— Козыреву — хана, — сумрачно подвел итоги Перепелицын. — Козырев — известный кровосос…

— Ладно, я, пожалуй, пойду… Вдруг, что получится? — тихо сказал Шакирыч. Приближалось утро, поэтому воспоминания о матери, Венере Мумбараковне Шакировой, и далее обо всех по тексту, стали донимать его с новой силой. Перепелицын и Вострякова с нескрываемым облегчением следили за его неспешными сборами.

Хотя Шакирыч не особо торопился навстречу судьбе, да раз уж судьба выпадет, так и опоздать не доведется. Кровосос Козырев был еще жив. Он стоял на коленях перед дозорными и тряс какими-то справками и грамотами победителя соцсоревнования.

— Хочешь считаться человеком, старпер, так и живи, как человек! — веско заметил на подвывания Козырева Вениамин. — Из квартирантов кровищу цистернами цедишь, сволочь! А сколько ты крови выпил за акт согласования котельной?

— Не буду больше, Веничка, только не губи старика! — нарочито жалостно выл Козырев, с опаской подсовывая мрачной Воробьевой пенсионное удостоверение.

— Убери ксиву, кому сказал! — заорал Вениамин, занося над старым козлом топорик…

— Вениамин, можно вас на минуточку? — вежливо прервал расправу Шакирыч, постучав ногой в сорванную с петель дверь.

— Уйди, Шакирыч, не до тебя! — сказал Вениамин, в отчаянии опуская топор.

— Я, собственно, не стал в общей очереди ждать, некогда мне сегодня — пояснил Шакирыч. — Сам решил заранее явиться, все непонятки прояснить.

— Веня, давай тогда лучше с ним разберемся, а? — нерешительно сказала Нина, откладывая грамоты и удостоверение Козырева на большой резной комод. — Раз он сам пришел. Все равно никого не можем пришить. Тут ведь привычка требуется, а нынче не наш день, Веня. То есть — ночь. И этого козла точно до утра не кончим…

— Нина! — беспомощно оглянулся Вениамин к соратнице. — Как ты можешь, Нина? До сих пор ведь никто не раскололся, кто из них нашу водку выжрал…

— Я готов возместить ваши материальные затраты! — скоропалительно взял на себя ответственность Шакирыч, но тут же только беспомощно крякнул на немедленное требование Вениамина: «Восемь бутылок!»

— Хорошо! — ответил Шакирыч, с облегчением опускаясь на табурет.

— Скажи, Шакирыч, ты тоже поменял день на ночь? — спросил его Вениамин, снимая шлем и вытирая пот со лба.

— Да, Вениамин! Причем, сделал это сознательно, не как все эти — по нужде-нуждишке! — твердо выговорил он, не отворачивая от Вениамина прямого взгляда. — У нас ни у кого не оставалось выбора, после того, как нас всех вычеркнули из планов сноса и компенсации имущества. Ни у кого, кроме меня. У меня в десяти километрах от города, в деревне Шакировке — четыре дома имеется, полученных по наследству, а автобус там рейсовый ходит чаще, чем здесь. Но мне нравится моя ночная жизнь у развилки, с музыкой, нравится запах ночи, ее темные краски… Представь себе, мне даже нравится этот боязливый шепоток за спиной: «Кровосос!» Так что не с ними, не имевшими выбора, тебе надо было разбираться, а со мной, Вениамин. Но ты ко мне не пришел. Поэтому я пришел к тебе… Ну, и как же мы поделим Зеленку? Ты понимаешь, что так просто в свою ночную жизнь я тебя не впущу? Не много ли это будет на твое свиное рыло, Вениамин? Вымершая дневная Зеленка, да впридачу — наша ночная, кипящая своей незримой нежитью? Здесь Хозяин — я! Это в администрации Щекинского района решили, будто все мы уже вымерли, раз они сцедили всю нашу кровь до капли…

— Вень, плюнь ты на него, я домой уже хочу! — вдруг заныла Нинка.

— Подожди, Нина! Надо же разобраться с чел… с ним то есть, — перебил ее Вениамин. — Эх, Шакирыч-Шакирыч! Вот мы бродим с сумерек по Зеленке, а будто соседей наших впервые узнаем! Какого только говна про них не узнали!

— Так и дрыхли бы до утра, чего же по ночам таким красивым и обаятельным шляться? — с нескрываемым недоумением ответил Шакирыч. — Это нам, Детям Ночи, все соловьи уж свое отпели, все кукушечки откуковали. Радуйтесь, пока на пенсию не вышли. Потом как начнете по ночам зубы на полку складывать…

— Кстати, Шакирыч, что же вы такое с зубами своими сделали? Как же вам не стыдно с такими зубами среди ночи шастать? — поддалась общему меланхолическому настрою Нина. — Ведь страсть Господня — на такое смотреть!

— Нина-Нина-Ниночка! — пропел ласково Шакирыч, улыбаясь ей удивительно белыми, острыми клыками. — Вот здесь, милая Ниночка, и у меня выбора не было. Нас же в городскую стоматологическую поликлинику на обслуживание не берут с припиской в Зеленке. Да и по ночам там, как ты сама понимаешь, зубы не протезируют. Вот и повадились мы ходить к Генке Стропилину, сыну Елены Кондратьевны Стропилиной, по дешевке зубки править. Он у первой автобазы частный кабинет открыл. Специально для нас наборы зубов купил с надписью «Made in China». Об остальном и сама догадаешься, девочка взросленькая. Генка не бормашиной, а вообще болгаркой те зубы обрабатывал, чтобы они хоть в рот влезали. Зато так дешево! Мы теперь с такими зубами кого хочешь загрызем! Это же прямо красота, удобство какое! Еремей Фомич Подтелятников, если хочешь знать, ими медные провода спокойно перекусывает. А Вострякова Клавдия Ивановна всего-то за сто пятьдесят рубликов сверху — вставила специальный комплект с внутренней подсветкой и исполнением песни: «А я такого, как Путин, хочу!» Здорово выручил нас всех тогда Генка, если честно. Н-да… Но, братцы, мои, светает, однако! Пора мне!

Они простились с Шакирычем, договорившись, где он выставит восемь бутылок отступного, навесили дверь неудержимо зевавшему Козыреву… Все загадки были раскрыты грубой действительностью, сумерки рассеялись, и Зеленка лежала перед ними в зареве рассвета, лишенная покрова таинственности, — прежней, знакомой до блевотины Зеленкой… Подходя к дому Нины, Вениамин вдруг с размягченным сердцем сказал: «А помнишь, Нинка, как мы вот так же после окончания школки рассвет встречали?»

Кой его черт шилом ткнул про это вспомнить, он и сам не знал! Но ведь мало чего скажешь, иной раз, совершенно не подумав о последствиях? Нина сразу зарыдала от всех этих ночных кошмаров, в рожу ему, конечно, вцепилась… Сквозь слезы напомнила, как он тогда напился, как к Ленке Стерлядниковой из 10-го «б» приставал, как потом повис на Нине, оторвав ей рукав совершенно нового платья и туфли еще ей облевал…