Любить его – это безумие.

И я безумна.

Я провела весь вечер, размышляя над показаниями Майка; переслушала запись с диктофона, наверное, тысячу раз, пока жевала сэндвичи, купленные в кафе на набережной; сомневалась в каждом услышанном слове, но продолжала себя убеждать, что Майки ни в чём не виноват. Но Эл даже не представляет, какая власть в его руках. Он заставил меня сомневаться в собственном сыне всего одной фразой: «Если вам есть, что рассказать, просто придите». О, да, теперь мне точно есть, что рассказать. И поверь, Эл, ты будешь не рад это услышать…

Хотелось бы мне иметь достаточно смелости, чтобы произнести это вслух. Но моё сердце просто отказывается верить, что этот человек может быть убийцей. Губы, которые я накрываю своими; руки, которые я кладу на свои бёдра; голос, который шепчет, что это неправильно, но тут же прерывается глубоким вздохом наслаждения – всё это не может причинить боль.

Когда мы рядом, мне не важно, что происходит вокруг. Мне не важно, где покрывать его поцелуями – в машине или на залитой светом фонарей парковке «Режиссёра». Кажется, что я никогда не могла отойти от этого мужчины дальше метра. Что-то неземное, стремительное, сокрушительное постоянно тянуло меня к нему. Он похож на суперзвезду, о которой раньше я могла только мечтать, сидя перед экраном телевизора. Он – мой Голливуд. Эл целует меня резко, обрывисто и страстно. Так сказочно, что я не могу в это поверить. Его глаза горят так ярко, что я легко смогу отыскать их в темноте. Для нас никогда не существовало остального мира. А я лгала самой себе, когда убеждала, что ещё кому-то нужна.

Меня любил лишь один мужчина.

И этот мужчина – подозреваемый в убийстве.

– Я хочу тебя, – настойчиво повторяет он. – Прямо здесь. Сейчас.

– Эл… – я едва успеваю дышать между поцелуями. Холодный ветер бьёт в лицо.

– Скажи, что тоже любишь меня.

– Я люблю тебя.

– Скажи громче, – требует он.

Разве он не знает, что я готова прокричать это на весь мир? Я готова объехать каждый закуток Земли, только чтобы убедиться: мне нигде не будет так хорошо, как с ним. Это больше, чем смелость. Это больше, чем сумасшествие. Это готовность посвятить одному мужчине каждую секунду своей жизни. Это непреодолимое желание любить его двадцать четыре часа в сутки.

Я тяну его за собой в отель, словно так и должно быть. Словно в моих планах и не было никаких размышлений с чашкой горячего чая в руках. Планы всегда меняются, когда рядом Эл. Всё, чего я хочу, – это немного удовольствия. Каплю радости в море грусти.

Ворвавшись в номер, словно ураган, мы сбрасываем обувь и стягиваем друг с друга одежду. Никогда бы не подумала, что смогу так ловко сделать это в темноте, да ещё и с перевязанной ногой. Жаркие поцелуи Эла горят по всему телу. Мне хочется прижать их ладонями и заставить впитаться в кожу, остаться со мной навсегда.

Иногда так приятно отключить разум и притвориться, что проблем не существует. Что есть только я и он.

И разве это не то, что я всегда делаю?

Майк

Прошлым вечером

Ноты сыпятся со сцены, словно конфетти. Эмили взлетает, как бабочка, и кружится в вальсе так легко, будто посвятила ему всю жизнь. Её щёки наливаются краской, а глаза бросают такой дерзкий вызов, что его побоится принять даже самый смелый человек. Эмили останется такой, какая она есть, и будет твёрдо стоять на ногах, даже если вдруг окажется, что она никогда не танцевала вальс. 

Мы точно вьюга, буря, ураган. Зеркала не успевают ловить наши отражения. Когда мы проносимся мимо гостей, душный воздух пронзает женский визг. Похоже, чьей-то вязаной шляпке суждено стать маленьким корабликом в чаше с пуншем. От стыда моё лицо горит, будто его натёрли перцем. 

– Хочешь, мы закончим? – тихо спрашивает Эмили, припав к моей груди – так близко, что я могу поймать её дыхание. Кончики её волос приятно щекочут шею.

– Угу.

