Рита подняла взгляд, лукаво улыбнулась и не ответила сразу. Её рука продолжала скользить по странице, заполняя белый лист линиями и тенями.

– Идея одна в голову пришла, – сказала она наконец, поднимая глаза, в которых светилось оправдание. – Надо набросать, а то забудется.

Отец, не оборачиваясь, усмехнулся и с лёгкостью, которую даёт многолетний опыт общения, вступил в разговор:

– Не слушай ты мать, дочка. Работай, раз вдохновение есть. Я вот свою первую выставку помню. Все вокруг поздравляют, а я думаю, скорее бы за мольберт – пейзаж закончить.

Рита улыбнулась, а её рука замерла, как будто слова отца были тем подтверждением, которого ей не хватало. Но в следующую секунду всё изменилось.

Из-за поворота внезапно выскочил грузовик. Громкий визг тормозов, резкое движение руля. Всё произошло слишком быстро, чтобы успеть осознать.

Мир за окном перевернулся. Тишина ударила по ушам, а затем – темнота…

Мечты – это компасы нашей души. Они указывают направление, вдохновляют двигаться вперёд, открывают горизонты, которых мы не видим, пока стоим на месте. Когда мечта близка, когда кажется, что она почти на расстоянии вытянутой руки, мир вокруг становится ярче, как будто в нём вдруг загораются новые краски.

Но каждый путь к мечте – это дорога. А дорога не бывает только гладкой. Она петляет, уводит в стороны, усыпана препятствиями. И всё же важно помнить: дорога важна не меньше, чем сама цель. На ней мы растём, меняемся, учимся верить в себя и принимать то, что нам даёт жизнь.

Мечта – это всегда чуть больше, чем цель. Она не столько о достижении, сколько о движении, о способности видеть красоту в каждом моменте пути. Пока ты идёшь – ты живёшь. Пока ты веришь – ты способен творить.

Ведь что такое мечта? Это не результат. Это чувство, которое заставляет нас с улыбкой подниматься по утрам, брать в руки кисть, начинать с нового листа. Мечта делает нас сильнее, а дорога к ней – настоящими.

И, возможно, самое главное – помнить, что каждый путь начинается с малого. С одного вдоха. С одной идеи, записанной в блокнот. С одного шага…

Утро, обещавшее быть ярким, вдруг стало вязким и мутным, как холст, на который кто-то пролил грязную воду. Тишина, наступившая после удара, казалась непреодолимой – ни звука, ни движения, лишь звонкая пустота, в которой растворились все краски.

Рита пришла в себя. Её тело казалось чужим: боль то простреливала острыми вспышками, то откликалась тупой пульсацией. Она не сразу поняла, что сидит на земле, обхватив голову руками, как будто этим могла защититься от случившегося.

Глаза остановились на картине: автомобиль с вмятой передней частью, зажатый в смертельных объятиях дерева. Осколки стекла сверкали под утренним светом, словно осколки звёзд, упавших с неба. Картины… Боже, картины! Они были разбросаны вокруг, вымазанные в грязи, поломанные, словно издевательски выставленные в галерею безнадёжности.

В горле встал ком.

Рита пыталась найти силы подняться, но её тело не слушалось. Перед глазами стояли родители – только что сидевшие рядом, такие родные, такие живые. А теперь… их не было. Это знание пришло как острый нож, пронзивший грудь. Она не могла даже закричать.

Её взгляд снова упал на картины. Те, которые она рисовала с таким вдохновением, с надеждой, с мечтой о выставке. Теперь они были мертвы, как и её родители. Она смотрела на изуродованные рамы с ненавистью, с болью, с ощущением, что и её жизнь теперь – такой же лоскут грязного холста.

Мир замер. На обочине дороги, среди шороха ветра и утреннего холода, родился новый Ритин страх: а что, если она не сможет больше рисовать? Если её руки больше не найдут того чувства, которое наполняло ее с самого детства.

Рита тихо закачалась вперёд-назад, как будто это движение могло убаюкать её боль. Слёзы, горячие и неумолимые, текли по щекам, а губы сами собой шептали: «Мамочка… Папочка…».

Мир остался без красок…

Жизнь – это холст, на котором рисует не только человек, но и время, случай, боль, радость. Мы держим кисть в руках, пока вдохновение кипит внутри, но что происходит, когда её вырывает из пальцев внезапный порыв судьбы? Когда всё, что казалось важным, разбросано по обочине, вымазано грязью и сломано, как рамы некогда гордо выставленных картин?

Мы боимся потерять смысл, как художник боится потерять способность видеть мир через цвет. Но может ли холст стать пустым по-настоящему? Или он всего лишь ждёт, когда рука найдёт новый взмах, сердце – новый импульс, а душа – смелость начать сначала?

Краски жизни не исчезают. Они как будто затаиваются. Мы можем видеть лишь серость, пока сами не отважимся искать их снова. И часто этот поиск начинается на самом краю дороги, где, кажется, нет больше ни пути, ни сил.

Жизнь учит нас: даже грязные и порванные картины – это часть нашей галереи. Мы не обязаны любить их, но обязаны помнить, что и они – наши. Потому что без этих шрамов не будет новых мазков, без утрат – новых оттенков.

На обочине дороги можно остановиться, но нельзя остаться. Оттуда нужно возвращаться. Пусть дрожащими руками, с пустыми глазами, с разбитым сердцем, но идти вперёд. Ведь всегда есть шанс, что дальше – за поворотом – ждёт вдохновение, пусть даже совсем не такое, как прежде.

Мастерская встречала Риту оглушающей тишиной. Она всегда была её убежищем, храмом, где кисть и краски создавали её собственный мир. Но теперь это место стало пустым, словно потеряло душу. Раскиданные листы, перевёрнутые палитры, будто кто-то в отчаянии искал что-то важное и не нашёл. В центре комнаты стоял мольберт, словно памятник утраченной вере, а на нём белый лист бумаги – безмолвный, укоризненный.

Рита сидела на полу, ссутулившись, как ребёнок, которого лишили всех игрушек. Пижама, испачканная акварелью, напоминала обрывок её прежней жизни. В одной руке – окурок, другой она небрежно накручивала на палец прядь волос. Её взгляд был пустым, устремлённым куда-то внутрь себя, как будто она искала что-то, что давно потеряла.

На столе стояла фотография родителей в траурной рамке. Это был единственный порядок в хаосе мастерской – строгая чёрная рамка, безжалостно заключившая в себя счастливые лица тех, кто был её опорой, её миром.

Сигарета догорела до конца, и Рита машинально потушила её в переполненной пепельнице. Взгляд её вдруг оживился, как будто в голове мелькнула искра, вспыхнул неясный порыв. Она поднялась, покачиваясь, схватила с пола палитру и кисть. Подошла к мольберту.