Теперь он шел на уровне земли, и кучи отбросов высились над ним, словно горы. Здесь не было дуговых фонарей. Единственным источником света служила луна, то и дело прячущаяся за облаками. Ваго крался на четвереньках, наполовину развернув крылья, словно собирался взлететь. Стояла мертвая тишина, которую нарушали только его преследователи – издалека до Ваго доносился шорох и шагов и приглушенные ругательства.

Должно быть, агенты растянулись цепью и прочесывали свалку. Еще издали голем разглядел под их одеждой характерные выпуклости дум-пистолетов. После того случая с призраком Ваго полагал, что эфирные пушки вряд ли смогут причинить ему вред. Но дум-пистолеты стреляли разрывными пулями. Ему не хотелось испытывать судьбу.

Справа раздался грохот, Ваго резко повернулся, пригнувшись, готовый бежать или атаковать, – но оказалось, что это просто какая-то рухлядь свалилась с мусорной кучи. Голем снова крадучись двинулся к высокой бетонной стене свалки.

Он добрался до нее, никого не заметив, и замер на несколько секунд, настороженно прислушиваясь. Ничего. Пока они перероют весь мусор, Ваго будет уже далеко отсюда.

Одним прыжком перескочив через стену, он с кошачьей грацией приземлился на другой ее стороне…

Прямо перед агентом тайной полиции.

Пожалуй, они оба одинаково испугались, но Ваго двигался быстрее. Когда агент попытался достать пистолет, голем схватил его за руку так, что затрещали кости, и отбросил в сторону. Но тут вдруг улица вокруг заполнилась людьми в черных шинелях и ботинках, и голем оказался под прицелом множества пистолетов. Он сгруппировался для прыжка…

– Не надо, – произнес один из агентов, нацелив на него толстое дуло дум-пистолета. – Ничего не выйдет.

Ваго окружили, прижали к стене свалки в ярком свете фонарей. Шесть агентов тайной полиции стояли полукругом, держа его на прицеле.

Его загнали, как зверя. Одни охотники нарочно вспугнули его, а другие поджидали там, куда он должен был побежать. И Ваго попался на удочку. Теперь он разглядел притаившегося в густой тени Грача, мальчишку-вора, который преследовал их почти всю дорогу до Килатаса. Теперь все понятно. Должно быть, этот парень навел полицейских.

Ваго оскалился, обнажив металлические клыки. У него есть цель, и даже тайная полиция его не остановит.

– Не надо! – предупредил голема все тот же человек.

Но Ваго не бросился вперед, как думал агент. Вместо этого он прыгнул в сторону и перелетел через головы охотников. От неожиданности кто-то выстрелил и пробил дыру в бетонной стене, осыпав своих коллег колючей каменной крошкой и подняв облако пыли. Несколько секунд на улице царило смятение. К тому времени, как агенты опомнились, Ваго уже исчез в переулках.

– Дедушка! – взвизгнула Эфемера. – Иди скорее сюда!

– Иду, детка, уже иду… – Креч шаркающей походкой побрел на зов внучки в соседнюю комнату. – Ну чего тебе опять неймется?

– Там Ваго! – закричала девушка. – Посмотри! Ваго в паноптиконе!

И она повернула окуляр паноптикона к деду. Креч долго теребил настройку, пока не отрегулировал фокус так, чтобы его подслеповатые глаза могли хоть что-то разглядеть. Когда это ему наконец удалось, старик увидел рисунок, даже скорее набросок в коричневатых тонах, изображающий его бывшего помощника – голема. Под рисунком появлялись и исчезали слова, но шрифт был слишком мелок для Креча.

– Его разыскивает Протекторат! – с восторгом объявила Эфемера. – Они говорят, что Ваго очень опасен и к нему нельзя приближаться. И сколько раз тебе говорить: снимай очки, когда смотришь в эту штуку!

Креч пропустил последние слова внучки мимо ушей. Изображение в паноптиконе сменилось, пошли новости о том, как Протекторат раскрыл банду террористов в одном из близлежащих гетто. Старик со вздохом опустился в любимое красное кресло. Он чувствовал себя совершенно обессиленным. В последние дни это случалось с ним часто.

– Я так и знала, что он плохой! – не унималась Эфемера. – Я тебе говорила!

– Да, ты мне говорила, – согласился Креч.

– Я говорила, говорила! – Девочка принялась кружиться по комнате, повторяя нараспев: – Я говорила, гово…

Она вдруг замерла, подавившись собственной импровизированной песенкой: в дверях, словно оживший рисунок из паноптикона, стоял Ваго. В комнате надолго воцарилось молчание.

