Клише «чёрный копатель» Артём не любил. Первой ассоциацией к такому определению был небритый, зверовато оглядывающийся мужик с уголовным прошлым, разрывающий курганы, могилы, ежедневно перебирающий кости погибших советских и немецких солдат в поисках украшений и золотых зубов. Ярлыки, как всегда, имели мало общего с действительностью.
Профессией такой способ заработка назвать, конечно, было нельзя, чем‑то это было похоже на сбор металла бомжами с последующей сдачей в скупку. Однако разница была – и существенная. Разница была в людях, которые этим занимались. Среди них не так много было тех, кто ставил перед собой цель разбогатеть. Желающие искали клиентов, перепродавали и жили на вырученные средства. Далее, если бизнес шёл хорошо, открывали антикварные лавки, а если повезёт и магазины. Возраст постепенно менял людские характеры, поисковики превращались в скупщиков и торговцев. Не все, а лишь те немногие, у кого была голова на плечах и коммерческая жилка. Таким считал себя и Артём. До открытия торговой точки ещё очень далеко, антикварный бизнес консервативен и врастают в него в этом узком специфическом мире, где все друг друга знают, медленно. Но что такое постоянная работа «на гражданке», так и осталось для него тайной за семью печатями.
Интерес к истории привил ему старший брат, незадолго до своей гибели начавший брать его «по грибы», по его собственному выражению. Сейчас Артём с усмешкой вспоминал о том, как они ходили со старым, купленным у кого‑то с рук, металлоискателем по островкам, разбросанным вокруг Кронштадта. Прибор звенел там почти непрерывно – земля была нашпигована металлом, в основном проволокой или другим мусором. Потом они по очереди гребли на резиновой лодке к дамбе, в ту пору ещё не достроенной, и смеялись, когда брызги воды из‑под вёсел летели в разгорячённые лица. Старший коллекционировал монеты. Куда всё потом девалось, никто не знал. Брат погиб как‑то странно, глупо и оттого вдвойне обидно – возвращаясь из Петрозаводска, где строил объездную дорогу, он съехал в кювет на своей видавшей виды «десятке» с трассы около Сясьстроя. Машина перевернулась и загорелась. Выбраться он не смог. С его вдовой и маленьким племянником Артём видеться не хотел.
Во время учёбы в институте интерес превратился в страсть. Отсутствие привлекательности в выбранной профессии экономиста вылилось в нечто неожиданное. Благодаря способностям и хорошей памяти он не вылетал на «допсу», не опускался ниже четвёрок и не имел проблем с деканатом, хотя и вопреки настойчивым просьбам родителей умудрился пробить проживание в общежитии (для имеющего свою жилплощадь в городе питерца – дело почти немыслимое). Оказавшись в атмосфере царившей в общаге непосредственности и пофигизма, Артём с неожиданной остротой осознал своё отличие от сверстников. То, что во время обучения в школе сглаживалось вечерними посиделками с родителями, после гибели старшего сына особенно трепетно опекавшими младшего, полезло наружу с утроенной силой.
Один из его соседей по комнате, приезжий парень из Кировской области, завёл скверную привычку вставать в шесть утра, чтобы пробежаться по расположенному недалеко от общаги Удельному парку. Чтобы не проспать, он заводил будильник. Тот, срабатывая, будил и Артёма. Прочие обитатели комнаты на электронную кукушку не реагировали. Просыпался только Артём и, не шевелясь, сквозь приоткрытые веки с ненавистью следил за тем, как сосед одевается в спортивный костюм и уходит. Так продолжалось три месяца.
Выход из положения был найден простой и банальный. У вахтёра, большого любителя выпить и порассуждать о том, как всё было замечательно в благословенные советские времена (когда сам он занимался тем же самым сидением на стуле лишь с той разницей, что сторожил не общагу, а склад пиломатериалов, с которого можно было что‑то подворовать и продать на сторону), были большие наручные «командирские» часы, якобы подаренные его отцу самим Ждановым за неведомые заслуги. Часы эти вахтёр регулярно снимал и вешал на вбитый в стену около его стола гвоздик на уровне глаз. Оттуда‑то их Артём и снял, когда их хозяин в очередной раз потащился курить на крыльцо. Дальше часы переместились в его кармане в мужскую раздевалку, где валялись разбросанные вещи его сокурсников, в тот день бежавших кросс.
