– О боже! – Рауль Абрамович приложил кончики пальцев к вискам. – Опять пулемет! Зачем пулемет?!

– Не нравится!.. – осклабился Федька. – Человек всю жизнь кует пулеметы, а потом вздрагивает от одного слова! Что сказал бы Фрейд?

– Фрейд увидел бы здесь комплекс вины, – сказал Рауль Абрамович. – И был бы прав. Нельзя так долго работать на войну. Это вредно для совести.

– Ой-ой-ой! – Федька покрутил растопыренными пальцами. – Да кто другой гордился бы, что он ковал ядерный щит! Что он был причастен!

– Тут нечем гордиться, Федя. На самом деле, это страшно.

– Да вам не того страшно. Вам страшно, что вы вернетесь – а там коммуняки.

– И это тоже страшно.

– Ха! – Федька вдруг оживился. – А давайте пофантазируем. Давайте представим: вот вы вернулись – а там опять коммуняки. Знаете, что тогда будет?

– Знаю, знаю, – хмуро отозвался Рауль Абрамович. – Что-то там такое «в затылок».

– Э, нет! – сказал Федька. – В затылок – это потом. Сначала вам коленки посверлят. Дрелью.

Рауль Абрамович снял очки и стал протирать их носовым платком.

– Да вы не бойтесь! – успокоил его Федька. – Коммуняки к власти не придут. К власти придем мы.

– Кто это «мы»?

– Жесткие интеллектуалы!

– И что тогда?

– Тогда будет все, как надо. Потому что мы полностью задействуем потенциал православия. Оно будет старообрядческим. Эсхатологическим.

– Это как?

– А так! Раскольники когда-то сжигали себя в скитах. Но то было давно, до технического прогресса. Сегодня все делается проще. Объявим на весь мир, что Россия в одностороннем порядке взрывает весь свой ядерный потенциал.

– Зачем?

– А затем! Мы ведь православные, спасемся! А больше никто не спасется, и черт с ними. Так прямо и скажем. Представьте картину: по стране идут молебны, в массовом порядке отпускаются грехи, все поголовно молятся. Осталась, допустим, неделя. А там – паника! Готовы все с себя снять, лишь бы мы передумали. И вот уже на всех парах несутся к нам эшелоны с окорочками, летят боинги с ананасами, плывут танкера с оливковым маслом! Валютный фонд аннулирует все наши долги, из Баварии протягивается пивной трубопровод, а фабрики Пьера Кардена строчат для нас телогрейки!

Федька раздухарился. Он забыл про чай, вскочил с кресла и делал быстрые проходки взад-вперед по кабинету, размахивая руками. Рауль Абрамович глядел на него, как лягушка на журавля.

– Вот, – сказал Федька, остановившись. – А излишки потом продаем обратно и выводим страну из кризиса.

– Да уж, – вздохнул Рауль Абрамович. – Интеллектуальнее некуда…

– Я утрировал! – Федька сел обратно и отхлебнул из стакана. – Я намеренно сгустил! Речь о том, что выход есть, просто там засели не те люди.

– Тебя бы туда.

– Да уж ясно, что не вас.

– Федя! – сказал Рауль Абрамович. – Ты делаешь мне алох ин коп.

– Чего делаю?

– Дырку в голове. Это на идиш. Так моя мама говорила, когда я ее расстраивал.

– Идиш вы забудьте. Больше не пригодится. Там теперь язык другой.

– Где «там»?

– Там, куда вы поедете в конце концов. Где вас ждут.

– С чего ты взял, что я туда поеду?

– А куда еще? Обратно вы боитесь, а здесь деградируете.

– По-моему, это ты деградируешь.

– Ия тоже. Мы тут все деградируем.

– Не обобщай.

– Да как «не обобщай»? Вон, посмотрите на Вадика. У него уже словарный запас на исходе. Он все слова забыл, кроме «козла по жизни». Разве не деградация? Я, когда в Москве жил, делал в день по пятьдесят телефонных звонков. А здесь – от силы четыре. Это жизнь, по-вашему?

– Так ты делом займись – вот и будет тебе жизнь.

– Да каким делом? На ушах стоять, что ли?

– Не надо на ушах. Это Вадик пусть стоит на ушах, он йогнутый. Но ты же ученый, Федя! Ты же физик! Найди себе научную проблему! Займись, наконец, какой-нибудь, ну я не знаю, сверхпроводимостью. Или, там, общей теорией поля. А ты вместо этого болтаешься тут, как не скажу что. В чей кабинет ни пойдешь, заранее знаешь – там обязательно сидит Федька и несет ахинею.

