Впереди их ждал веселый вечер, полный приключений, ярких эмоций и вредной пищи, и троица с удовольствием направилась ему навстречу – прямо под мерцающую огнями вывеску, которая становилась тем ярче, чем глубже вечерело. А в конце октября это происходит довольно быстро.

– Пап, смотри!

– Помолчи, я тебе сказал.

Мальчик с широко раскрытыми глазами и звонким голосом сразу обмяк, опустил плечи и спрятал маленькие вспотевшие ладони между колен. Шум вокруг действовал ему на нервы – точно так же, как сам он нервировал своего отца.

В неудобной позе мальчик сидел на огромной тыкве, куда его подсадил мужчина. За неимением выбора в качестве скамейки пришлось использовать часть фермерской инсталляции, созданной здесь в преддверии Хеллоуина. Места в радиусе десятков метров были заняты бесчисленными посетителями Глэдстоун-парка, а ноги смертельно утомились от постоянной ходьбы.

Мальчик был так мал, что беспокоиться за целостность тыквы не приходилось: он сидел на ней, словно часть выставки, например гипсовая фигурка, искусно имитирующая ангела с печальным взглядом, в сравнении с которым огромная тыква под двести фунтов – целая планета, увешанная гирляндами и подсвеченная снизу фонарями. И как их все сюда транспортировали?

Сету не так уж давно исполнилось пять лет (в августе, если быть точнее). Он устал и искренне не понимал, с какой целью отец привез его сюда. Учитывая случившееся накануне, веселье казалось неуместным. И вообще, мальчик с большим удовольствием посетил бы байк-шоу, куда мечтал попасть, как только узнал о существовании мотоциклов, к которым питал недетскую страсть (ни для кого не секретную).

Понимая, что отец сегодня не в духе, мальчик не мог задать вопрос прямо. Даже в лучшие дни общаться с отцом было непросто, а теперь о лучших днях можно и не вспоминать. Отдалившись на несколько шагов от пристанища сына, мужчина пытался говорить по телефону, плотно прижимая его к одному уху, словно пытался засунуть предмет прямо в мозг, а другое ухо зажав ладонью. Выражение его лица менялось с беспокойного на непонимающее и обратно. Была бы его воля, он бы заткнул всех, кто сновал вокруг и мешал ему разговаривать.

Ощутив покалывания в ноге, Сет попробовал изменить позу и чуть не свалился с тыквы. Ступня так сильно затекла, что онемела, и стало сложно контролировать движения. Слава богу, отец не заметил этот непроизвольный взмах руками и попытку удержаться на месте. Не хотелось бы давать еще один повод для раздражения, помимо своего присутствия. Подтянув к себе «фантомную» ногу, Сет активнее пошевелил неощутимыми пальцами в тесном ботинке и сосредоточился на людях. Пока еще не слишком стемнело, и их можно было незаметно рассматривать, отвлекаясь тем самым от неприятных ощущений.

Вскоре внимание мальчика привлек мужчина высокого роста в необычных джинсах – какого-то грязно-рыжего цвета, с цепочкой на заднем кармане, заметив которую, Сет первым делом подумал, что на ней, должно быть, очень неудобно сидеть, в таком случае, зачем же она там? Несмотря на логичные наблюдения, ему страшно захотелось себе цепочку, хоть куда-нибудь, можно даже просто в руках подержать, а в идеале – носить на шее так, чтобы все ребята обзавидовались!

Он уже представил приятную тяжесть на шее, и как у него попросят потрогать ее и примерить, а он сделает вид, что подумает… Но поток мыслей оборвался, не успев стать водоворотом: мальчик рассмотрел, что мужчина с цепочкой ведет за руку девочку, которая, судя по всему, идти с ним не хочет. Словно пес, упрямо натягивающий поводок, стремясь порвать его.

Сет нахмурился и прищурил глаза. Уплотняющиеся сумерки мешали разглядеть лицо девочки (плачет ли она? боится ли?), видно было только, что она все время смотрит по сторонам, как будто потеряла что-то или кого-то. Но никто из рядом идущих взрослых не обращал на нее внимания. Никто, кроме маленького мальчика, сидящего на тыкве с затекшей ногой и не смеющего шевельнуться без позволения разъяренного отца.

