Откликнулись многие, но охранники вдруг заартачились и, ссылаясь на запреты Владыки, пропустили лишь четверых: Бжегуня, Грая, Котова и Тучкина. Последний, не умолкая ни на минуту, ворчал и пыхтел себе под нос.
— Какой этаж? — спросил Симон.
— Седьмой, — ответил Бжегунь.
— А здесь лифт работает? — поинтересовался Тучкин.
Они уже поднимались по старым, местами перекошенным лестничным маршам с щербатыми ступеньками, и никто не понял: это такая неудачная грустная шутка или вице-мэр действительно не соображает, куда попал?
Свет затекал на лестницу в основном через проемы дверей — мутный, слабый, далекий, иногда вокруг делалось чуть яснее благодаря дырам в стенах, через которые сейчас обильно хлестала вода, так что идти приходилось с предельной осторожностью. Все молчали.
Что и говорить, интерьер был грустный. Симону даже вспомнилось из какого-то старого фильма: «Обком закрыт. Все ушли на фронт». Или там был райком? Какая разница — все равно печально.
На седьмом этаже их встретил сначала Гацаурия, допущенный сюда еще двадцать минут назад и теперь окончательно растерянный, затем двое дюжих молодчиков в форме охранников Всемирного Братства, ведущие под руки человека в черной монашеской рясе, и наконец — сам Владыка Урус.
Уважаемым господам было предложено осмотреть фактическое место преступления в присутствии предполагаемого убийцы, то есть этого черного человека. Осматривать было, прямо скажем, особо нечего. Обычная обкомовская комната: лужи на полу, потеки на стенах и потолке, провалы окон, полное отсутствие мебели. Следы борьбы не обнаружены. А присутствие убийцы оказалось чисто номинальным, на вопросы он отвечал с энтузиазмом глухонемого.
Подробности доложил поручик Гацаурия. Вот точная запись его разговора с убийцей, прослушанная Симоном несколько позже.
Гацаурия. Господин подозреваемый, свидетели показали, что тело женщины, которое лежит сейчас внизу, выпало именно из этой комнаты приблизительно в 14.15–14.20. Вы находились здесь в это время?
Убийца (равнодушно). Да, это именно я сбросил тело вниз.
Гацаурия. Попрошу уточнить: тело живого человека или труп?
Убийца (еще равнодушнее). Живого человека.
Гацаурия. Вы осознаете меру своей ответственности?
Убийца (резко, но спокойно). Пожалуйста, следующий вопрос.
Гацаурия. Вы хотели убить эту женщину?
Убийца (с пафосом). Разумеется. Я обязан был убить ее.
Гацаурия. Почему?
Убийца (с еще большим пафосом). Она нарушила высший закон.
Гацаурия (начиная раздражаться). Что это значит?
Убийца (устало). Вы не поймете. Пожалуйста, следующий вопрос.
Гацаурия (с явным раздражением). Как ее звали?
Убийца. Теперь уже не имеет значения.
Гацаурия (отчаиваясь и, очевидно, начиная подозревать невменяемость допрашиваемого). Кто может подтвердить, что вы действительно были здесь и сделали это, то есть совершили убийство?
Убийца (удивленно). А моих слов вам недостаточно?
Гацаурия (повышая голос). Вопросы здесь задаю я!
Убийца. Владыка Урус может подтвердить.
Гацаурия (успокаиваясь). Ваше имя, фамилия, подданство…
Убийца (словно читая стихи). Не в этом мире давали мне имя — не в этом мире и произносить его.
Гацаурия (с холодным бешенством). Пожалуйста, следующий ответ.
Убийца. Ценю ваше остроумие, но я действительно не могу заполнять протокол. Вы, очевидно, намерены задержать меня — не имею возражений. Возражения появятся у вас самих, но позже. Пока вам необходимо убедиться, что убийство совершил действительно я. И свою главную задачу я вижу именно в том, чтобы вывести из-под подозрения других людей. На все прочие вопросы, не имеющие отношения к главному, отвечать не намерен.
Гацаурия (упрямо). И все-таки вам придется на них ответить.
Убийца (ласково). Сочувствую вам, господин жандарм, но вы заблуждаетесь. Я здесь достаточно всего наговорил, а вы записали. Дайте послушать вашему начальству. А я уж теперь помолчу. Я безумно устал.
И теперь он действительно молчал.
— Уведите, — распорядился Котов и по телефону дал команду своим людям.
Бжегунь ничего не добавил, только сказал Гацаурии:
— Спасибо, ты свободен.
И Симон понял, что сидеть задержанный будет в следственном изоляторе ОСПО. Оно разумно, конечно. Хотя и бессмысленно. Симон уже чувствовал это.
Владыка Урус кивнул своим добрым молодцам, мол, исполняйте, а затем пригласил оставшихся подняться к нему наверх.
Ступени теперь подсвечивались фонарем идущего впереди старика, так что подниматься стало несколько легче, но все-таки восемнадцатый этаж (если они не сбились со счету) — и карабкаться осточертело всем, даже Симону. Котов принялся нервно насвистывать, терпеливый Бжегунь упорно пытался скрыть одышку, а Тучкин булькал непрерывно, захлебываясь от ядовитых замечаний. Однако никто из спутников не обращал на него внимания.
Наконец они попали в просторный и светлый кабинет Владыки. Во всяком случае, здесь напротив широких оконных проломов (да, не проемов, а именно проломов) высился гигантский засыпной сейф, в углу, припав на сломанную ногу, догнивал письменный стол, а в центре полукругом располагались в меру ободранные и как будто даже сухие кресла. В них и было предложено сесть. Никто не возражал. Только неугомонный Тучкин вопросил:
— А может быть, нам все-таки лучше пригласить господина Силоварова на разговор к себе?
— Не лучше, — коротко и жестко ответил Котов.
Почему именно Котов? Но Тучкин как-то сразу неожиданно сник.
Симон смотрел в окно на дождь, и ему пришла в голову почти смешная мысль: удивительно жалким выглядел этот мелкий, суетливый, игрушечный какой-то Тучкин рядом с тяжелыми, грозовыми, очень настоящими тучами. А седобородый, похожий на Берендея старик Урус, озиравший своих гостей печально и торжественно, наоборот, казался прямым продолжением таинственных и могучих сил природы. Подобрав свой лилово-серый плащ длиной до полу, Владыка придвинул табуретку и сел. Табуретка была примечательная — похоже, времен коммунистического строительства и уцелевшая лишь благодаря заляпанности и пропитанности насквозь олифой, нитролаком и водоэмульсионной краской.