– Как ты вошел? – наконец нарушил тишину Креч.

– Взобрался на башню. Влез в окно, – ответил голем.

– Я знал, что ты в конце концов вернешься. В этом городе для тебя нет места. А оставаться здесь было не так опасно.

Ваго медленно повернул и посмотрел на Эфемеру. Девочка в страхе отшатнулась от него. Голем оценивающе оглядел комнату. Ночь выдалась холодной, но здесь было тепло. Мебель выглядела убогой и пыльной, но это была настоящая мебель, а не просто голые деревянные стулья и самодельные столы. Сначала Ваго показалось, что Креч с внучкой за время его отсутствия растолстели и щеки у них округлились, однако голем быстро понял, что это лишь видимость. Просто последнее время он видел только истощенных людей, никогда в жизни не наедавшихся досыта.

В эту минуту он с удивительной ясностью осознал, как жесток мир Орокоса, какая бездна пролегает между благополучными горожанами и изгоями, вынужденными жить в гетто. Для таких, как Креч, вода, пища и тепло были чем-то привычным и обыденным, старик и его внучка представить себе не могли жизни без них. А обитателям Килатаса, равно как и многочисленных гетто, таким как Турпан и Моа, приходилось каждый день бороться за выживание, в поте лица добывая самое необходимое. И Протекторат делал все, чтобы бедняки оставались бедняками: он клеймил их татуировками и тщательно охранял границы гетто.

– Здесь не так опасно, – прогудел Ваго. – Но ничем не лучше.

Креч тяжело поднялся с кресла. Эфемера кинулась к деду и спряталась за него, неотрывно глядя на голема широко распахнутыми от страха глазами.

– Ты пришел, чтобы нас убить? – спросил Креч. – Я стар, мне и так недолго осталось. Я не боюсь умирать. Но я не позволю тебе тронуть Эфемеру. – Он положил худую, покрытую вздувшимися старческими венами руку на голову внучки.

– Я не причиню вам вреда. Я пришел не за этим, – сказал Ваго.

– Значит, ты ищешь своего создателя?

– Да.

– Тогда пойдем со мной, – вздохнул Креч.

Комната на верхнем этаже башни оказалась почти в точности такой же, какой Ваго ее помнил. У окна оставался небольшой уголок, свободный от медных труб и тикающих шестеренок. Там у стены стояла картина, с которой голем привык беседовать, оставаясь один. Теперь она снова была завешена тканью, как и в тот день, когда он ее нашел. Кто-то укрыл картину.

– Знаешь, мне жаль, что я тебя избил тогда, – продолжал Креч. – Прости меня. Просто… Просто ты напомнил мне о ней. Я ведь из-за нее и взял тебя к себе. Вероятностный шторм украл ее и дал мне тебя. Так вот глупо Шторм-вор подшутил надо мной: унес мою красавицу-внучку и подсунул вместо нее другого ребенка, ребенка из металла и сухой плоти. И иногда я срывался и бил тебя, потому что… ты напоминал мне о моей потере. О моей внучке.

– О внучке? Ты говоришь об Эфемере? Креч печально покачал головой.

– Ее звали Эванеска. Но до меня доходили слухи. Даже до такого старика, как я, доходят слухи. – Он смотрел на Ваго, но черные линзы очков надежно скрывали выражение старческих глаз. – Теперь ее называют Лелек.

Ваго подошел к картине и протянул руку, чтобы сбросить ткань.

– Не надо. Пожалуйста, – попросил Креч. – Через много дней после того, как Эванеска пропала, я увидел ее на этой картине. Когда случился шторм, она просто взяла и исчезла. Шторм-вор похитил ее. А потом я увидел ее на этой картине. Это было ужасно. Все равно что встретить ее привидение или увидеть ее в ночном кошмаре… – Он потер переносицу под очками в нелепой попытке отогнать боль, которую причиняли ему воспоминания. – Мне пришлось прятать картину от Эфемеры. Она тогда была еще слишком маленькой, чтобы понять. Эванеска исчезла вскоре после смерти ее родителей. Эфемера даже не помнит, что у нее была сестра… – Старик попытался сглотнуть, но в горле у него пересохло. – Я выбросил все картины из башни, но на эту рука у меня не поднялась. А вдруг… вдруг там есть частица моей внучки? Поэтому я поставил картину здесь. Спрятал ото всех.