– Как дети? Они уже поужинали?

– Бернис забрала их домой и приготовила им какие-то индейские кубики. Она обнаружила их у нас в морозильной камере.

– Это кусочки индюшачьей грудки, обвалянные в сухарях, – серьезным тоном пояснила Айрин. Бросив небрежно свое пальто на спинку стула – совершенно не характерный для нее жест, – она примостилась рядом со Слайдером. – Мы ели их на прошлой неделе, разве ты не помнишь? С салатом. Во вторник.

Он, конечно, не помнил. Еда в этом доме походила скорее на принудительное питание и уж во всяком случае не была удовольствием, о котором приятно вспоминать.

– Ах да, те самые... – сказал он неопределенно.

– Детям нравится, – защищалась Айрин, – и на приготовление нужно совсем немного времени.

Она положила на стол свои красивые, узкие руки. Они, как всегда, были идеально ухожены. Особенно безупречно выглядел лак на продолговатых ногтях. А вот Джоанна совсем не красила ногти. Она их очень сильно обрезала, чтобы можно было играть на скрипке, и такие короткие ногти выглядели бы под лаком просто нелепо. Слайдер ни за что бы не мог представить себе руку Айрин, обхватывающую бокал с пивом или бросающую копьецо из дартинга. Она была настоящая леди во всем, что касается женственности и опрятности. Почему же он не любил ее? Слайдер перевел свой взгляд с рук на ее лицо и понял, что она готовится ему что-то сказать.

– Билл, – начала Айрин, – у тебя не будет никаких дел завтра вечером?

– Завтра вечером? Что должно произойти завтра вечером? – сказал он вместо ответа, а сам мгновенно почувствовал, как опускается у него сердце. Если от него добьются согласия, прежде чем он узнает, о чем идет речь, потом невозможно будет уже отговориться, сославшись на «непочатый край работы». И к тому же Слайдеру не хотелось на этот раз огорчать жену отказом в последнюю минуту, как он это делал неоднократно на вполне «законных» основаниях.

– Завтра будет концерт, – просто сказала она, не подозревая, какое влияние оказывают эти слова на его сердечный ритм. – Королевский гала-концерт с благотворительной целью в Фестиваль Холле. Будут присутствовать принц и принцесса Кентские, ну и всякие там знаменитости, а потом будет что-то вроде приема для них и кое-кого из оркестра. У Мэрилин есть четыре билета. Дэвид, без сомнения, тоже получил приглашение – его фирма выступает в качестве одного из спонсоров. Их так трудно достать – билеты, я имею в виду, – что, когда Мэрилин предложила мне пойти вмести с ними, я восприняла это как большую честь. Конечно, я ей сказала, что предварительно переговорю с тобой. Я не забыла, что сейчас ты ведешь расследование, но ты ведь сам говорил, что у вас все нормально и что уже предъявлено обвинение, а это значит, что теперь уже можно вздохнуть посвободнее. Но Мэрилин настаивает, чтобы я пошла, хотя бы даже и одна, если у тебя вдруг окажется что-то срочное. Поэтому они решили держать твой билет до конца, в надежде, что ты все-таки сможешь вырваться.

Слайдер несколько помедлил с ответом, стараясь преодолеть охватившее его отчаяние.

– Тебе не кажется, что они могли пригласить и пораньше?

– Скорее всего, она сама только что получила билеты, – убежденно заявила Айрин.

Получила отказ от более важных персон, поправил про себя Слайдер.

– И сколько она рассчитывает получить с нас за эти билеты? Должно быть, они достаточно дорогие, ведь это не простой, это гала-концерт.

– Ей не нужны никакие деньги, – ответила Айрин, шокированная таким предположением. – Мы ее гости, ее и Дэвида. И это большая честь. Почему ты всегда так плохо думаешь о людях?

– Нет, это как раз очень любезно с ее стороны, – признал неохотно Слайдер, ломавший голову над тем, под каким предлогом лучше всего отказаться. – Не думаю, что моя компания будет так уж приятна. Тебе ведь хорошо известно, в каком состоянии я бываю, когда...

