— М-да, не мешало бы… Да еще ленинградского!..

Торопов снова углубился в план. Панькин встал, заглянул через плечо начальника в черновик, прищурился. Затем он взял погранкнигу, стал сличать черновик с записями предыдущих дней.

— Нелишне бы кое-что и изменить, — испытующе поглядывая на Торопова, проговорил он. — Грязнушка — это, конечно, правильно, но не следует забывать и о других местах. Фланги плохо охраняем. Тебе не кажется, Игорь Степанович, что последнее время мы на шаблон скатываемся? Иди-ка сюда погляди, — позвал он начальника к макету участка.

Торопов склонился над ящиком. Перед глазами раскинулась миниатюрная панорама участка, разрезанная пополам голубой лентой Аргуни. На север и юг от красной пунктирной линии, обозначавшей границу, беспорядочными грядками теснились зеленовато-бурые сопки. Местами, расступаясь, они образовывали то длинные пади, то короткие, обрывающиеся у реки распадки. Светлыми змейками сбегали по ним в Аргунь десятки мелких речушек и ручейков.

За различными условными обозначениями — флажками, кружочками, стрелками, крестиками — скрывался большой, понятный только пограничнику смысл.

Вот в подножье сопки вонзился проволочной ножкой белый флажок с красным кружком. Это — японский кордон Уда-хэ. Отсюда шли на нашу сторону шпионы, диверсанты, террористы, провокаторы.

Перечеркнутые крест-накрест красными полосками кружочки — это места вооруженных столкновений пограничников с японо-маньчжурскими и белогвардейскими бандами.

Остроносые стрелки, нацеленные на русскую сторону, — возможные пути нарушителей границы. Большинство вражеских лазутчиков было уничтожено и задержано именно в этих местах, где протянулись стрелы.

Политрук показал на извилистый распадок, выходивший с сопредельной стороны напротив Золотой речки.

— Здесь надо иметь наряд, — сказал он твердо. — По данным наблюдения, в этом распадке сосредоточено много китайцев, работающих на лесозаготовках. Вчера там появились два японских офицера. Возвращение их обратно в Уда-хэ не зафиксировано.

— Это еще ни о чем не говорит. Мало ли куда ездят японцы, — возразил Торопов.

— Так-то оно так, но в журнале наблюдения отмечено, что и три дня назад японцы тоже шныряли на лесоразработках. По-моему, это надо учесть. Днем там можно держать пост наблюдения, ночью — подвижный наряд. Неплохо бы в ночное время иметь по наряду и на стыках — в падях Джелин и Бокшо. Далековато они от заставы.

— Где же взять столько людей? — спросил недовольно Торопов. — Новобранцы приедут дня через три, не раньше.

— Давай будем проверять границу на след не два раза в сутки, а только один раз.

— Не имею права, — сказал лейтенант мрачно. — Фланги всегда проверялись дважды. Приказ командования!

— Не горячись, послушай, — продолжал Панькин. — В дневное время часть флангов обозревается часовым с вышки. Наряд, наблюдающий за лесосекой, может обеспечить еще какую-то часть участка. В Травянушке и в верховьях Кривуна — колхозные заимки. Можно положиться на членов бригады содействия. Наряды, охраняющие стыки, будем посылать не тыловой дорогой, а берегом. Они попутно и проверят границу на след. Пусть мы на этом потеряем лишних два-три часа, зато высвободим несколько человек для других нужд.

— Нет! Комендант узнает — голову снимет! — твердо возразил начальник заставы. — Что ты, не знаешь Хоменко?

— Если боишься взять на себя ответственность, позвони ему, — посоветовал Панькин.

— Не буду! — отрезал лейтенант. — Борзов, Павличенко — правый фланг, с семи утра до двенадцати дня! — Торопов упрямо провел по командирской линейке красную черту.

— Павличенко освободи.

— Ах, я и забыл, что вам картинки нужно рисовать! — съехидничал лейтенант.

— На фланг сам схожу. — Панькин спокойно посасывал цигарку.

— Коли так — не возражаю.

— Старшину тоже не мешало бы освободить от службы, — продолжал невозмутимо политрук.

— А кто наряды будет проверять?

— Я… Ты…

— Ну, знаешь ли! Границу ради твоих прихотей я открывать не буду! — вспыхнул Торопов.

