И вот этот Степа, неугомонная душа, уговорил меня пойти через мост, в заброшенный поселок Ру´дник, где, опять же, только старые пустые дома без окон. И – старое кладбище заключенных.

И я, как дурак, согласился, потому что Степа умеет убеждать.

– Ну пойдем сходим, – говорил Степа, – круто же! Пойдем на кладбище! Все-таки наша история! Тем более и твои родственники из этих…

А про то кладбище тоже разные нехорошие слухи ходили. Что там и беглые преступники прячутся, и вообще всякие люди опасные, и дикие звери… Но Степа меня убедил окончательно, когда спросил:

– Да что мы, не мужики? Чего мы боимся?

И я подумал, что – да, мы действительно мужики. И надо сходить, иначе он не отвяжется.

И вот мы поперлись туда – сперва по мосту. Мост оказался хлипкий, а тут еще, как назло, поднялся ветер, мост стал скрипеть и шататься, и ветер так гудел, прямо как человек выл… У нас когда ветер за окном так воет – с одной стороны, жутковато, а с другой – радостно, потому что такой вой – верный признак актировки, ну то есть школу почти наверняка отменят.

Но когда вот так идешь по мосту, а ветер в лицо, да еще такой колючий, да еще воет, как человек, – тут уж совсем приятного мало!

Я Степе говорю:

– Давай вернемся, пока не поздно.

А он:

– Чего-о?

Из-за ветра не слышит, значит.

Я кричу:

– Верне-емся!

А он:

– Не-ет! Мы уже больше половины моста прошли, куда возвращаться? Лучше уж вперед!

И так мы с ним шли, шли, мост шатался, ветер выл, и я проклинал все на свете и в первую очередь, конечно, Степу… И когда мы наконец сошли с этого проклятого моста, рожи у нас были красные, глаза слезились и оба мы были с ног до головы облеплены снегом.

Ну и потопали по поселку, мимо пустых домов, к этому кладбищу.

Постояли там, походили среди могил.

Кладбище странное, конечно: одни кресты, без имен.

– Что ж они имена-то не писали? – Степа спрашивает.

Я говорю:

– Ну, может, потому что заключенные – типа «враги народа», им типа имена не положены, даже когда умирают…

– Жесть, – говорит Степа.

И я подумал: да, что жесть, то жесть. Получается, и прадедушка мой так бы лежал, без имени, под крестом, если бы чудом не выжил в лагере. И не было бы ни бабушки моей, ни мамы, ни меня… Вообще ничего бы не было. Жуть.

Уже темнело, я достал телефон – а он отрубился от холода! У нас часто так бывает: телефоны не выдерживают мороза, и батарея отключается.

И у Степы на телефоне оставалось чуть-чуть зарядки, и я сказал:

– Слушай, пошли обратно, а? А то сейчас совсем стемнеет, а родители же не знают, где мы. С ума сойдут. Ты напиши маме своей, пока зарядка есть.

Но Степа сказал:

– Да ладно, мама все равно всю ночь на работе (мама у него в круглосуточном магазине продавец), ничего… Постоим еще. Полюбуемся.

– На что любоваться? – кричу. – Нашел тоже любование! Тут это… Скорбеть надо, а не любоваться.

– Ну, тогда поскорбим, – милостиво соглашается Степа.

И так мы ходили, ходили, ежились от ветра, туда-сюда между крестами, и Степа их фоткал, а я ему все говорил:

– Хватит фоткать, сейчас и твой разрядится!

Но он все:

– Да ладно! Зато – память. Когда еще сюда попадем?

– Никогда! – говорю уверенно. – Пошли обратно!

Степа наконец согласился, и мы двинули обратно, но метель поднялась такая, что дорогу замело, и мы никак не могли найти мост, чтобы перейти обратно в город. В какую сторону ни шли – везде были пустые дома с черными провалами окон, и кресты эти, и бревна какие-то… А моста не было и не было.

– Заблудились! – говорю и трясусь от холода и – подступающего страха, чего уж. – Как выбираться будем?

– С-сейчас… У меня в телефоне компас… – сквозь ветер голос Степы доносится.

– Так что нам твой компас? – говорю. – Он что, на мост покажет?

