Она поняла смысл его слов. Ей стало стыдно за свой приступ ревности, и, покраснев, она опустила голову.

– Это правда, – запинаясь, признала она.

И, вновь проведя по лбу рукой все тем же машинальным жестом, она еле слышно прошептала:

– Я, кажется, схожу с ума.

– Ты не видела ее? – продолжал расспрашивать Чико. – Она была на корриде. Дона Сезара похитили как раз в тот момент, когда он направлялся к ней, чтобы воздать ей почести, сложив к ее ногам связку лент, которую он снял с головы быка. Должно быть, она оказалась в самой гуще схватки. Только бы с ней не случилось несчастья!

– Давай надеяться, что она сумела вовремя убежать. Может быть, я увижу ее еще до наступления ночи. Она наверняка придет в наш трактир справиться о женихе.

Карлик с задумчивым видом покачал головой.

– Она не придет, – сказал он.

– Откуда ты знаешь?

– Ее окружали кавалеры, показавшиеся мне подозрительными. По-моему, я различил в их толпе волчий оскал этого мерзавца, дона Гаспара Барригона.

– Что еще за дон Гаспар Барригон?

– Один из ближайших подручных Центуриона. Боюсь, Жиральду похитили. Помнишь, один раз ее хотели схватить прямо во дворе «Башни»? Центурион упрям, и, на мой взгляд, здесь замешан Красная Борода. Какая жалость, что шевалье де Пардальяну вздумалось спасти этому негодяю жизнь!

– Во всяком случае, – сказала Хуана, – если она вернется сюда, то все будет в порядке. Я ее спрячу и стану охранять. Я люблю ее как сестру. Она такая добрая, нежная, красивая!

Когда для ревности не было повода, Хуана умела воздать должное каждому.

Чико задумчиво кивнул:

– Я знаю, куда заперли господина де Пардальяна; я видел, куда отвели дона Сезара. Теперь мне надо разузнать, что сталось с Жиральдой, и если, как я полагаю, ее и впрямь похитили, мне надо выведать, куда ее заперли. Завтра дон Сезар, возможно, покинет свое убежище, и мне надо будет все ему рассказать. Я не могу терять ни минуты. Теперь, Хуана, позволь мне уйти.

Секунду она колебалась, затем слабо прошептала:

– Иди!

– В таком случае – прощай, Хуана!

– Почему – «прощай»? – воскликнула она, невольно вспылив. – Ты уже второй раз произносишь это слово, от которого у меня сжимается сердце. Почему не «до свидания»? Разве я тебя больше не увижу?

Она пристально посмотрела на него. Может быть, он от нее что-то скрывает? Его улыбка и слова казались ей какими-то фальшивыми.

Она настаивала, она хотела знать:

– Когда ты вернешься? Он ответил уклончиво:

– Я не могу сказать, вот оно как! Может быть, завтра, может быть, через несколько дней. Это будет зависеть не только от меня.

Тогда Хуана, в очередной раз заблуждаясь относительно настроений карлика, попросила Чико обязательно сообщить ей все детали плана, который он придумает для освобождения Пардальяна, – она решила, что маленькому человечку такая просьба будет приятна, поскольку ей опять показалось, будто он думает исключительно о шевалье.

Чико же ее слова лишний раз убедили в том, что она всей душой болеет за Пардальяна. Он, как мы знаем, был исполнен решимости обойтись без нее. Ни за что на свете он не согласился бы втягивать девушку в авантюру, которая обещала быть очень и очень опасной, – Чико скорее бы дал заколоть себя на месте.

Тем не менее (Хуана ни в коем случае не должна была заподозрить, каковы его истинные намерения) он ответил твердо и не раздумывая:

– Я все тебе расскажу, вот оно как! Но я еще не знаю, чем ты сможешь мне помочь. Я не придумал пока, как вытащить сеньора француза из монастыря Святого Павла. Я попытаюсь вес разведать. К тому же надо еще найти Жиральду, не забывай. Все это отнимет довольно много времени. Так что потерпи, скоро я все тебе расскажу.

Как убежденно он говорил! Как легко и плавно лилась его речь, как решительно он был настроен! Господи, разве можно было предпочесть ему кого-то другого?! Какой же слепой она была до сих пор!

Однако он все-таки пообещал ей вернуться. Значит, не все еще потеряно. Он наверняка вернется, он всегда выполнял все, что обещал ей. Стало быть, у нее оставалась надежда.

– Ступай же, Луис, и да хранит тебя Господь! – проговорила она очень тихо, и в ее взгляде мелькнула нежность.

Чико почувствовал в груди сладкое волнение. Луис – это было его имя. Хуана очень редко – точнее говоря, почти никогда – не называла его так. И с какой интонацией – мягкой, ласкающей – произнесла она его имя! Бедная Хуана очень хотела, чтобы он понял, как дорог ей!

На какое-то мгновение Чико смутно ощутил, что они оба избрали неверный путь. Одно слово, одно-единственное слово, сказанное в это мгновение, могло соединить влюбленных. Но малыш побоялся ошибиться, побоялся оскорбить девушку и, главное, побоялся, что покажется ей человеком, который злоупотребляет ее смятением; короче говоря, он не хотел выглядеть в ее глазах непочтительным и назойливым. Поэтому он собрался с силами и преодолел это искушение – на сей раз последнее.

А Хуана тем временем не сводила с него влюбленных глаз и еле сдерживалась, чтобы не обнять его. Однако же Чико ничего не заметил и ничего не понял. Он опять склонился перед девушкой и попрощался, с нажимом произнеся:

– До свидания, Хуана!

Еще доля секунды – и он бы ушел.

– И ты не поцелуешь меня на прощанье?

Этот крик вырвался у нее невольно. Ее силы были на исходе. Она вновь протягивала к нему руки.

На сей раз невозможно было ни усомниться, ни отступить.

Чико бережно коснулся горячими и сухими губами кончиков пальцев Хуаниты и тут же стремительно выбежал из комнаты.

Она долго стояла, устремив пристальный взор на дверь, за которой он скрылся, и в голове ее проносилось:

«Он едва притронулся к моей руке. А ведь прежде он бы простерся передо мною ниц и стал бы осыпать страстными поцелуями мои туфли, краешек юбки и руки. Сегодня он поклонился мне как галантный кавалер, которому известны все замысловатые правила учтивости. Он не любит меня… значит, он не полюбит меня никогда».

Она опустилась в кресло, обхватила голову руками и заплакала; она плакала беззвучно, долго, сотрясаясь от судорожных всхлипываний, и казалась маленькой девочкой, которую сильно и незаслуженно обидели.