– Как скажешь, Майки.

Не дожидаясь конца танца, Эмили тянет меня за руку к раздвижным дверям. Вместе с яркими цветами нам в спину летят сотни «браво!» и «на бис!», но мы бежим от славы, как от огня. Пробирающий ветер выдёргивает нас наружу, стоит только немного потянуть за ручки. Отсюда, с высоты, ночной город лежит как на ладони. Золочённые улицы Лос-Анджелеса разгоняют потоки машин, словно кровь по своим каменным венам, и в каждом, даже в самом отдалённом закоулке чувствуется пульсация жизни.

– Никогда так много не танцевала, – признаётся Эмили.

– Я тоже.

– Ты был великолепен, – подбадривает она меня.

Нет, ты. Нет, ты. Нет, ты. Я повторяю это до тех пор, пока не наберусь достаточно смелости озвучить. Но из-за холода у меня, кажется, онемели губы.

– Помнишь, как мы наблюдали за звездопадом прошлой осенью? – она дёргает меня за рукав. – Небо тогда было прям как сейчас!

– Да.

– Было красиво, – продолжает она. – Я тогда загадала желание. 

– Ты…

Великолепная. Великолепная. Великолепная. Просто скажи это!

– Как думаешь, оно исполнится? – спрашивает она, глядя наверх. Вдруг её лицо озаряется самой яркой улыбкой, которую я только видел. – Майки, смотри!

На мгновение чёрное небо сверкает белой вспышкой. Это похоже на «птичку», которая не вовремя вылетела из фотоаппарата. Ребята оборачиваются и с удивлением смотрят вверх: сгорающая комета пролетает над Лос-Анджелесом, разрывая небо на куски, как бумагу. Всё вокруг блестит и сияет, посуда звенит, высокие каблуки стучат по деревянному полу. Я обожаю Эмили.

Но люблю ли?

Глава 10

Каролина

По-осеннему холодный дождь напоминает, что лето не вечно. К солнечной Калифорнии привыкаешь с первых секунд, даже не успев выйти из самолёта, но к пасмурно-серой – никогда. Ночной Лос-Анджелес впервые выглядит как никогда унылым. Кажется, что это место не создано для печали. Но, когда ветер воет в вентиляции громче дикого волка, а с океана тянет прохладой, невольно задумываешься: а может, бросить в сумку крем от загара и следующим утром рвануть во Флориду?

В молодости я, наверное, так бы и поступила. Мысль о том, что я когда-то смогу остепениться, казалась мне невозможной. Мир стал для меня огромной клеткой, в которой из тигра пытались сделать кошку. Мне пришлось объехать половину земного шара, чтобы понять: отсюда нет выхода. Ты либо играешь по чьим-то правилам, либо выбываешь из игры.

Но Эл подарил мне свободу – маленький уголок в огромной клетке, где я могла не бояться любить того, кого люблю. Это была до смеха маленькая комната на окраине большого Лос-Анджелеса, но она была только моей, хоть и на двадцать четыре часа. Эл показал, что необязательно гнаться за счастьем. Он стал моим якорем. В моей гавани почти никогда не бывает спокойно – но, может, это то, что делает меня живой? То, что не даёт мне утонуть в пучине бытовых проблем?

В такие моменты я жалею, что снова поленилась купить ежедневник. Это одна из тех мыслей, которые важно записывать и перечитывать вслух. Я не виновата в том, что люблю другого. Я виновата в том, что так и не решилась снять с пальца кольцо.

Я никогда не хотела, чтобы кто-то подумал, будто я считаю Джорджа плохим супругом. Скорее, просто неподходящим. Майки не даст соврать: он оказался прекрасным отцом. Однако наши личные отношения зашли в тупик, когда мы стали жить под одной крышей. Розовые очки дали трещину.

Но Эл… Он был как глоток свежего воздуха. Свежего, сладкого воздуха, который бывает только после дождя. И как после этого я бы затянула на шее верёвку?

Стараясь не разбудить Эла, я подбираю свою одежду с пола и проскальзываю в ванную. Удивительно, как я пьяна без единой капли. Неужели такое возможно? Я впервые за много лет снова чувствую себя счастливой. Я впервые за много лет снова чувствую себя живой.