважают традиции. Дай мне свой нож.

Чернилка подал ему кинжал, Тирион уколол большой палец. До сих пор больно — удружил, Полумейстер. Выдавив в пузырек каплю крови, он очинил кинжалом новое перо и нацарапал большими буквами под скромной подписью сира Джораха: «Тирион из дома Ланнистеров, лорд Бобрового Утеса».

Ну вот и все. Он покачался на своем табурете.

— Больше ничего не требуется? Принести клятву, зарезать младенца, пососать капитану член?

— Соси что хочешь. — Чернилка посыпал страницу мелким песком. — Для большинства довольно и подписи, но к чему разочаровывать нового брата. Добро пожаловать в Младшие Сыновья, лорд Тирион.

«Лорд Тирион»… хорошо звучит. У Младших Сыновей репутация, возможно, не столь блестящая, как у Золотых Мечей, но и они одержали несколько славных побед.

— А другие лорды у вас служили?

— Безземельные, вроде тебя, — ответил Бен Пламм.

Тирион спрыгнул с табуретки.

— Мой прежний брат меня не устраивал, одна надежда на новых. Где можно получить оружие и доспехи?

— И верховую свинью заодно? — предложил Каспорио.

— Не знал, что твоя жена тоже здесь служит. Очень любезно, что ты предлагаешь ее, но я бы предпочел лошадь.

Брави побагровел, но Чернилка только посмеялся, а Бен снизошел до ухмылки.

— Своди его к повозкам, Чернилка, пусть выбирает. Девушке тоже подбери шлем, кольчугу — авось сойдет за мальчишку.

— Пожалуйте, лорд Тирион. — Казначей придержал входное полотнище. — К повозкам тебя сводит Снатч. Бери свою женщину и жди его возле кухни.

— Она не моя женщина. Сходи за ней сам: она только и делает, что спит или злобно на меня смотрит.

— Бей ее крепче и люби чаще, — посоветовал казначей. — Снатчу все равно, пойдет она или нет. Приходи, как получишь доспехи — я покажу тебе счетные книги.

Пенни спала в их палатке, свернувшись на тощем соломенном тюфяке под нечистыми простынями.

— Ты, Хугор? — моргнула она, когда он потрогал ее носком сапога.

— Выходит, со мной опять разговаривают? — Сколько же можно дуться из-за брошенных свиньи и собаки. Он ее вывел из рабства, нет бы спасибо сказать. — Вставай, всю войну проспишь.

— Мне грустно, — зевнула она. — И спать хочется.

Не заболела ли? Тирион встал на колени, пощупал ей лоб. То ли здесь жарко, то ли ее и впрямь лихорадит.

— Что-то ты бледная. — Даже бесстрашные Младшие Сыновья боятся сивой кобылы. Решив, что Пенни больна, они прогонят ее в мгновение ока. Могут их обоих наследникам Йеццана вернуть, несмотря ни на какие расписки. — Я расписался в их книге. По-старому, кровью. Теперь я наемник.

Пенни села, протирая глаза.

— Меня тоже запишут?

— Вряд ли. В некоторых отрядах служили женщины, но… нет, они все-таки не Младшие Дочери.

— Мы, — поправила девушка. — Ты теперь один из них и должен говорить «мы». Милку никто не видел, нет? Чернилка сказал, что поспрашивает. А Хрума?

Каспорио видел, кажется. Уверял, будто трое юнкайских охотников за рабами ходят по всем лагерям, ищут двух беглых карликов. У одного будто бы собачья голова на копье, но этакой новостью Пенни не поднимешь с постели.