Сработался я и со своими коллегами, которые сначала приняли меня в штыки. Причиной столь недобродушного отношения послужило то, что на работу я устроился исключительно благодаря связям Джона, а значит обошел большую часть бумажной волокиты и различных проверок.
Больше всех негодовал Скот. Понять его было не сложно, потому как сам он получил эту работу с большим трудом. Вообще до «ямы» Скот работал полицейским, но был уволен за превышения должностных полномочий. Что именно натворил Скот никто точно не знал, но говорили, что он долго доказывал, что произошедшее с ним было случайностью, хотя зная этого человека легко можно было догадаться, что это не так. Я проработал со Скотом около полугода, и скажу, что он всегда был вспыльчивым, агрессивным, раздражительным, а иногда даже жестоким. Прибавьте к этому почти 7 футов роста, 300 фунтов веса, и получите самую настоящую машину для убийств. Стоит ли говорить, что многие санитары по-настоящему боялись Скота, который, чувствуя свою безнаказанность, любил подколоть, обидно пошутить, или даже оскорбить. Как я уже говорил, мне тоже частенько доставалось от Скота, и самое безобидное, что я от него слышал это – «криворукий ветеринаришка».
Другим моим коллегой был Дэвид Хант. Невысокий, тучный, с бритой до блеска головой, и вечно обгрызенными ногтями. Дэвид мало разговаривал, много ел, и постоянно был чем-то недоволен.
Санитары в «яме» работали по три человека, однако официально никто ни к кому прикреплен не был. Наверное, это и не требовалось, ведь здесь, как и в любом другом большом коллективе, были свои мини-группировки, а значит каждый работал с тем, с кем ему было комфортно. Так как никто не хотел идти к Скоту и Дэвиду мне достались именно они. Ну, или это я достался им. Правда, сначала мне говорили, что это только на пару недель, что в «яме» есть традиция, когда новичку на испытательный срок дают двух самых отмороженных санитаров, и единственное, что требуется в этот период это постараться не уволиться. После испытательного срока я должен был забыть о Скоте и Дэвиде, как о страшном сне, однако прошла неделя, вторая, месяц, и тут я понял, что это на долго.
Как я уже говорил, к моему большому удивлению, но мы сработались. Не без трудностей, не без скандалов, не без потасовок и криков, но сработались. Я даже начал замечать в своих коллегах положительные стороны, которых, как выяснилось, было не мало.
Когда ты работаешь в подобном месте ты всегда должен быть начеку. Думаю, это можно сравнить с тем, словно ты каждый день заходишь в клетку к дикому зверю. Ты можешь подружиться с ним, можешь кормить его, он может позволить тебе себя гладить, однажды ты даже можешь подумать, что приручил зверя, но в один момент, в его голове что-то происходит, какой-то «бзик», секунда, и все, что было «до» обнуляется. Стоит отвернуться, и зверь накинется на тебя так, словно между вами ничего и не было. Можно ли по-настоящему приручить дикого зверя? Нет. Он всего лишь будет играть роль вашего друга, будет показывать вам то, что вы хотите видеть, он будет ждать подходящего момента, что бы однажды «клац», и его челюсти сомкнулись на вашей шее. Что бы избежать столь неблагоприятного исхода, вам требуется не так уж и много: дисциплина, самообладание, сила и уверенность. Вы должны показать зверю, что вы тут главный, что вы его не боитесь, и никогда не потеряете бдительность.
Именно так вели себя Скот и Дэвид каждый раз заходя в палату к пациентам, ну или к заключенным, как вам удобно. С ними было спокойно. От них исходила уверенность, все движения были доведены до автоматизма, голоса строгие, взгляды холодные. Скот не редко позволял себе даже, скажем так, «надавить» на пациента, переступая за черту человечности, но когда напротив тебя улыбаясь стоит преступник, изнасиловавший и убивший шестилетнюю девочку, и вместо четвертования или электрического стула, получивший за это мягкую кровать и трехразовое питание, та самая черта, отделяющая гуманность от жестокости, стирается. По крайней мере, так было в голове Скота, по крайней мере, он этого не скрывал.
Наверное, это и было самое сложное в той работе. Относиться по человечески к людям, которые совершили такие преступления, узнав о которых не редко пересыхало в горле, учащался пульс, подступала тошнота, или начинали идти слезы.