— Остынь. Давай подумаем, — спокойно, но твердо посоветовал Панькин. В глазах его горела усмешка человека, хорошо понимающего недостатки собеседника.

— И думать нечего. Война! Обстановка вон какая! А ты на такую встречу замахнулся. Не к маменьке на блины едут!

Торопов оттолкнул тетрадь с планами, встал из-за стола, потянулся за махоркой.

— Ты посуди сам, молодежь ведь едет, самая что ни на есть зеленая. Первое впечатление много значит. Мы-то мужиками приходили в армию, а нынче юнцы прибывают, — все так же мягко, но настойчиво внушал Панькин.

Торопов, дымя папироской, отвернулся от политрука.

— Надо провести генеральную уборку. Истопим баньку, дадим денька два-три отдыха. Распорядился бы послать кого-нибудь на охоту. Знаешь, как пригодилась бы сейчас козочка на пельмени, — посоветовал, широко улыбаясь, Панькин.

— Слушай, Михаил Семенович, ты брось этими штучками заниматься. Комиссару буду жаловаться! — пригрозил лейтенант.

Политрук пропустил угрозу мимо ушей.

— Значит, договорились?.. Ты оставляешь в моем распоряжении старшину и Павличенко. Я присоединяю к ним повара Михеева, Нину Сергеевну. Получится неплохая хозбригада. Делаем аврал и встречаем ребят честь по чести.

— Бери повара, дневального по конюшне и достаточно, — упорствовал Торопов.

— Дневального нельзя, ему работы и без того хватит. Кони должны быть чистыми.

Панькин постукивал пальцем по портупее. Возбужденный Торопов подошел к окну, обвел рассеянным взглядом широкий, обнесенный штакетником двор, на мгновение задержал глаз на блокгаузе и вдруг забарабанил по раме, показывая кому-то кулак. Панькин выглянул в окошко. Часовой по заставе, прикомандированный связист Дудкин, играл с чьей-то дворняжкой. Увидев кулак, он поддел собаку ногой и, взяв как ни в чем не бывало винтовку на руку, пошел вдоль забора.

Панькин хитро улыбнулся.

— Да хватит тебе поучать, знаю без тебя! — вспылил Торопов.

— Чего ты кипятишься? Я же ничего не сказал, — улыбнулся Панькин.

— Знаю, что хотел сказать! Видишь, к чему приводят послабления? А ты доказываешь! — И словно боясь, что политрук начнет опять возражать, Торопов поспешно согласился: — Ладно, бери. День вам сроку! А теперь давай лучше закончим план.

Через полчаса план был составлен, но политрук, похоже, уходить не собирался. В канцелярии наступила тишина. Торопов настороженно поглядывал на Панькина из-под насупленных бровей.

— По-моему, ты, Игорь, боишься молодняка, — задумчиво заговорил Панькин. — Потому и нервничаешь эти дни, злишься. Трусишь?

— Я… трушу? — вскипел Торопов. — Чего мне трусить?

— Сомневаешься, хватит ли пороху. Застава наша всегда впереди шла. Семьдесят шесть нарушителей границы задержано Стрелкой. Счет приличный. Восемнадцать — при тебе. Неплохо. А вот что будет дальше, когда на охрану станут новички, не знаешь. Потому и трусишь. Ходить в отстающих не хочешь. Не привык!

Самоуверенный Торопов слушал политрука спокойно и даже чуть-чуть снисходительно, но Панькин понимал, что в душе он бушевал.

— Ну, Михаил Семенович, насчет трусости — это ты загнул. Что ни говори, а при мне Стрелка на первое место в отряде вышла, — с тонкой усмешкой превосходства заметил Торопов.

— Верно, — согласился Панькин. — Но это не только твоя заслуга.

— Не отрицаю. И твоя.

— Не себя имею в виду. Успехи Стрелки — дело не двух-трех последних лет. По-моему, тут спесь твоя ни к чему. Будь скромнее. Не забывай работу и предшественников. Это они создавали дружный коллектив заставы.

Начальник заставы смотрел на Панькина исподлобья, пожалуй, даже враждебно. По тому, как мальчишески обидчиво вздрагивала его нижняя губа, чувствовалось, что он готов вот-вот взорваться.

— Но не об этом сегодня надо говорить, — продолжал Панькин. — Личный состав меняется, неизвестно еще, какие люди прибудут. Надо посоветоваться с сержантами: глядишь, что-нибудь дельное подскажут.