Но Айрин не дала ему даже договорить и сама залепетала прерывающимся от счастья, вдохновенным голосом:

– Я же знаю, как ты любишь классическую музыку – гораздо больше, чем я, – во всяком случае, лучше в ней разбираешься; а потом, тебе ведь вовсе не обязательно поддерживать разговор – просто сиди себе и слушай. Это тебе поможет расслабиться. Но главное, Билл, разве не замечательно, что она пригласила нас в такое место, куда каждый бы с удовольствием пошел, если бы ему посчастливилось достать билеты! Мне бы и одной было достаточно приятно присутствовать на таком вечере, но если ты сможешь составить мне компанию, о лучшем нельзя и мечтать. Тебе ведь не трудно представить себе, что я должна чувствовать, когда у всех окружающих женщин есть пара и только у меня нет. Как же давно мы с тобой никуда не выбирались! Остается только попросить Бернис посидеть с детьми, пока нас не будет дома, и еще я могу завтра с утра отнести твой костюм в срочную химчистку на Хай-стрит, так что все будет в порядке.

– Ты имеешь в виду смокинг? – удивленно спросил Слайдер.

– Это же ГАЛА, – напомнила она. – И, разумеется, черный галстук! А дамы, как сказала Мэрилин, должны быть обязательно в длинном, – добавила она со счастливым выражением на лице. – Ведь так приятно хотя бы изредка надевать нарядную одежду. А ты выглядишь очень элегантно в смокинге, он тебе очень идет. В наше время люди не часто надевают вечернее платье. Приходят кто в чем, даже стыдно смотреть. Не помню, когда я в последний раз надевала мое длинное платье, а ведь оно у меня уже не меньше пяти лет. А у Мэрилин их, наверно, целая дюжина. Они с Дэвидом часто бывают в разных местах. Надеюсь, завтра будет достаточно теплый вечер, чтобы обойтись без пальто. Женщина, у которой поверх вечернего платья надето пальто, кажется просто смешной. Другое дело шубка. Меховая накидка была бы в самый раз. У Мэрилин есть замечательная пелерина из лисьего меха; она рассказывала, что ее подарил ей Дэвид в первую годовщину свадьбы. Но если будет холодно, я накину шаль – все же лучше, чем пальто. Думаю взять ту, что я купила в Испании. Она меня не очень простит?

Слайдер приложил максимум усилий, чтобы этот словесный поток пролетел над ним, минуя его голову. Потому что в противном случае черта с два эту белиберду удалось бы оттуда вымести. Он поставил лингвистические центры своего мозга на автопилот, а сам целиком погрузился в размышления, имевшие для него первостепенную важность.

КЖД Норма Суилли оторвала взгляд от лежавших перед ней документов, когда Атертон вошел в комнату для агентов, и, увидев, какое у него лицо, поспешила выразить ему свое сочувствие.

– Ты ужасно выглядишь.

– Я и чувствую себя ужасно, – сказал он. – М-да. – Он тяжело опустился на стул за своим рабочим столом и потер глаза.

– Когда ты лег спать?

– Ох, часа в два, или в три. Помню, что какая-то маленькая цифра.

Сидевший в противоположном углу Биверс произнес какое вульгарное звукосочетание, которое означает одобрение и на письме передается как ух-хэ-у-э-э-х!

– Норма, ты бы его лучше спросила, в котором часу он заснул! – добавил он уже более вразумительно. – Полька наконец пошла на встречу, да? Го-у-эх!

Атертон позволил себе ничем не сдерживаемый зевок.

– Если бы я мог зевать с закрытым ртом, – сказал он, обращаясь к Биверсу, – тебе бы ни за что не догадаться, какой ты скучный человек.

– Я бы не хотела выглядеть смешно, Джим, – серьезным тоном начала Норма, – но прошлой ночью мне приснился странный сон. Мне снилось, что я иду с моей мамой по пляжу, а на мокрой гальке лежит выброшенный волной Биверс, огромный и белый-белый, и живот его поблескивает на солнце. Я говорю: «Мама, можно мне его потрогать?» А она отвечает: «Не смей этого делать, золотко, тупоумие очень легко передается».

– Ох-хр-хр, – произнес Биверс, поднимаясь из-за стола. – Я пошел в туалет.

– Разве не забавно, что он никогда не забывает сообщить нам об этом? – сказала Норма, когда Биверс еще мог это слышать. – И с каждым днем он все дольше там находится. По-моему, такой тип называют «анально-ретентивным».