– Ян, купи мне шоколадку, а, – проканючил он.

– Отстань, какой тебе шоколад, в зеркало глянь на себя, – рыкнула она на мальчишку и попыталась закрыть дверь.

– Яяян, сист, ну плиииз, я с уборкой тебе помогу, – не успокаивался он.

– Ну ладно, куплю, иди уже, – худой рукой с наманикюренными ноготками она втопила внутрь квартиры голову пацана и закрыла дверь, затем недобро глянув на Вику прошла вниз, еле поспевая за собакой.

Вика же поднялась на следующий этаж и долго там стояла, оперевшись о стену, ощущая, как напряжение понемногу отпускает её. А когда чуть позже выходила из подъезда поймала дежавю, она снова выходила из него в никуда, правда в этот раз она была свободна и могла никого и ничего не опасаться. Следующие пару часов она скиталась по улице, пешком пройдя достаточно далеко, пока не ощутила усталость и прибегнув к помощи интернета, нашла кафе неподалёку, чтобы перекусить и подумать о том, что ей делать дальше. Улыбнувшись мыслям о нереальности происходящего с ней, она переступила порог заведения и стала искать глазами свободный столик, не сразу заметив идущего в её сторону мужчины, а когда он оказался совсем близко похолодела от ужаса. На неё оценивающе смотрел Ромыч, тот самый Ромыч которому меньше суток назад она заехала коленкой между ног, во рту сразу пересохло, а в голове зашумело. Они встретились взглядами, Ромыч хмыкнул и произнёс вежливо:

– Проходите, свободные столики есть.

Неопределённо ему кивнув в ответ, на не гнущихся ногах, Вика прошла в зал кафе и плюхнулась за первый же столик, эта встреча окончательно подтвердила все её предположения и породила следом массу вопросов и волнующих сердце озарений. Ромыч не знаком с ней в этой реальности, а значит в ней она не замужем за Оборотнем, а есть ли она, ещё одна Вика? Выпив две чашки кофе с пирожным, она пришла к решению выяснить всё это завтра, на сегодня с неё стрессов хватает. Чтобы отвлечься, насколько это было возможно, она занялась поисками временного жилья, посуточная квартира нашлась после третьего звонка по объявлениям. Чем она руководствовалась, договариваясь с суровой пожилой дамой, оплатив неделю проживания, Вика сама не знала, о способах, да и о необходимости возвращения в привычную реальность не думала вообще. Следующие два дня прошли в полусонном состоянии, всё на что её хватало – блуждание по городу, конечным маршрутом которого был один и тот же адрес, убеждаясь в том, что нужная ей старенькая пятиэтажка находится на месте, Вика просто стояла глядя перед собой. На большее не хватало духу, прорыв произошёл на третий день, вернее вечер. Он ощущался практически летним, прохожие, встреченные ею, были какими-то особенно радостными и раздевшимися по этому поводу, что нельзя было сказать о ней, девушку кидало в дрожь от озноба. То и дело она поправляла пряди тёмного парика, закрывая ими лицо и натягивала на ладони рукава спортивной куртки, со стороны её запросто можно было принять за наркоманку, что являлось не самой плохой маскировкой.

Двор, в котором прошло её детство был почти таким, каким она его помнила, не считая новенькой песочницы и качелей на детской площадке, заняв удобную позицию возле старого дуба, Вика облокотилась о могучий ствол и огляделась – вот он её подъезд, в прямой видимости, вот лавочки со сплетничающими старушками, на площадке две мамочки болтали, поглядывая на ковыряющихся в песочнице малышей, вот женщина отряхивает мальчишку лет двух-трёх, мальчишка ревёт в голос, по всей видимости после падения.

– Бабушка тебя оттряхнёт сейчас и обязательно пожалеет, не плачь Ванюш, – приговаривает она, что на Ванюшу очень слабо действует, но за то оно действует на неё.

Каким-то чудом Вика удерживается на ногах, такая слабость их охватывает, в последний раз, когда она слышала этот голос, он был безжизненным, обречённым и злым, он злился на всё живое вокруг, от нестерпимой боли и безысходности.

– Что, смотришь как я умираю? – говорил он и в ответ не находилось слов, только ком в горле и горящие щёки, поскольку это было правдой.

