Он долго смотрел ей вслед, а после побрел, сам не зная куда. Незнакомые улочки сменяли одна другую, запутывая клубок чувств. Даниэль не собирался предлагать Сольвейг побег, но слова вырвались против его воли – водоворот, уносящий дальше в океан. «Вы запамятовали, что я бессмертна». Бессмертна. В отличие от него. Бессмертна. Но так печальна. Мушка, застывшая в янтаре. Памятный сувенир на полке. Даниэль хотел подарить ей свободу с той самой секунды, как увидел впервые.

Ноги привели его в узкий проулок, тенистую аллею, которая затерялась в листве. Впереди, похожий на розовый бутон, маячил домик. Ведомый любопытством, Даниэль подошел ближе. Его заинтересовала табличка на двери. Разглядывая ее, Даниэль не заметил, как в распахнутое окно выглянул хозяин:

– А я ждал вас, – сказал он. – Да, ждал.

– Меня?! – Даниэль немало удивился.

– Всякого, кто забредет сюда, случайно или намеренно, – хозяин проворно распахнул дверь. – Проходите, не стесняйтесь. Расскажите, что вас привело.

Даниэль почесал в затылке, потоптался у порога и наконец решился. Запустил руку в нагрудный карман, нащупав сухую бумагу конверта, который хранил память о самой глубокой из когда-либо нанесенных ран. В конце концов, чтобы подарить свободу, нужно обрести ее самому.

«Фургончик» был подозрительно пуст, будто мир за порогом перестал существовать. Ни одна живая душа не могла помешать или помочь Сольвейг. В ее голове роились сомнения и страхи, сонмы голосов, лиц и личин. Чтобы унять круговерть, она потянулась было к колоде, но внимание привлекла иная карта. Кнопка, что держала ее, отвалилась, и старинная карта мира с тихим шелестом упала на пол.

Сольвейг подошла ближе и, набрав в грудь побольше воздуха, подняла ее кончиками пальцев. В тот же миг во все стороны полетели сверкающие голубые светлячки. Они осели на коже и волосах, захватили все пространство вокруг, наполнив его нежным светом. Чужая заветная мечта без труда проникла в душу. Сольвейг услышала зов приключений: рев диких животных, клич затерянных в лесах Амазонки племен, гул водопадов, треск костров, птичий свист. По спине побежали мурашки, в солнечном сплетении зажегся собственный огонек. Сольвейг ощущала себя рыбой, насаженной на стальной крючок, – неведомая сила тянула ее наверх, за собой. Быстрее, скорее, поторопись!

Колокольчик на двери звякнул, приветствуя гостя. Сольвейг обернулась – она одновременно хотела и не хотела, чтобы это был Даниэль, – на пороге стоял герр Ханц. Сольвейг свернула карту и поспешила спрятать ее. Если он и успел заметить светлячков, то не подал виду. Сольвейг ожидала, что он проделает свой ритуал, но вместо этого герр Ханц направился сразу к ней, безо всяких «eins, zwei, drei».

– Гутен морген, фройляйн, – он, робея, улыбнулся.

– Доброе утро, герр Ханц! – она улыбнулась в ответ. – Вам как обычно?

– Йа, и шоколадный с сухофруктами.

Выполнив заказ, Сольвейг вручила ему два рожка, наверняка зная, кому предназначался второй. Не нужно было гадать, чтобы понять, – герр Ханц наконец обрел счастье на чужбине. Когда он был уже в дверях, Сольвейг, поддавшись внезапному порыву, окликнула его.

– Йа? – обернулся герр Ханц.

– Я знаю, чего вы желали все эти годы, приходя сюда.

Герр Ханц кивнул. По его лицу пробежала едва заметная тень, нижняя губа задрожала.

– Неужели вам больше не нужно это?

– Найн, – ответил он, не задумываясь. – Мне хватит одной жизни, одной мечты и одной прекрасной фрау.

Герр Ханц покинул «Фургончик», спеша порадовать возлюбленную любимым лакомством. Его слова упали камешком в океан сомнений. Но даже маленький камешек способен оставить круги на воде.

В тот вечер Сольвейг не стала готовить ужин. Запершись в своей комнатушке, она перебирала скудные пожитки и воспоминания. Привычка жить налегке и запросто расставаться с вещами пустила корни так глубоко, что даже здесь, в гостеприимной Болгарии, Сольвейг едва ли обзавелась хоть сколько-нибудь внушительным скарбом. Томик «Приключений Оливера Твиста» – подарок самого Диккенса, несколько платьев, одно из которых вполне можно было счесть элегантным при определенном свете и не слишком взыскательном обществе, колода карт и, конечно, они – заветные мечты, которые Сольвейг перепрятала после неудавшегося ограбления. Все это без труда поместилось бы в старенький чемодан.

