Всю штукатурку со стен и потолков безжалостно содрали и отштукатурили все помещения заново. Теперь нельзя сказать, что эти стены помнят кого-то, кто жил здесь ранее.

Также я полностью переделала ту часть, где располагаются детские комнаты. Потолки усилили металлическими балками и полностью перестроили стены. Одна большая комната в блоке выделена под общую игровую. Комната няни тоже здесь.

На первом этаже идут активные работы. Шпаклюют стены.

Поднимаемся с подрядчиком по новой перестроенной лестнице с удобной высотой шага. Он рассказывает мне об оставшемся фронте работ. Осматриваю детский блок. Базовая отделка уже полностью закончена. Прошу перекрасить комнату Ариадны, где наблюдается некоторая небрежность.

На втором этаже белые стены, покраску еще не начинали. Осматриваю кухню. Облицовка закончена. Шахта для кухонного лифта пока пустая. Подрядчик объясняет, что его установят после окончания работ на первом этаже. Заходим в малую столовую рядом с кухней. Ее уже даже покрасили.

Отпускаю подрядчика. Бреду по второму этажу и набираю сообщение Андреа, что уже свободна. Когда отвлекаюсь от телефона, понимаю, что нахожусь в старой спальне. Смотрю на белые стены. Здесь окна на две стороны. С одной стороны выход на террасу, второе окно смотрит на канал.

Рассеянно шарю взглядом по комнате, ищу изъяны в отделке. Невольно представляю себе кровать и что на ней происходило. Резко отворачиваюсь к окну. Пытаюсь очистить мысли и сосредоточиться на течении воды в канале.

Андреа подходит бесшумно, обвивает руками и целует меня в висок.

— Хорошо здесь смотришься, Тайа, — мурлычет мне на ухо. — В моей комнате. Беременная моим ребенком.

— Ты здесь трахал Франческу, — это не вопрос, а скорее утверждение.

— Да, трахал, — низким грудным голосом сообщает мне, — и не отказался бы трахнуть тебя на той же кровати.

— Извращенец! — почему у меня не получается злиться на него в такие моменты? Наоборот, от его тона по телу поднимаются мурашки.

— Впрочем, на этом подоконнике я ее тоже трахал, — доверительно сообщает Андреа и тут же пресекает мою попытку к бегству, — куда собралась?

— Это другой подоконник, — резко сообщаю я.

— Очень жаль, — выдыхает прямо в ухо и засасывает мочку губами, — я бы хотел тебя на том самом.

Трется эрекцией между моими ягодицами. Реально извращенец. Его заводят мысли об этом.

— Может ты все еще ее хочешь, Гонголо? — срывающимся тоном интересуюсь я.

— Нет, я хочу тебя, когда ты сходишь с ума от ревности, — берет меня за бедра и тянет их на себя, потом кладет руку на поясницу и заставляет прогнуться, — обопрись на руки, — издает короткий приказ.

— Андреа, здесь нет двери, — нервно напоминаю я мужчине.

— Расслабься, ты здесь хозяйка, можешь делать, что пожелаешь.

Закусываю губу, закрываю глаза и улыбаюсь. Это не блуд и даже не грех. Просто разнузданный разврат в законном браке. Таинство и священный акт.

Гонголо закидывает подол платья мне на плечи, встает сзади на колени и стаскивает по ногам мои трусики. Поднимает по очереди ступни и отбрасывает белье в сторону. Проводит языком по вспухшим губкам.

— Похотливая ревнивица, — выносит приговор, проникая пальцами в мое лоно и натирая чувствительную точку, — течешь как кошка.

— Гонголо, ты невыносим, — не могу сдержать стон. От его пальцев, как от электродов по телу проносится волна дрожи.

Встает, оттягивает мою голову за волосы и облизывает шею. Представляю, как он делал тоже самое с Франческой и горю от ревности. В животе напряженная тяжесть. Хочу, чтобы быстрее взял меня, был только со мной, только моим.

— А ты очень сладкая, — сообщает на ухо.

Ступней раздвигает мои ноги в стороны. Облизываю пересохшие губы и чувствую, как заполняется лоно. Медленно, но неотвратимо.

— Твоя матка заполнена моим ребенком, а твое влагалище моим членом, от этого просто сносит крышу, — произносит срывающимся голосом и начинает двигаться внутри.