Безликие стены больничной палаты, запах не жизни, болезни и лекарств и попытка соврать, пообещать невозможное:

– Тебе скоро станет лучше и я заберу тебя, всё будет хорошо.

Но хорошо точно не будет, будет кома, тягостные дни ожидания и безвременье, которое закончится венками на свежей могиле по соседству с другими двумя, и полное одиночество, в котором возможно опереться лишь на руку близкого и родного человека, руку, которая спустя месяц впервые ударит её.

Обнаружив, что она почти сидит на корточках с зажмуренными глазами, Вика приподнимается обратно, перебирая ладонями шершавый ствол и медленно поворачивает голову, в сторону мамы, её мамы, живой и здоровой или всё-таки не её? Где взять столько сил, чтобы не броситься в объятия, ощущая родное тепло и запах? Усадив малыша на качели, мама начинает потихоньку её раскачивать, ласково разговаривая с ним, слова Вика не слышит, только голос, всё её внимание на живом, красивом и ещё молодом лице, на котором нет отпечатка горя и болезни, есть покой и безмерная любовь в светлых глазах, любовь бабушки к внуку. О том, чей это ребёнок Вика совсем не думает, она слишком шокирована увиденным, а зря, поскольку спустя десять минут ей предстоит новый шок.

– Мамочка, – звонко кричит Ваня, спрыгивая с качели и снова, чуть не упав, бежит навстречу холёной блондинке с модной укладкой, в стильном брючном костюме.

– Вика, дочка, уже забираешь, – в голосе мамы явное огорчение.

– Так получилось, я уже в пятницу вечером привезу его, не скучай мамуль, – улыбается блондинка, целуя свою маму в щёку и взяв мальчика на руки, удаляется из поля зрения Вики.

Мама смотрит им вслед, вздыхает тяжело и идёт к подъезду, Вика смотрит на её спину и чувствует злые слёзы на лице, её разрывает обида, отчаяние и лютая ненависть к блондинке по имени Вика.

Принимать боль, сливаться с ней, Вике приходилось много раз, такова участь поломанной куклы. Увиденное ею, отшвырнуло, погрузило в знакомое состояние. Возвращение в квартиру она совершенно не помнила, и боле менее осознала себя на диване, со стаканом в руке, наличие последнего определило всю степень её паршивого состояния. К алкоголю отношение Вики изменилось с тех пор, как Оборотень заставлял пить её, ему доставляло это особое удовольствие именно в те моменты, когда она не хотела этого делать. После двух отравлений, она приспособилась, научилась притворяться, и делала вид, что пьёт добровольно и с удовольствием, Оборотень тогда быстро терял интерес и отпускал её. И вот теперь, она пила коньяк, который купила сама, пытаясь хотя бы на время забыть, избавиться от картинки перед глазами. Увидеть себя саму счастливой и благополучной, не поломанной куклой, мамой прелестного малыша, дочерью живой и сильной матери – сильнейшее потрясение. Вика утопала в слезах и жалости к себе, за все потери, за клетку в которой она оказалась на четыре года, за цену которой она выбралась из неё, то что она убила Оборотня, не отменял того факта, что она убийца, на её руках кровь, кровь другого человека. Плохого, жестокого, садиста и психопата, но человека! Её душила несправедливость, почему у неё всё вот так, а у блондинки Вики иначе, лучше и где та точка, от которой начался излом, кто в этом виноват? Ответ не находился и вся агрессия направлялась на блондинку, именно в тот момент, в замутнённом сознании девушки родилось желание отнять, как ей казалось, принадлежавшее ей по праву место и занять его. Никуда не делось, и даже укрепилось, оно и на следующий день, который она посвятила покупкам и подготовке к слежке. Найти блондинку, которую она решила про себя называть Викторией, находилось возможным только через маму. Да, она понимала, как трудно это будет, но ведь и к этому можно привыкнуть. Она купила ещё два парика – рыжий и красно-каштановый, два комплекта удобной и неприметной одежды и бинокль, всё необходимое, в её представлении, для слежки. Вернувшись с покупками в съёмную квартиру Вика вылила остатки коньяка в раковину и легла пораньше спать, чтобы уже в семь утра быть у подъезда мамы. Она даже не сомневалась, что мама работает и уходит рано, и реальность тут не играет никакой роли.