Давно это было. Долго горевал, пил Иван. Да верно люди говорят – время лечит. Постепенно успокоился. Но про женитьбу даже слышать не хотел. Так и жил на краю села один, пока в прошлую осень не появилась в его доме Марфа.

Дед Иван стоял на крыльце. Солнце садилось за крышу соседнего дома. Холодный осенний ветер лениво, но настойчиво лез под душегрейку.

– Идри твою корень! – незлобно выругался старик.

Он сегодня был трезв. Да и то, проснулся среди ночи от какого-то предчувствия. И вот целый день шатается из угла в угол, места себе не находит. Заняться ничем не может, руки не слушаются. Он сел на крыльцо, закурил самокрутку. Старый пёс подошёл, ткнул теплой мордой в колени.

– Что, старый, жив ещё? – Иван потрепал пса.

Тот благодарно лизнул хозяину руку.

– Ну-ну! Без нежностей! – отпихнул собаку старик. – Вот, псина, какие дела. Живём мы с тобой, как два старых пня, никому не нужны. Ни себе, ни людям. Вот была бы жива моя Машенька, так и счастье было бы живо. Может детки бы народились. Весело было бы. Эх! – и на глазах Ивана появились слёзы…

Вдруг пёс навострил уши и поплёлся к калитке. Оглянулся на хозяина, несколько раз гавкнул и завилял хвостом.

– Совсем рехнулся, старый. Ну, кто там может быть?

Но пёс стоял у калитки и незлобно лаял.

– Эх, зараза, нет тебе покоя, да и мне не даёшь, – Иван, кряхтя, поковылял к воротам.

Калитка со скрипом отворилась.

– Свят, свят! – закрестился Иван, отступая во двор. Ноги стали, как ватные. – Мария! Машенька! – прошептал он, оседая в грязь.

– Здравствуйте! – и девушка смело шагнула во двор. – Что с вами, дядя Иван?

Тот очумело смотрел на девушку, мотал головой, но ничего сказать не мог.

– Я не Мария! Я ваша племянница, Нина. Моя мама была родной сестрой вашей жене, – девушка пыталась поднять старика. – Пойдёмте в дом, я вам всё расскажу.

Долго не мог прийти в себя Иван. Но постепенно из рассказа девушки стал немного понимать, что происходит. Её сходство с женой было очень сильное. Ведь он помнил свою Марию совсем молодой, и будто не было прожитых в одиночестве лет. Он силился понять, о чём говорит Нина, но в голове была одна мысль «Мария! Мария!»

А когда страсти улеглись, Иван спохватился:

– Чего же это я так сродственницу встречаю?! – и засуетился по дому.

Когда закипел самовар, гостья вышла из комнаты переодетая и немного отдохнувшая. Иван поставил на стол нехитрую снедь.

– Чем богаты, – смутился он.

– Не беспокойтесь. Я не голодна. Вот только устала очень, – Нина разлила себе и Ивану чай.

– Надолго ли к нам? – сдавлено спросил он.

– Навсегда! Если, конечно, вы не против.

– Что ты, что ты! Вот радость-то какая! Да живи, сколь хошь! Места хватит. Вот только провиант у меня скудный.

– Это ничего. Как-нибудь. Руки – ноги, слава Богу, на месте. Да и деньги есть. Проживём, – совсем другим тоном сказала Нина.

– Мать твою Марфой звали?

– Да, Марфой.

– А давай, дочка, я тебя Марфой звать буду. Вроде, как в память о матери. Мне жена про неё много говорила. Да и то, имя твоё в нашей деревне странно звучать будет, пересуды разные пойдут. А так будешь дочкой моей, Марфой. Новая жизнь – новое имя.

– Марфой так Марфой! Я согласна, – каким-то новым для себя голосом сказала Нинель.

Откуда взялась в деревне Марфа, никто толком сказать не мог. Просто появилась и всё. Порядок навела в доме, во дворе. Иван стал ходить чистым да сытым. Но даже по пьяни, никто не мог у него выведать, что за девка живёт в его доме.

–Дочь она мне, Богом данная – вот и весь сказ.