Перед глазами течет вода в канале, и я теряю ощущение реальности. Все плывет, реально только скольжение внутри меня. Трение, порождающее эйфорию. Толчок, еще толчок.

Задирает мое платье выше лопаток, залезает в чашечки бюстгалтера, крутит сверхчувствительные соски.

Выгибаюсь пантерой, дрожу и двигаюсь навстречу его бедрам. Ощущения такие острые, что перед глазами прыгают черные точки.

Мой, только мой. Чувствую его руку на животе и взрываюсь, ритмично сжимаю его внутри. В реке перед глазами плывут облака. Проваливаюсь в это небо.

Прихожу в себя на полу, голова на груди Андреа, его пальцы перебирают мои волосы.

— Что будет в этой комнате? — спрашивает Гонголо, когда я подаю признаки жизни.

— Не знаю, может, заселить кого-нибудь из персонала? — пожимаю я плечом.

— Пусть будет гостевая, — предлагает Андреа, — хочу периодически тебя здесь трахать. Не очень часто, чтобы не приелось.

— Я подумаю над твоим предложением, — сажусь на колени и пытаюсь привести волосы в порядок, — вообще, мне не нравится эта идея. Мне кажется, здесь витает аура Франчески.

— Здесь не может витать ее аура, — усмехается Гонголо, — это моя комната, она просто приходила потрахаться и не всегда получала желаемое. Ее комната была в другом конце.

— У вас были разные комнаты? — изумленно хлопаю глазами.

— Это нормально в нашем кругу, Тайа, у мужа и жены разные спальни, — пожимает плечом Андреа.

— А почему я впервые об этом слышу? — нервничаю, как отличница, которой дали не те билеты для экзамена.

— Потому что я не позволю тебе спать отдельно. Разные комнаты — стандарт для договорных браков, к нам это не относится.

Андреа встает с пола и подает мне руки. Поднимаюсь и попадаю в его объятия.

— Жду не дождусь, когда летом сплавим детей, и ты будешь только моя, — сообщает низким голосом.

— Будет смешно, если мне вдруг запретят секс, — пытаюсь снизить градус напряжения, потому что снова хочу Гонголо. Беременность делает меня нимфоманкой.

— Плохая девочка, — прожигает меня взглядом, — умеешь испортить момент.

Переплетает наши пальцы и ведет меня на выход из дома.

Глава 22. Папина дочь

Волнуюсь ужасно. Мы с Андреа в зоне встречи в аэропорту Марко Поло. Высматриваем среди прибывших знакомые лица. Наконец-то появляется мама с чемоданом на колесиках, к которой жмется тонкая фигурка дочери.

— Ариадна! — кричу я и машу рукой.

Девочка вскидывает голову, находит нас глазами и летит навстречу.

— Папочка! — кричит мелкая предательница и несется в распахнутые объятия Андреа. Тот легко подхватывает миниатюрное тельце и прижимает к своей груди.

— Привет, котенок! — рокочет Гонголо.

Ко мне подходит мама, неуклюже обнимаемся и расцеловываемся через большой живот.

— Привет, милая! — мама светится от радости. — Ада, поцелуй маму, — требовательно напоминает внучке.

Дочь послушно тянет ко мне губы для быстрого чмока и снова льнет к Андреа. Проводит ладошкой по его лицу.

— Ты такой колючий, папочка, как ежик! — не сводит с него восхищенных глаз, крепко обнимает за шею. — Я так соскучилась.

— Не всем же быть мягкими котятами, — купается в женском обожании Гонголо, — я тоже соскучился, детка, и Энрико тебя сильно ждет.

Мои родители только Ариадну могут заполучить в полное пользование на летние каникулы. Наследника семья Гонголо не отпускает в варварские земли, поэтому лето он провел в поместье дедушки под Генуей. Мама задержится у нас на неделю, чтобы пообщаться с внуком.

Выходим к причалам и садимся в катер. Дочь не может усидеть на месте. Ерзает от нетерпения и выглядывает в окно. Снова карабкается на Андреа.

Практически пищит от восторга, когда видит у пристани фигуру брата, ожидающего нас с няней.

Ужин проходит в радостном оживлении. Над столом витает эндорфиновый привкус счастья.

Ловлю на себе периодически встревоженный взгляд мамы, но не фиксирую на нем внимание.