Но, мы старались быть человечными. Каждый старался настолько, насколько мог себе позволить. Пациенты смотрели на нас с опаской, покорно, чуть опустив головы, и очень мало разговаривали. Большинство из них были похожи друг на друга: с бледной кожей, пустым взглядом, с мешками под глазами, морщинистой, вне зависимости от возраста, кожей на лице, и безвольным голосом. Пациенты вели себя вполне приемлемо, лишь изредка незначительно нарушая правила, но все это мгновенно пресекалось и наказывалось.
Спустя три месяца я ко всему привык. Дни начали незаметно сменять друг друга, работа стала обыденностью, коллеги начали становиться приятелями, и именно тогда в «яме» появился он. Энди Хоул.
Была поздняя осень. Погода уже несколько недель держалась мрачной, и холодной. Все готовились к скорому наступлению зимы. Мы стояли на заднем дворе больницы, и, дрожа от холода, ждали прибытия нового пациента. Его личное дело мы изучили накануне, поэтому знали, что будем иметь дело с преступником, зверски расправившимся с семью, ни в чем не повинными, людьми.
Если честно, ничего особенного мы не ждали. В «Холодной яме» содержались пациенты, совершившие и более тяжкие преступления, поэтому для нас Энди Хоул был еще одним психопатом, который не обещал доставить много проблем. Как же мы все ошибались.
Энди Хоул вышел из автобуса гордо, словно монарх прибывший на свою коронацию. Он был высоким, с короткими, светлыми волосами, гладкой кожей, и зелеными глазами. Одет мистер Хоул был во все белое, на руках наручники, ноги закованы в цепи, спина ровная, движения неторопливые.
Как выяснится позже, большинство из встречавших, а нас в тот день было около семи человек, включая врачей и охрану, уже тогда поняли, что Энди Хоул будет не совсем обычным пациентом.
Почему?
Как правило, на лицах новоприбывших, всегда можно было увидеть какую-нибудь эмоцию, скажем, тревогу, отчаяние, страх, любопытство, или даже самую настоящую радость, глаза многих при этом старались хаотично уловить мельчайшие детали нового окружения, лишь ненадолго, очень аккуратно и робко задерживаясь на врачах, санитарах, охране, или огромном здании, которое должно было стать для пациентов их новым домом. На лице же мистера Хоула не было ни единой эмоции. Глаза его были по-мертвецки неподвижны, они, словно, не видели стоящих впереди людей, а смотрели куда-то сквозь них.
Первым к мистеру Хоулу подошел главный врач больницы. Мистер Кинг аккуратно, но уверенно поприветствовал нового пациента, однако ответа не последовало, что в принципе было не удивительно, ведь для большинства новоприбывших, все происходящее было стрессом, из-за которого забывались банальные правила приличия. Встречались и те, кто ничего об этом не знал, но Энди Хоул явно к ним не относился.
Затем мистер Кинг перекинулся парой фраз с сопровождавшими Энди Хоула санитарами, и, словно не замечая их напряженных лиц, забрал папку с документами, и попросил нас показать новому пациенту его палату.
Когда я подошел к мистеру Хоулу я почувствовал холод. Да, погода была такая, что под стук моих зубов можно было плясать чечетку, но в тот момент мне все равно показалось, что температура на улице упала на несколько десятков градусов. Я словно окунулся в ледяную прорубь. Однако самое странное заключалась в другом – впервые, и единственный раз за все время работы в «яме», я услышал, как Скот просит новоприбывшего пациента пройти в свою палату. Именно просит. Обычно голос Скота твердый, уверенный, он не просит, он требует, приказывает. Но, в тот день все было по-другому. Позже Скот скажет, что ему было не по себе, что он заболел, перенервничал, но мы понимали, что Скоту, так же, как и нам, просто было некомфортно, находиться рядом с Энди Хоулом. К слову, мистер Хоул беспрекословно выполнил просьбу Скота. На моей памяти, это был единственный пациент, который шел в свою палату гордо, и уверенно. Что-то странное было в походке мистера Хоула, шаги его были плавными, поэтому казалось, что стопы не касаются земли. Ей Богу, я думал, что мистер Хоул парит в воздухе, и так тогда показалось не только мне.