Пропажа обнаружилась сразу. Вахтёр рвал и метал, кляня паршивцев, которых в лучшие времена давно бы отправили в Воркуту, чтобы они лучше узнали жизнь, добывая для страны уголёк в местах не столь отдалённых. А спустя два часа кировчанин, к общему удивлению, вытащил дедовский раритет из кармана собственной куртки, когда собирался дать закурить нескольким таким же спортсменам, вместо пачки сигарет и зажигалки. О том, кому принадлежит эта вещь, известно было всем.
Никто не пошёл никому ничего сообщать и докладывать. Часы незаметно подкинули вахтёру в ящик его рабочего стола, а с кировчанином просто постепенно перестали общаться. Соседи по комнате, с Артёмом в том числе, вежливо попросили его «на выход». Сначала тот пытался что‑то доказать, но потом не выдержал давления, сломался и съехал на съёмную жилплощадь, а потом и вовсе убрался домой, засыпавшись на экзамене. Об истинном виновнике инцидента с часами так никто и не узнал.
Подобные эпизоды случались и позже. И всегда он выходил победителем за счёт изворотливости, остроумия и желания одолеть мешавшее ему жить препятствие. Эти качества помогли ему к окончанию ВУЗа построить свой маленький бизнес, найти квартиру, съём которой обходился ему в неприлично низкую по питерским меркам сумму, и практически полностью порвать с родителями, зависимостью от которых он втайне всегда тяготился. Желание казаться лучше, чем он есть, и лицемерие не позволяли Артёму вообще не звонить им, но общение он ввёл в строго определённые рамки: три звонка в неделю с вежливыми расспросами о здоровье, пара визитов за месяц, чтобы поесть маминой еды на знакомой и казавшейся сейчас очень убогой кухне, раз в полгода – помощь на даче. Для успокоения ещё не окончательно огрубевшей совести такой «заботы» хватало. В оправдание Артём говорил, что многие дети не делают для своих родителей даже этого, и был прав. Постепенно он убедился в справедливости следующего постулата: нужно быть честным по отношению к самому себе. Если начинаешь убеждать себя, что чёрное в действительности белое, то это прямой путь к шизофрении. Понял он и то, что цинизм полезен. Не лучшее качество, но, по крайней мере, сохраняет голову холодной. Не позволяет смотреть на мир сквозь розовые очки, верить чужим словам и придавать значение своим.
Цинизм помог и теперь, на краю перелеска в этой забытой богом Тмутаракани. Рюкзак, в конце концов, можно было вытащить и через пару месяцев при счастливом стечении обстоятельств и при условии, что он когда‑нибудь сюда вернётся. Потеря пенки, фляжки, алюминиевой посуды, еды и запасной одежды не фатальна. Всё самое ценное у него с собой. «Нокиа» в кармане джинсов от воды, конечно, дала дуба, но связи всё равно нет, расстраиваться не из‑за чего. Цена такому телефону – тысяча в любом салоне.
Ксерокопия паспорта, лицензия, запасные деньги, записная книжка, коробок спичек (зажигалкам Артём не доверял) были заботливо упакованы в несколько непромокаемых пакетов и лежали во внутреннем кармане куртки напротив сердца. Там же, чтобы удобнее было доставать правой рукой, лежал снятый с защёлки травмат – пистолет «Оса», заряженный тремя патронами с резиновыми пулями и одним сигнальным. Проверив пистолет, Артём потянулся к поясу, где висел штык‑нож с автомата Калашникова, купленный им пару лет назад на развале у «Юноны», и впервые огорчился, обнаружив его отсутствие. Видимо, когда он, извиваясь, выбирался из водной ловушки, нож выскользнул из ножен и последовал за рюкзаком.
Остальное было на месте: предназначенное для отнимания местным населением в случае возникновения конфликтной ситуации потёртое кожаное портмоне с находившейся внутри не стоящей сожаления суммой, фотик, флакончик йода, фонарь. Последний должен был лежать где‑то на неведомой глубине вместе с рюкзаком, однако утром, несмотря на все старания хозяина, внутрь залезать не пожелал, отправившись в карман куртки. Его место в рюкзаке заняли старые джинсы. Их‑то сейчас Артёму и недоставало больше всего. Мокрая одежда неприятно обхватывала ноги, мошонка в трусах уменьшилась до размера грецкого ореха. В ботинках чавкала вода. Сняв их, Артём вылил воду и тщательно отжал носки. Потом, ёжась на апрельском ветру, то же самое проделал с поочерёдно снятыми и надетыми джинсами, трусами, майкой и свитером. Ухмыльнувшись, подумал, что военкомат, знакомства с сотрудниками которого он всеми силами избегал, был бы рад такому шустрому бойцу. Если время переодевания и превышало пресловутое «пока горит спичка», то ненадолго.