Сольвейг решила рассказать Даниэлю обо всем, что тревожит ее, за завтраком. Раскатывая тесто для традиционного болгарского пирога, она силилась воскресить в памяти образ Парижа. Он расплывался и ускользал, точно проклятый плавник в неспокойных водах. Париж был ожившей картинкой из модного кинотеатра, пожелтевшей фотокарточкой на дне комода. Сольвейг хотела бы увидеть его снова. Увидеть по-настоящему.

Всклокоченная голова Даниэля просунулась в дверь. Он пошевелил носом, втянув запах брынзы и свежего творога – пирог почти подошел.

– Мне не хватало вас вчера, – сказал Даниэль, появившись на кухне целиком.

– Я должна была поразмыслить о многом.

– Понимаю…

Сольвейг поставила перед ним тарелку с куском пирога и налила чай из листьев черной смородины.

– Что это? – Даниэль заинтересованно разглядывал блюдо.

– Баница, местные часто подают ее к завтраку, – с улыбкой ответила Сольвейг. – Похоже, мне все-таки удалось удивить столь опытного путешественника и гурмана.

– О, вы сделали это в первый же день, угостив меня мороженым.

Она обошла стол и уселась напротив Даниэля.

– Я хочу, чтобы вы запомнили Варну.

– Я никогда не забуду город, где встретил вас, сеньорита.

– Фру. Фру Свенсдотер. Это все, что я помню о своей… прежней жизни.

– Так вы из Норвегии! – воскликнул Даниэль. – Как я сразу не догадался!

– Вы бывали там прежде?

– Нет, но очень хотел бы.

Они замолчали – каждый о чем-то своем. Сольвейг знала: Даниэля, как и ее, переполняли невысказанные чувства, но порой тишина была красноречивее любых слов.

– Я… – начал Даниэль, но Сольвейг остановила его.

– Я еду с вами.

Он тщетно пытался сдержать улыбку. Лицо стало похоже на мордочку бездомного кота, которого угостила сметаной сердобольная старушка.

– Вы были правы, – призналась Сольвейг. – Здесь не вся моя жизнь.

– Поэтому вы сняли карту со стены?

Она вдруг поняла, что так и не вернула ее на место.

– Быть бессмертной не то же, что быть живой. Идемте, я покажу вам…

Даниэль, с трудом оторвавшись от остатков баницы, последовал за ней. Лестница, ведущая на второй этаж, скрипела под ногами. Сольвейг слушала этот скрип, впитывала его, как и гладкость перил, запах отсыревших бумажных обоев в коридоре, изучала каждый дюйм дома, ставшего почти родным. Совсем скоро с ним предстоит проститься навсегда. «Я никогда не забуду город, где встретила вас», – Сольвейг хотела произнести это вслух, но Даниэль опередил ее:

– Что вы решили сделать с «Фургончиком»?

– Продам его Илии.

– Нет, прошу вас! Кажется, у меня есть вариант получше, фру. Если вы согласитесь на последнюю прогулку, я тоже покажу вам кое-что.

Они остановились у двери. Немного помедлив, Сольвейг толкнула ее. Здесь было не так уютно, как на кухне или в торговом зале. В конце концов, там она проводила гораздо больше времени. Мягкий утренний свет золотистым коконом окружил горстку сокровищ, разложенных на постели. Они сияли и переливались, каждое на свой лад, и казалось, воздух звенит, вобрав в себя магию звука – далекие-близкие голоса.

– Это они?.. – Даниэль завороженно уставился на сокровища.

– Заветные мечты, – кивнула Сольвейг. – Вы можете прикоснуться к ним, если желаете.

Даниэль уселся на край кровати, осторожно протянул руку и взял маленький медный компас. В тот миг, когда Даниэль откинул крышку, его облепили алые светлячки, похожие на крохотные лепестки роз. Сольвейг наблюдала за выражением его лица: глаза расширились, во взгляде мелькнуло удивление, рот принял форму восторженной буквы «О». Но вскоре между бровями залегла угрюмая складка, словно тень прошлого проникла в открытое окно вместе с порывом ледяного ветра и заслонила собой всяческий свет. Розовые искорки задрожали и осыпались. Даниэль захлопнул крышку компаса и отложил его, запоздало ухватив пустоту.