Первые иконы стали появляться только в IV–V вв. В 313 г. император Константин издал Миланский эдикт, даровавший всем религиям свободу исповедания, с этого времени христиане могли свободно совершать богослужения, строить храмы, развивать свою культуру. Первые иконы напоминали позднеримский портрет и написаны в реалистичной (натуралистической) манере: энергично, пастозно, чувственно. Об этом можно судить по иконам из монастыря Св. Екатерины на Синае (датируются VI в.). Как было принято в античности, они исполнены в технике энкаустики (восковой живописи). Стилистически они близки к так называемому фаюмскому погребальному портрету. (Название происходит от египетского оазиса Фаюм, что неподалеку от Каира, где были найдены такие портреты.) Это были небольшие дощечки с написанными на них лицами умерших людей, их клали на саркофаги и мумии при погребении, чтобы живущие сохраняли связь с ушедшими в иной мир.
Фаюмский портрет некоторые исследователи называют даже протоиконой. Действительно, эти изображения обладают удивительной силой – с них смотрят на нас лица с широко открытыми глазами, выразительными до пронзительности. И на первый взгляд их сходство с иконой значительно: фронтальность, нередко золотой фон, преувеличенные глаза и прочее. Но значительно и различие. И оно касается не столько изобразительных средств – они менялись со временем, сколько внутренней сущности образа, его смысла. Погребальный портрет написан, чтобы удержать в памяти живых портретные черты умершего человека. И это всегда напоминание о смерти, ее неумолимой власти над человеком, чему сопротивляется человеческая память, хранящая облик любимого. Фаюмский портрет всегда трагичен. Икона же, напротив, – это свидетельство о жизни, о победе над смертью. Икона – это благая (радостная) весть. Она пишется с точки зрения вечности. Икона может сохранять некоторые портретные характеристики изображенного: возраст, пол, социальное положение и прочее. Но лицо на иконе – это лик, повернутый к Богу, личность, преображенная в свете вечности. Суть иконы в пасхальной радости. Это не расставание, а встреча. И поэтому икона в своем развитии двигалась от портрета – к знаковому образу, от лица – к лику, от реального и временного – к изображению идеального и вечного, от натурализма – к обобщенной, символичной форме.
Самое главное в иконе – лик. В практике иконописания стадии работы так и разделяются на «личное» и «доличное». Сначала пишется «доличное» – фон, пейзаж, архитектура, одежды и прочее. В больших работах эту стадию исполняет мастер второй руки, помощник. Главный мастер, знаменщик (он обычно знаменует, то есть размечает всю композицию), пишет «личное», то есть то, что относится к личности. Соблюдение такого порядка работы важно, потому что икона, как и все мироздание, иерархична. «Доличное» и «личное» – это разные ступени бытия.
Но в «личном» есть еще одна ступень – глаза. Они всегда выделены на лике, в ранних иконах это особенно подчеркивалось. «Глаза – зеркало души» – известное выражение, и оно исходит из христианского миропонимания. В Нагорной проповеди Спаситель говорит: «Светильник для тела око, и если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно» (Мф 6:22). Так древние иконописцы и понимали глаза – как зеркало души, как светильник, освещающий все существо святого. Вспомним выразительные глаза ранних новгородских русских икон: «Спас Нерукотворный» (XII в.), «Ангел Златые власы» (XII в.), «Никола» (1294 г.). Во времена Андрея Рублева глаза пишут уже не столь преувеличенно крупными, но тем не менее им всегда уделяется большое внимание. Вспомним глубокий, проникновенный взгляд Спаса Звенигородского (нач. XV в.), бесконечно милующий и вместе с тем непреклонный. У Феофана Грека некоторые столпники изображаются, напротив, с закрытыми глазами или вовсе без глаз. Этим художник подчеркивает значение взгляда, направленного не вовне, а внутрь, на созерцание божественного света. Глаза всегда имеют важнейшее значение в иконописном изображении, потому что через них происходит общение с личностью святого. Глаза определяют лик.
