Столетние липы расступились, пропуская Торика к ступеням крыльца.

Глава 4. Дворянское гнездо

Дом этот — двухэтажный, с мощным старинным подвалом из красного кирпича — мало напоминал «домик над Пральей», где недавно проснулся Торик.

Открыла тетя Таня в переднике поверх цветастого сарафана и улыбнулась — доброжелательная, деловая и конкретная, как обычно.

— Пришел? Здравствуй. Дядя Миша уже приехал, смотрит сад. Проходи туда, а то у меня блины в самом разгаре.

— Здравствуйте, — только и успел ответить Торик спине тети.

Официально тетя работала окулистом. А неофициально… Все окрестное Подгорье десятилетиями ходило к «доктору Тане» по самым разным поводам — от кашляющих детей до коровы, подвернувшей ногу.

Торик прошел коридор насквозь и вышел в сад, царство бабушки Софии.

Прямо у дома примостилась небольшая сакура, подальше — два пышных грушевых дерева. А все остальное пространство занимали цветы — самые разные: простые и изысканные, экзотические и привычные, любых цветов, размеров и форм.

Торик шел мимо многоцветного моря, едва обращая внимание на тот или иной цветок: этот привычный мир окружал его с детства. Вот, правда, попалась странная аквилегия: свернутые в трубочки лепестки — розовые, а по краям вьется широкая и волнистая ярко-сиреневая бахрома. Видимо, бабушка вывела новый сорт.

Сад располагался на двух уровнях, и сейчас Торик был на нижнем. Дальше тропинка раздваивалась, левая вела к лесенке из замшелых каменных ступеней, а правая — мимо сиреней — в верхний сад, туда и направился Торик. Но где же гости?

* * *

— Молодой человек, ты не нас ищешь? — раздался из-за куста барбариса голос дяди Миши.

Тот поднялся на пригорок посреди сада и обозревал окрестности. Неизменная светло-серая форменная рубаха инженера-железнодорожника свободно облегала крупный горб. На плечо накинут ремешок фотоаппарата. Держался с достоинством, без суеты. Бабушка стояла рядом и разглядывала в небольшой бинокль что-то далекое за рекой.

— Здравствуйте!

— Ну здравствуй-здравствуй, — почти пропел дядя Миша и тут же вернулся к прежней теме. — Соня, так что ты говорила про георгины?

— Второй год вывожу новый сорт. Но пока получается не совсем так, как мне хотелось. Цветки должны быть с острыми лепестками, длинными и красно-оранжевыми, с переходом в более желтые оттенки. Если все-таки получится, назову сорт «Закат над Кедринкой».

— Романтично, — оценил дядя Миша. — Толя, мы с Соней видимся теперь редко. А ты возьми-ка мою технику, да сними нас на память. Кадр я сейчас настрою. Прицелься и нажми вот сюда. Сможешь?

— Попробую, — смутился Торик. Фотографировать ему еще не приходилось.

Дядя Миша снимал не фотографии, а цветные слайды. Щелчок — и яркая картинка этой летней встречи сохранилась навсегда. На фоне пронзительно-рыжих гроздьев рябины стоят брат и сестра, обоим под семьдесят. Он держит в руках очки и испытующе глядит на Торика: справится ли? Рядом бабушка в коричневом сарафане и белой кофте рассеянно держит пушистый белоснежный георгин.

— А пойдемте, я вам клематис покажу! — вдруг оживилась бабушка и направилась к дому.

— В этом она вся, — усмехнулся дядя Миша.

Он осторожно забрал фотоаппарат, неспешно оглядел сад и зашагал следом за бабушкой. А Торик не торопился: у него тут осталось одно приятное дело.

На самом краешке верхнего сада стоял высоченный раздвоенный тополь. А рядом — Двудомик. Снаружи он выглядел как желтый деревянный куб с ребром в два метра. Одну из стен целиком занимало окно, а на противоположной стороне, как раз у тополей, примостилась дверь. Крыша плоская, так что получался настоящий жилой кубик для небольшой семьи. Отец сам спроектировал и построил его, когда появился маленький Торик.