Несколько раз девочка совершала попытку остановиться, но мужчина мягко и настойчиво тянул ее за пухлую ручку, ненадолго оборачиваясь, чтобы взглядом приказать ей слушаться и не поднимать шума. Если бы Сет был постарше, мог бы считать по движениям девочки страх и непонимание происходящего: кто этот мужчина, куда он ее ведет, зачем? Ощутив смутное беспокойство, Сет набрался смелости и еще раз позвал отца.

– Па, посмотри туда.

Но тот, все еще беседуя по телефону, грозно глянул на сына и показал кулак. Сет мгновенно понял, что помощи от него ждать не стоит. Нужно либо действовать самому, либо проигнорировать увиденное. В конце концов, девочка не кричит и не плачет, значит, скорее всего, знает того, кто ее уводит. Верно? Верно. Нет поводов для беспокойства. Это вообще не его дело.

Если уж на то пошло, многие дети не горят желанием возвращаться домой из таких парков, как Глэдстоун, где есть буквально все, чего способна желать душа ребенка. Что удивительного в том, что взрослые уводят их силой? Рассуждения казались убедительными, но волнение никуда не делось. Сет решительно спрыгнул, позабыв об онемевшей ноге. В этом и был его просчет. Мальчик вскрикнул и накренился на бок, потеряв равновесие. Ступня подогнулась, не в состоянии удержать тело, и Сет повалился на землю, больно ударяясь плечом.

Первые несколько секунд казалось, что никто не обратил на него внимания. Мальчик повернул голову и попытался найти загадочную пару – мужчину и девочку, – но не нашел. Даже странно, как они раньше не затерялись в толпе, ведь сегодня здесь собралось столько людей, что, если посмотреть с вертолета, парк, должно быть, кишел ими, словно опарышами. Мгновение спустя Сет поднял голову и увидел над собой фигуру отца. Поза выражала недовольство, от которого мальчик сжался, позабыв о том, чему стал свидетелем.

– Чего разлегся на холодной земле? Думаешь, деньги на лекарства с неба падают?

– Я упал, – тихо ответил мальчик, замерший в ожидании гнева.

– Это я видел. Но лежать зачем? Упал – встань. И отряхнись.

Мальчик поднялся самостоятельно, так как помощи не последовало. Он твердо решил ничего отцу не рассказывать – в этом не было смысла. Осматриваясь, Сет заметил, что отец немного волнуется. В такие редкие моменты он то и дело поправлял на себе одежду и приглаживал волосы на затылке. Заметив кого-то издалека, он изменился в лице – Сет еще не видел у него такое выражение и не знал, как его расшифровать, – и обратился к сыну, облизнув губы:

– Сделай одолжение, побудь здесь немного. Никуда не уходи.

Потирая ушибленное плечо и привалившись к тыкве, мальчик нахмурился и стал внимательно следить за траекторией движения удаляющейся фигуры. Он чувствовал себя невероятно паршиво – как из-за того, что произошло позавчера, так и из-за того, что произошло сегодня. В обоих случаях он был слишком мал и слаб, чтобы на что-то повлиять, изменить ход событий. Непонятный и неведанный ранее груз вины опустился ему на плечи, хрупкие плечи ребенка, и норовил раздавить, словно пресс, что медленно и неумолимо превращает банку из-под колы в плоский кружок жести.

В конце концов, повинуясь силам навалившихся тягостных ощущений, Сет опустился и сел на землю, не отрывая спины от выпуклых стенок главного символа Хеллоуина. Вытянув ноги перед собой и обхватив одной рукой предплечье другой руки, он понял, что готов заплакать.

Раньше отец не был так холоден и строг, никогда не бросал его одного в таком людном месте, да еще и после заката. Сет смотрел на мельтешаще-галдящее месиво из людей, гирлянд и аттракционов, подавляя истинные эмоции, пока огни не стали расплываться и тускнеть от подступившей к глазам влаги. Чувство одиночества и брошенности выворачивало наизнанку.

Будь мальчик постарше, то сумел бы, прислушавшись к себе, выделить два главных чувства, завладевшие им с того вечера и на долгое время: недоумение и опустошение. Сейчас, сидя на прохладной земле среди столпотворения посторонних людей, впервые один так далеко от дома, Сет позволил себе вспомнить, что случилось позавчера и являлось пока лучшим объяснением новому поведению отца. Этот нынешний отец даже не помог ему подняться с земли, а прежний папа часто таскал его на руках, подбрасывал вверх и ловил, всегда ловил, несмотря на визги мамы, а дома катал на спине, изображая буянящего быка к огромному восторгу сына.