Но «личное» – это не только лик и глаза, но также и руки. Ибо о личности человека руки могут поведать многое. В православной литургии сохраняется обычай брать покрытыми руками священные предметы, дабы не осквернить святыню. В некоторых восточных традициях невесте при бракосочетании издревле полагалось закрывать руки, дабы посторонние не определили ее возраст, не узнали о ее прошлой незамужней жизни. Во многих культурах известно, что рука – носитель информации. Например, в некоторых странах широко распространен жестовый язык – общение происходит посредством знаков, совершаемых руками. Даже на бытовом уровне мы многое друг другу говорим не словами, а жестами. В литургии жесты священника и диакона также многозначны и символичны. Глубоко осмысливается жест и в иконе – благословляющий жест Спасителя, молитвенный жест Оранты с воздетыми к небу руками, жест приятия благодати подвижников с раскрытыми на груди ладонями, жест архангела Гавриила, передающего Благую весть Богородице, и т. д. Каждый жест несет определенную духовную информацию, каждой новой ситуации соответствует свой жест.
Большое значение в иконографии имеют атрибуты: предмет, изображаемый в руках святого, – это знак его служения или прославления. Например, апостол Павел обычно изображается с книгой в руках – это Евангелие, которое он проповедовал, и одновременно и его собственные послания, составляющие вторую после Евангелия значительную часть Нового Завета. В западной традиции принято изображать апостола Павла с мечом, который символизирует Слово Божье (Евр 4:12), и одновременно то, что Павел принял смерть от меча. В русском искусстве такие изображения известны с XVII века. У апостола Петра в руках обычно изображаются ключи – это ключи Царства Божьего, которые вручил ему Спаситель (Мф 16:19). Мученики изображаются с крестом или пальмовой ветвью: крест – знак сораспятия со Христом, пальмовая ветвь означает принадлежность к Царству Небесному. Пророки обычно пишутся держащими в руках свитки своих пророчеств, кроме того, Ноя изображают с ковчегом в руках, Иакова – с лестницей, Исайю – с горящим углем, Давида – с Псалтирью или Ковчегом и т. д. В руках у святых – знаки их служения: св. Никола предстает с Евангелием, как служитель Слова, св. Пантелеимон – с коробочкой лекарств, как целитель, св. Иоанн Кронштадтский – с Чашей евхаристии, ибо он в центр своей жизни ставил евхаристию, и т. д.
Лик и руки иконописец, как правило, выписывает очень тщательно, пользуясь приемами многослойной плави, с санкирной подкладкой, подрумянкой, вохрением, светами и т. д.
Фигуры же обычно пишутся менее плотно, немногослойно, облегченно, так, чтобы тело выглядело невесомым и бесплотным. Тела в иконах словно парят в пространстве, зависая над землей, не касаясь ногами позема, в многофигурных композициях это особенно заметно, так как персонажи изображены словно наступающими друг другу на ноги. Эта легкость парения показывает, что в Царстве Небесном не действуют законы этого мира, например закон тяготения. А человеческое тело существует не само по себе, а лишь как вместилище духа, и это возвращает нас к евангельскому образу человека как хрупкого сосуда (2 Кор 4:7).
Христианство родилось на периферии античной культуры, в период господства совершенно иных представлений о человеке. Девиз античной классики – «в здоровом теле здоровый дух», и этот идеал наиболее ярко выражен в скульптуре, где энергичная телесность передается через пластику атлетической красоты. Греческие боги внешне прекрасны. Красота и здоровье – непременные атрибуты античного идеала. Напротив, Христос приходит в мир в образе умаленном, уничиженном, рабском («Он, будучи образом Божиим, унизил себя, приняв образ раба», Флп 2:6–7; «Муж скорбей, изведавший болезни», Ис 53:3). Но эта невыигрышная внешность Христа только подчеркивает Его внутреннюю силу и значимость, силу Его Духа и Его Слова, «ибо Он учил их как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи» (Мф 7:29).