Когда домик начали обживать, мама повесила тюль, поклеила на стены симпатичные мягко-зеленые обои и приколола у кровати Торика смешную открытку. Изнутри Двудомик напоминал плацкартное купе поезда: две полки-кровати, они же сиденья, одна поуже — для Торика, другая пошире — для родителей. У окна — широкий стол, за которым так удобно сидеть. А сверху, над кроватями — полки. Узкие, зато полные сокровищ.

По утрам Торик обычно вставал на свою «кровать» и оказывался лицом у нижней полки, куда папа и тетя Таня заботливо выкладывали подписку журналов «Наука и жизнь» за несколько последних лет, целую серию развивающих брошюр 1950-х годов и еще много всякой интересной всячины. Все эти сокровища Торик мог читать, перебирать и листать часами.

Недавно его увлекла идея флексагонов. Эти необычные штуки из бумаги могли сложить даже его неуклюжие руки. Всего-то надо было расчертить нужную фигуру на клетчатом листе, вырезать ленту, согнуть ее в нужных местах, перевернуть и в одной точке склеить. Флексагон похож на ленту Мебиуса, только он плоский. Сворачивая и разворачивая этот бумажный кулечек разными хитрыми способами можно было открывать не две, и даже не три стороны бумаги, а гораздо больше. В последнем номере «Науки и жизни» описали флексагон на сорок восемь поверхностей, и Торик решил обязательно такой себе сделать, но попозже.

Довольный, он забрал нужный журнал, спустился по ступеням из песчаника и направился к дому.

* * *

В доме царила радостная суета. Родственники и знакомые любили сюда приезжать, некоторые гостили по две-три недели. За долгую историю семьи Васильевых времена случались разные. Бывало, что Васильевы сами были вынуждены уезжать куда-то и жить у дальних и ближних родственников месяцы, а то и годы. Поэтому их радушие не было показным, они на самом деле радовались гостям и старались принять их как можно лучше.

Интеллигенция обустраивала свои дома иначе, чем крестьяне. В отличие от типичных деревенских домов, пространство этого дома было поделено на несколько разных комнаток. Вы сначала входили на кухню, затем через нее — в столовую с большим столом, за который обычно усаживались гости. Оттуда можно было пройти в крохотную комнатку бабушки или такую же комнатку Андрея, тетиного сына. А можно обогнуть печку и пройти дальше, в так называемый «зал», довольно просторную комнату с большим зеркалом и диванчиком, где спала тетя. Настоящих дверей тут не было, но в каждой комнатке имелись дверные проемы, занавешенные шторами. В шутку здесь их называли «входными шторами», чтобы не путать с оконными. Поскольку гости приезжали часто и надолго, к дому пристроили еще и большое летнее крыло, так что места хватало всем.

Застолье было нетипичным по теперешним временам. При том, что вокруг стола усаживалось человек десять, а то и больше, открывали одну бутылку вина, да и та часто оставалась недопитой. Но уж тогда совсем немного наливали и Торику, просто чтобы он знал вкус хороших напитков. Нехитрые блюда сменяли друг друга, но главным делом считались нескончаемые разговоры. Торик не очень вникал в их темы, но они были спокойными, степенными и интересными для всех участников.

Сам Торик по обыкновению пробрался в бабушкину комнату. Это место он называл «Зашкафье», и тут главным сокровищем выступал высокий, почти до потолка, шкаф, набитый книгами в два ряда. Каждый раз здесь находилось что-то новое: книги по искусству, цветоводству и минералогии, там фантастика, а тут — книги о путешествиях. В разговоры взрослых за столом он старался не вмешиваться, но вполуха прислушивался.

Возможно, именно эта привычка со временем привела к тому, что он и жизнь стал воспринимать точно так же: отстраненно, не как участник событий, а лишь как сторонний наблюдатель. Листая журнал, Торик подвинулся поближе ко входной шторе.

Тетя Катя, жена дяди Миши, рассказывала о жизни в Москве, об общих знакомых и родственниках. Дядя Миша иногда что-нибудь добавлял о выставках и премьерах. В паузе тетя Таня уточнила:

— Как там Нинмихална? К нам собирается?

— Может, на недельку выберется в сентябре.

— А как Марина, — поинтересовалась бабушка, — сдала экзамены?