– Но-но, полегче!..

– Ты должен раскрывать тайны бытия! Ты физик!

– Когда я раскрою некоторые тайны бытия, то вам мало не покажется. Это не в ваших интересах, чтобы я раскрывал тайны бытия.

– Скажи еще, что я у тебя в геенне гореть буду.

– Нет, Рауль Абрамыч, вы в нашей геенне гореть не будете!

– По разным раскидают, да?

– Именно.

– Доволен теперь? Утвердился за мой счет?

– Не напрашивайтесь в другой раз. Это вам не пулеметы строгать.

– О-о-о-о-о! – застонал Рауль Абрамович и схватился руками за голову.

– Хватит! – Федька стукнул по столу пустым стаканом и поднялся. – Пойду раскрывать тайны бытия. А вы тут деградируйте дальше.

У дверей он обернулся и добавил:

– Только не жалуйтесь потом.

Его шаги по коридору затихли. Профессор Лишайников раскачивался в кресле взад-вперед, стиснув руки в замок и глядя перед собой в одну точку.

– Рауль Абрамыч, вы чай-то пейте, – сказал я ему. – Совсем остынет…

Он горестно покивал. Медленно поднял на меня взгляд.

– Вадичек! Ну скажи на милость: за что России вот это? За что России Федька Репейников?

– Читайте Бердяева, – сказал я. – Там все написано.

– Я читал. Но почему это только в России? Почему в Японии нет?

– Это ваше большое заблуждение, что в Японии нет.

– А где оно? Где в Японии такие Федьки? Я не вижу.

– Их тут навалом. Могу показать, если хотите.

– Нет, не надо! – профессор замахал руками. – Не надо! Ты пойми, Вадичек: японцы построили мне золотую клетку. Раньше у меня была клетка железная, а теперь у меня клетка золотая. И я не желаю слышать про них ничего плохого! Пусть живут, как им нравится.

– Конечно, – согласился я. – Наше дело сторона.

Рауль Абрамович опять мелко покивал, поболтал ложкой в стакане, помолчал. Потом досадливо крякнул и взволнованно заговорил:

– Но он все-таки прав, зараза! Мы все тут деградируем, с этим не поспоришь. С кем тут общаться? Совершенно не с кем. Золотая клетка… Вот я и общаюсь с Федькой. Водку с ним пью… Стал бы я в Ленинграде пить с Федькой водку?.. Тебе вот хорошо, ты язык выучил, можешь с японцами пить…

– Так возьмите и тоже выучите!

– Я уже старенький. У меня стимула нет. Но я не о том. Ты посмотри: вот Федька. Он хам, демагог, сволочь, фашист, все такое… Он едва ли не антисемит! Но при всем том он же блестяще образован! Он знает такие вещи, о которых я и не слышал. И еще он, паразит, просто умный! Его послушать бывает интересно. Ты согласен, Вадичек? Согласен, что Федя блестяще образован?

– Козел он по жизни, ваш Федя, – сказал я.

Рауль Абрамович вздохнул.

– У тебя все просто… У тебя все козлы… А я вот не пойму, как это может соединяться. Такой головастый мужик – и на тебе…

– Так ведь мортидо, Рауль Абрамыч… Сами же говорили.

– Да, мортидо… А кроме того, – профессор многозначительно поднял кверху палец, – кроме того, он не любит музыки. Совсем не слушает Иоганна Штрауса!

– Так это и есть «козел по жизни».

– Ну вот. Слава богу, разобрались. Я теперь пойду. С вами как свяжешься, так и не заметишь, что рабочий день прошел. Тебя до дому подвезти?

– Я на машине.

– Ну, спасибо за чай.

Взявшись за ручку двери, он вдруг остановился, просвистел мелодию из «Цыганского барона», ободряюще подмигнул – и только после этого вышел.

Не успел я поставить стаканы в раковину, как снова вломился Федька. На нем была отороченная мехом куртка и лыжная шапка с помпоном.

– Кончай фигней страдать! – скомандовал он. – Поехали домой.

– Я еще поработаю, – сказал я.

– А безлошадным пешком идти, да?

– Подсядь к кому-нибудь другому. Ты вчера как добирался?

– Вчера меня Абрамыч подвез. Теперь – сам понимаешь… Поехали, у меня дома кино посмотрим. «Полицейская академия два».

– Нет, Федор. Мне тут кой-чего надо закончить.