Емельян Сергеевич смотрел на экран, плотно сжав губы. Бальтазар пожал плечами.

– Я могу отправляться? – спросил он.

Следователь по особо важным делам, весь пунцовый, кивнул.

– Тогда я пошёл, – зачем-то добавил Бальтазар. Он отпустил андроида и перескочил к себе на орбитальный спутник.

Нехорошо получилось. Вернуться бы и сказать пару слов в оправдание, что, мол, разговор подразумевался конфиденциальным, потому Дмитрий позволил в речи немного жаргонизмов. На самом деле все так говорят. А жаргонизмы удобны для быстрой передачи сути дела. Поэтому не стоит думать, что они непрофессионалы. Другие не лучше.

Недолго поколебавшись, он вернулся на Землю. Андроид, отправленный на посадочную станцию, уже затворял за собой дверь. Придержав её, Бальтазар заглянул внутрь и увидел, что Емельян Сергеевич, упав грудью на стол, покатывается со смеху, утирает слёзы и бормочет: «Гальванизация трупа… Заболтать и выведать…»

«Вот и славно», – с облегчением выдохнул Бальтазар, тихо закрыл дверь и вернулся к себе.

Открыв досье дела о самоубийстве, он бегло пролистал, рассматривая приложенные фотографии родственников и жертвы. Ничем не примечательные лица землян, довольно красивые, если к ним привыкнуть. Посмотрел на снимки с места преступления: повсюду кровь; убитый, полусидя на скрещённых ногах, висит в петле, накинутой на ручку двери, и держится за торчащий из живота нож; на лице застыла гримасничающая улыбка. М-да, из тех самых, седьмой.

Жертва преступления – он же самоубийца с трудным именем Пельозуемесья. Имя чаще женское, как мужское используется редко, – хм… Тридцать пять лет. Верно, по земным меркам юноша, вчерашний ребёнок. За толщину щёк и необъятный живот Бальтазар окрестил его Фомой. И с именем немного сходно: Ф и П, будем считать, схожи; М и О тоже в наличии. Фамилию Кувенкласе переиначивать не стал – запомнил, это он сумеет выговорить.

В кармане штанов жертвы найдена предсмертная записка: «Я пошёл, вы не волнуйтесь, всё будет хорошо, и даже лучше». Написана от руки почерком убитого, залита его же кровью.

Причина смерти – удушение верёвочной петлёй, накинутой на дверную ручку межкомнатной двери. Перед этим кухонным ножом нанесена глубокая рваная рана брюшной полости.

В желудке убитого обнаружена лопнувшая непереваренная желатиновая оболочка чёрного цвета. Психотропные препараты не выявлены. При этом уровень дофамина и серотонина в тканях головного мозга существенно превышает физиологическую норму. Экспресс-анализ межнейронных путей показал сверхактивный контур возбуждения в коре мозга и петлю обратной связи с базальными ядрами. Характерно для крайне экзальтированного состояния.

Дальше шёл генетический анализ пыли помещения. Бальтазар быстро пролистнул списки людей, посещавших Кувенкласе за последний месяц: бабушки, дедушки, тёти, дяди, их дети. Неделю назад заходила соседка с верхнего этажа, посетила комнату брата жертвы. Заканчивалась экспертиза отчётом о питомцах: свежие следы ДНК обычной собаки семи лет и двухлетней давности – старой кошки. Бальтазар хмыкнул – особенно про кошку очень важно знать.

Он открыл отдельное досье на ближайших родственников, проживавших с убитым: мать, отец и брат. Во время преступления дома отсутствовали. Жертву обнаружил отец ориентировочно через десять минут после смерти.

Мать Фомы звали Пэйлиэзеивэлья, отца – Ахшмузь. Для простоты Бальтазар нарёк их Паскуэла и Ахилл. Имя брата-близнеца Фомы было Вуквопел. Внешне он отличался от брата до неузнаваемости: красавчик, телосложение атлета. Вот кого надо было называть Ахиллом. Но переводчик недовольно крякнул и отказался менять сохранённую настройку (снова привет Бенедикту?), пришлось наречь Вуквопела Валерием – тот и впрямь светился здоровьем и мощью. Бальтазар подумал и сократил до «Валера» – как раз для юноши.

Закончив изучать материалы, Бальтазар отправил семье Кувенкласе запрос на визит и в ожидании приглашения рассеянно глядел в окно. Перед ним во мраке космоса медленно поворачивался тёмный шар Земли весь в ярких пятнах ночных городов – спутник на низкой орбите пролетал через ночь. Всегда занимательное зрелище. Сколько раз видел, а не надоедает.

