ААРОН: «Я не знаю, что ты хочешь услышать».

СПЕНСЕР: «Послушай, приятель, у нас у всех есть проблемы, некоторые хуже других. Ты мне нравишься. Думаю, мы можем быть хорошими друзьями. Звучит так, будто тебе такой не помешал бы. Я знаю, что мне не помешал бы. Если хочешь поговорить об этом, просто скажи то, что тебе будет комфортно рассказать. Я сделаю то же самое. Идёт?»

Возникла длинная пауза, в течение которой никто из них ничего не писал. Казалось, они оба знали, что находятся на грани пересечения черты, к которой Аарон не приближался со времён нападения. Хотя, если бы сел и проанализировал всё без страха и сомнения, он увидел бы, что уже считает Спенсера другом. Не важно, как сильно он пытался этого не делать.

Никогда не получалось ничего хорошего от дружбы с Аароном Даунингом, но с тяжестью в груди он напечатал своё согласие.

СПЕНСЕР: «Так как я глухой, мне не легко заводить друзей. Большинство людей либо считают меня умственном отсталым, либо не хотят прикладывать усилий».

И вот, Спенсер просил Аарона впустить его, быть его другом. Мог ли он пойти на это? Мог ли поверить, что Спенсер не возьмёт то, чем он поделился, и не использует для сплетен об уроде со шрамами? Инстинктивно, он подумал, что может довериться Спенсеру. Он хотел этого. Но куда привели его инстинкты? Если бы эти инстинкты были хорошими, как только тот фургон остановился рядом с ними, он схватил бы Джульетту и убежал. Проблема была в том, что Аарон устал быть один. Он решил рассказать Спенсеру культурную общественную версию того, что с ним произошло, и надеялся, что это не отпугнёт его потенциального нового друга.

ААРОН: «Когда я учился в десятом классе, когда мне было 16, мы с моей лучшей подругой Джульеттой шли домой после репетиции дискуссионного клуба».

Аарон сделал глубокий вдох. Боже, он так ясно помнил тот день. Они с Джульеттой говорили о том, чтобы вместе пойти на школьный весенний бал. Джульетта не хотела пойти с кем—то конкретным, и кроме того, её никто не приглашал. Аарон не хотел раскрывать ориентацию перед всей школой, придя с парнем. Так что он решил пригласить Джульетту, если она захочет пойти с ним, в качестве друзей. Он никогда не говорил с Джульеттой о том, что он гей, до того вечера. Глубоко внутри он не думал, что у неё будут какие-то проблемы с этим; он просто боялся признаться. Пока они шли домой, она просто взяла и спросила его, наполняя вопрос своим обычным чувством юмора. Тот факт, что она так хорошо его знала, был одной из вещей, которые он любил в ней больше всего. Она была его лучшей подругой и никогда его не осуждала. Она просто слушала.

Боже, он так сильно скучал по ней.

ААРОН: «Шёл десятый час вечера. Репетиция задержалась, потому что мы с Джульеттой пытались втянуть других учеников. Учебный год только начался, и Джульетта работала над тем, чтобы собрать команду. Она была капитаном. Пока мы шли мимо площадки начальной школы, у обочины остановился белый фургон. Я подумал, что это какая-то доставка, и водитель заблудился. Мы с Джульеттой замедлились, когда дошли до тротуара. Боковая дверь открылась, и выпрыгнули двое парней. Один схватил Джульетту, а другой меня. Они отвезли нас в какой-то заброшенный гараж и мучили нас. У меня шрамы по всему телу. Закончив, они убили Джульетту. Пытались убить меня, но порезали не достаточно глубоко».

СПЕНСЕР: «О боже, их поймали?»

Аарон подумал, что «о боже» как раз всё выражает. Он никогда никому не рассказывал о той ночи, кроме полиции и матери. Даже тогда он не вдавался в подробности и отказывался говорить о некоторых частях. Они понимали, или по крайней мере притворялись, что понимают. Это не имело значения. Физические улики, которые нашли на месте и в больнице, сказали им то, что они хотели знать, о чём Аарон говорить не мог. Но мозгоправов это не останавливало. Он просто посылал их всех к чертям.

ААРОН: «Нет, их не поймали».

СПЕНСЕР: «Как ты сбежал?»