– Ну, он на север покажет! – кричит Степа.

– Мы и так на Севере! – кричу в ответ. – Связался с тобой, черт!

– Да не ори! – кричит Степа. – Что я, виноват, что темно и метель?

У нас вообще рано темнеет, особенно осенью и зимой, ну я говорил: идешь в школу утром – еще темно, идешь из школы днем – уже темно! И так почти всю осень и зиму. А это как раз зима и была… Угораздило же нас!

В общем, мы еще долго бродили между домами, крестами и бревнами, с севшими телефонами, и уже совсем не знали, что делать, и Степа почти в голос уже стал реветь, и я тоже еле сдерживался, чтоб не завыть от страха и отчаяния вместе с ветром, но тут Степа крикнул:

– Смотри!

Я, щурясь от ветра, посмотрел вперед.

Сквозь белую плотную метель вдалеке был виден человеческий силуэт.

– Побежали к нему! – кричит Степа. – Может, он выведет?

– А если это беглый преступник? – говорю. – Он тебя выведет, как же! Тут и останешься навсегда!

Степа кричит:

– Да зачем ему нас убивать! Мы никому про него не скажем, только спросим, как на мост выйти!

Я все не решался бежать к силуэту. Но тут мне показалось, что человек манит нас рукой. Спокойно так, медленно… И я почувствовал, что – не опасный он. Не знаю почему, но почувствовал.

– Видишь, зовет? Точно дорогу покажет! – кричит Степа.

Ну, побежали мы к человеку.

И пока бежали, я все думал: кто это может быть? Если не беглый преступник. А если преступник – как и где он живет в заброшенном поселке, среди пустых домов и черных крестов? Ну, допустим, в доме каком-нибудь прячется. Но все равно же страшно холодно – дом-то без окон, без дверей, без отопления!

Но человек все манил к себе спокойно, и я думал: эх, бы- ла не была, все равно деваться некуда, – и бежал к нему.

Но чем ближе мы подбегали, тем больше человек удалялся, удалялся, как будто спиной убегал от нас, – и наконец совсем пропал, как будто метель его сдула.

Мы со Степой остановились и удивленно поглядели друг на друга.

– Куда он делся? – спрашивает Степа.

– Не знаю, – говорю. – Может, привиделось?

– Ага, обоим привиделось! – усмехается Степа. И вдруг как закричит: – Смотри! Мост!

И правда, прямо перед нами оказался тот самый мост!

Мы как заорем от радости!

И побежали по мосту, и уже плевать было, что метель в морду и что мост качается так опасно от ветра, и на все было плевать, главное, что – выбрались, не замело насмерть!

Спрыгнули с моста и, не переставая орать, ка-ак понесемся по улице!

Так до нашего двора и бежали.

Дома мама меня по традиции чуть не убила. Она уж думала, что только летом где-нибудь в тундре мой труп найдет, когда снег растает… А тут я – живой, хоть и перепуганный.

В общем, долго она меня ругала. А потом заплакала и сказала:

– Иди спать!

Я лежал, не мог уснуть от пережитого, все думал, что за человек нас спас. И куда он потом пропал. И откуда он вообще там взялся?

И когда наконец стал засыпать, вдруг мысль прямо прыгнула в голову: а вдруг – это и есть мой прадедушка? Ну, то есть призрак его. Я ж его на фото только и видел, а там, на Ру´днике, он далеко был, одни очертания… А мама иногда говорит, что наши предки с того света нам помогают. Ну, она на самом деле вряд ли сильно в это верит. Но вдруг правда? Хорошо бы! Это тогда значит, что – смерти нет, и на том свете я тоже буду жить. Может, даже – и потомкам своим помогать. Махать им рукой, выводить из метели, указывать дорогу… Ладно, помрем – посмотрим… А так бы здорово было, да! Но я отвлекся.

В общем, теперь Степа втирал мне, что видел Сивую Маску, а я ему не верил. К нам в город, конечно, иногда приходят из тундры оленеводы – шкуры оленьи продавать или там на оленьи бега по праздникам… Но они все без масок. И вообще не страшные. Маленькие и прикольные. А дети-то у них какие мелкие! Прямо крохи. Очень забавные в своих шубках с узорами.