Привезти бы сюда Елизавету и покатать на спутнике – вот, мол, дорогая, это тебе не на метле летать. Шутка, конечно, на грани… Но если между близкими людьми – то почему бы и нет. Бальтазар вздохнул: эх… Затем спуститься на Землю и погулять рука об руку у настоящего моря или в парке. Можно, как он сейчас, «по проводам» на удалёнке, но лучше в переносных капсулах эссентариума. Обязательно одеться в дорогих и приличествующих случаю андроидов – в мужского и женского, с хорошей чувствительностью и подвижностью, каждый со своей капсулой. А не в болванчиков на управлении с орбиты вроде того, в котором он ходил сегодня. Ах, как бы это было здорово!

Помечтав с минуту, Бальтазар пригорюнился. Во-первых, никуда она, домоседка, не полетит, во-вторых… Во-вторых, не время думать о семейных дрязгах. Но кем бы Елизавета его ни считала, для него она часть семьи. Он уже скучал по ней.

Бальтазар проверил обратные рейсы домой. Как нарочно, ближайший на Луну с его станции был через два часа, а следующий – аж через восемь. Вздохнув, он зарегистрировался на ближайший, выкупив последний билет. Конечно, была небольшая вероятность, что он не уложится к посадке на рейс. Но это ничего, как-нибудь обоснует Кувенкласе свой досрочный уход. С Луны им перезвонит, если потребуется что-нибудь уточнить. Общаться неудобно, но для недолгой беседы сойдёт.

Он отметил на билете «Забрать в любом случае» – вдруг за разговором сам забудет. Самое страшное, что случится: без предупреждения пропадёт его голограмма и отработает отбивка потери связи. Это же не андроида посередине дороги бросить.

Бальтазар глянул на часы – время не терпит, а прошло уже пять минут, как он отправил запрос на посещение. Ещё одна тягучая минута… Но вот пискнуло входящее, и он подскочил на стуле. Наконец-то! Кувенкласе дали добро и открыли именной – на него – переход. Он поглядел на своё отражение в тёмном окне и поправил галстук. Перекрестившись, открыл дверь со своей стороны и шагнул навстречу ждавшим его землянам.

– Добрый день, – вежливо произнёс Бальтазар и сошёл со стены, словно призрак.

По другую сторону от стены-проектора стоял диван, на самом краешке которого расположилась Паскуэла за руку с Ахиллом, а по правую сторону – пара кресел. На одном в неудобной позе замер Валера, на другом сидела собака. Все внимательно смотрели на гостя. А он на них.

Лица встревоженные, в слезах. Измучены болью. Близкие Фомы были будто слегка не в себе, будто они немного умом двинулись. Хороший знак – нет скрытого пренебрежения или тайной зависти к чужой смерти. Он и такое наблюдал.

– Добрый день, – нестройно ответили ему, поднимаясь навстречу.

Пёс гавкнул и соскочил на пол.

С удивлением посмотрев на собаку – ему почудилось «бывай здоров» на корявой интерлингве, – Бальтазар прошёл до едва видимой прозрачной стены на середине комнаты, где заканчивалась отображаемая для землян голографическая картинка.

Они со своей стороны подошли к виртуальной гостиной. Кивнули Бальтазару. Он представился – посмертный следователь, – показал удостоверение.

– Вы знаете, я здесь за… – начал он.

– Знаем зачем! Институт послал вас разнюхать, не убил ли себя Фома, – выпалил Ахилл. – Чтобы выставить за его воскрешение неподъёмную цену! Мы за ваш визит последние штаны заложили! Вы на наши деньги оценки свои Фоме выставляете! А мы возьмём и наплюём на них! Сами решим. Мы его воскресим, а он – нас, когда наше время придёт…

Ахилл потряс кулаком перед носом посмертного следователя. Женщина заплакала и запричитала, успокаивая мужа. Валера выглядел смущённым. Пёс вёл себя смирно, поглядывал на Валеру и внимательно следил за гостем. Умная собачка.

Бальтазар вздохнул:

– У вас неверные представления об Институте и моих обязанностях. Давайте присядем и спокойно поговорим. – Он из ниоткуда достал нарисованный стул и уселся у барьера. – Прошу, садитесь, – указал он на диван и кресла за их спинами.