Дочь – не дочь, но для жены молода. Да ещё бабы говорили, что больно на его жену – колдовку та девка похожа была. Много судачили про неё местные бабы, подойти с расспросами к ней пытались. А она так посмотрит своими огромными глазищами, что у смельчаков тех душа в пятки уйдёт, страх да беспокойство одолеют. И бежали они от этих глаз куда подальше. На селе она редко появлялась, всё больше дома была. И хоть сторонились и побаивались Марфу деревенские бабы, а чуть что, к ней за помощью обращались. Знаниями она владела огромными, хоть и молода на вид была. Да ещё даром каким-то особым обладала, чего никак не могли понять бабы. Нет, конечно, были и у них в селе бабки знающие, но не со всякой бедой они могли справиться. Коль хворь мальца прихватит, или роды у кого трудные – шлют гонца к Марфе. Та не отказывала, приходила. Прямая, в чёрном платке, молчаливая. Глаза большие, мудрые. Войдёт в избу, крест перед иконой наложит. Лёгкий поклон всем отвесит. И сразу вокруг тишина воцаряется… Не одну жизнь спасла.

А только вскоре и с Иваном беда приключилась. Как-то вечером, зашёл он к другу-соседу своему Григорию. Странный какой-то. Встал посреди избы, поклонился в пояс на все четыре стороны и сказал:

– Проститься я пришёл! Жена моя, Мария, за мной ныне ночью придёт!

–Сдурел, старый, что ли?– Григорий с домочадцами уставились на него.

–А понимай, как хошь, да лихом не поминай! А ещё прошу, если что, пособи Марфе, дочке моей. Гордая она, сама помощи не попросит. Так что просьбу мою помни – пособи!

Ещё раз поклонился всем, шапку на голову одел и в сени вышел. Да вдруг вернулся и с какой-то странной улыбкой сказал:

– А гроза ныне знатная будет!

На том и ушёл. И впрямь, в эту ночь гроза разразилась не шутейная! Всё громыхало да сверкало так, что не приведи бог!..

А на утро пришла к Григорию Марфа, попросила помочь с похоронами Ивана. Григорий долго не мог прийти в себя. Потом оседлал коня и поехал к уряднику…

Вот так и осталась Марфа совсем одна, вроде и народу вокруг полно, да уж видно судьба такая – в стороне от людей держаться.

Обоз медленно приближался к знакомым местам.

– Слышь, атаман, кажись скоро дома будем?– из телеги, весь в соломе и заспанный, вылез Антип. – Эх, банька, бабы, самогон!– раскрыл он в улыбке свой беззубый рот.

– Уймись, бабы тебе! Зубов и тех нет!– сказал кто-то из-под попоны.

–А я их не зубами, – захихикал Антип.

Мужики заржали, стали просыпаться и отряхиваться. Солнце уже взошло. Несколько подвод, груженных скарбом, медленно спускались с горки по дороге в деревню. К последним подводам были привязаны осёдланные лошади. Среди мужиков началось оживление.

– Ну, наконец- то, как люди, в постельку да с женкой,– Павло томно потянулся.

–А у кого нет женки, с твоей что ли покувыркаться, – высунул голову Антип.

Павло с презрением посмотрел на тщедушного Антипа:

–Да моя бы тебя, сморчка, в постели граблями искала.

– А чё меня искать, я всяк раз сам, как чёрт из табакерки выскакиваю. А бабам я люб, не смотри, что плюгавенький! Не тем беру! – и лукаво подмигнул.

Мужики опять заржали.

–Так, хлопцы, долго не пить, не баловать в деревне, не драться, – строго сказал атаман.– А то я на расправу скор.

Все сразу притихли. Да, крут их атаман на расправу и жесток. Может, за то и слушались его, уважали. И мужики, не сговариваясь, подумали о недавнем случае на хуторе…

… Ночью ворвались в дом, пристрелив собак и сбив все засовы. С порогу застрелили мужика и бабу, которые, не успев даже одеться, бросились к дверям. А когда забрав всё, что было ценного в доме, собрались уходить, услышали, как кто-то скулит под кроватью. Тимофей нагнулся: «Ой, там девка!»– не успел он договорить, как из-под кровати стрелой вылетела девчонка лет пятнадцати и бросилась Тимохе на шею.

–Возьми меня себе, не убивай! Я тебя любить и слушать буду! – сквозь слёзы молила девушка. Атаман держал в руке обрез:

– Отбрось! – сказал он строго Тимофею.

А Тимоха, молодой здоровый парень, с интересом смотрел на висящую у него на шее девушку. Та вцепилась в него, как кошка, и что-то продолжала горячо говорить.