ААРОН: «Нас не связывали; просто держали нас по очереди. У меня в кармане был мобильник. После того, как они ушли, прежде чем я потерял сознание, я включил телефон и набрал номер. Мама сходила с ума, потому что никто не мог нас найти, а я не отвечал на телефон, который был выключен, пока мы были на репетиции. Она заставила копов и сотовую компанию определить наше местоположение по навигатору в моём мобильнике, и нас нашли. Они сказали, что если бы приехали на 15 минут позже, я потерял бы слишком много крови…»

Окошко чата долго оставалось пустым, и Аарон задумался, не зашёл ли слишком далеко, не рассказал ли Спенсеру слишком много. Бедный парень, наверное, в другом окошке открыл электронную почту и умолял доктора Майера найти ему нового партнёра, и Аарон не мог его винить. Большинство своей жизни он проводил в забвении под лекарствами, чтобы не приходилось иметь дело с самим собой. Зачем кому-то, кто не был вынужден с ним справляться, делать это добровольно? Понадобилось ещё две минуты, чтобы появилось следующее сообщение, и когда оно пришло, Аарон ожидал вовсе не этого.

СПЕНСЕР: «Я однажды уничтожил школьный музыкальный кабинет».

ААРОН: «Что?? Почему?»

СПЕНСЕР: «Когда я учился в старшей школе, моя тётя Нелли и мой отец говорили о причине моего состояния, и они не знали, что я читаю всё по их губам. Слышащие люди иногда забывают, что я могу понимать, что они говорят, хоть и не слышу их. После этого мне какое-то время было очень тяжело. Мне хотелось играть на гитаре, и когда руководитель группы сказал, что у них «нет оборудования, соответствующего моим особым нуждам», я сорвался. Мой отец проявил понимание, учитывая тот факт, что ему пришлось заплатить около 5000$ за нанесённый ущерб…»

ААРОН: «Кто-то стал причиной того, что ты оглох?»

Понадобилось несколько минут, что означало, что Спенсер тоже пытался решить, как много рассказать своей истории. Аарон не мог его винить; именно это сделал сам Аарон, когда поправлял собственную жуткую историю.

СПЕНСЕР: «Мою маму ограбили и убили, в то время как она родила меня почти на 3 месяца раньше срока».

ААРОН: «Мне жаль».

СПЕНСЕР: «Мне тоже. Не столько из-за глухоты, потому что я не особо знаю, что упускаю, так как родился глухим, а из-за того, что никогда не видел свою маму. У меня есть фотографии, и тётя Нелли рассказывает мне истории о ней, но я действительно хотел бы её знать».

Окошко чата какое-то время молчало, пока Аарон пытался вникнуть в то, что рассказал ему Спенсер, возможно, как и Спенсер пытался переварить историю Аарона. Наконец, выскочило сообщение с вопросом, нужны ли Аарону конспекты лекции, которую он пропустил, и неловкая тишина закончилась. Аарон и Спенсер ещё несколько минут поговорили об уроке, но после эмоционального истощения и обнажения своих душ, просто было не время заниматься проектом.

Аарон закрыл свой чат, бросил ноутбук в конец кровати и сел обратно к изголовью. Расслабившись, он уловил лёгкий запах чеснока и что-то на основе томатов. Ему понадобилась минута, но затем он определил сильный запах маминого домашнего соуса для спагетти. Её спагетти всегда были его любимыми, с тех пор, как он был маленьким ребёнком и умолял её приготовить «бискетти». Впервые за много лет, он почувствовал жжение в горле и тяжесть в груди. Он не расплакался, но сидел на грани слёз долгое время, думая о том, каково было бы потерять свою мать. После всего, через что он прошёл за последние несколько лет, это убило бы его; в этом он не сомневался.

Спенсер даже никогда не знал свою мать, никогда не чувствовал её рук вокруг себя, когда просыпался после кошмара, никогда не просил её подуть на его поцарапанное колено, никогда не приносил ей одуванчики со двора, совершенно не имея понятия, что это сорняки, потому что она относилась к ним как к ценным розам. Аарон встал с кровати, растерев руками лицо, прежде чем схватить уже пустую тарелку, которую его мать принесла раньше. Отнеся тарелку вниз, на кухню, он поставил её на большой островок посреди комнаты. Несколько минут он смотрел матери в спину, пока она перемешивала содержимое большой кастрюли на плите. Затем она воспользовалась деревянной ложкой, чтобы оценить вкус.