–Опять шарахаешься? – усмехнулась мама. – Вырастешь – не дай бог, поймаю тебя с кем-нибудь в кустах. Вон, сиськи сначала нагуляй, потом подолом мети перед мужиками.

Я пулей влетела под одеяло и даже перестала дышать, когда услышала голос папы:

–Лидка, мне тоже воды принеси. Пить хочется.

Когда я пошла в третий класс, папа ушел от нас. Точнее, мама его выставила с маленьким чемоданом на крылечко со словами:

–Ты и как мужик уже ни на что не годишься, и деньги не умеешь зарабатывать.

Я помню, как он смотрел на меня затуманенным взором. У меня тогда внутри что-то перевернулось, и я побежала к нему. Обняла его, крепко прижалась и заплакала:

–Пап, не уходи… пожалуйста, не уходи…

Но папа ушел. Он чмокнул меня в макушку, погладил по щеке и ушел, пообещав приходить по выходным. Только своего слова он так и не сдержал: ушел и больше не вернулся. Мама стала после его ухода ужас какая злая и срывалась на мне по любому поводу. Чем дольше я оставалась с ней, тем больше она меня обвиняла в том, что я испортила ей жизнь. Могла накричать на ровном месте, чтобы потом равнодушным голосом сказать:

–Не делай трагедию. Иди, лучше поесть приготовь.

Мама не особо любила работать. Ее на работе больше держали из жалости: все-таки кто-то должен мыть после всех полы. Да и после ухода папы она стала обращать на меня внимание только тогда, когда ей требовалось две вещи. Первое – чтобы я выполнила что-то из запланированных домашних работ. Второе – чтобы не путалась под ногами, когда она соберется на очередную клубную вечеринку, чтобы найти там свою судьбу.

Однажды она посадила меня перед собой и со слезами в голосе заговорила:

–Викуся, ты уже такая большая… ты обязана меня выслушать и понять, почему я так делаю…

У меня язык не повернулся спросить, а что она вообще делает. Если имеет в виду заботу обо мне, то этого я точно не могу поставить ей в заслугу. Все, что у меня есть, было куплено на распродажах или вовсе взято за бесплатно от сердобольных людей. Видимо, моей маме везло с такими знакомыми, потому что никто не мог сказать, что меня в одиночку воспитывает разведенная женщина. Я была одета и обута не хуже других. Разве что, никогда не имела при себе карманных денег на мелкие расходы.

–Вырастешь – будешь за мамку горой стоять, – икнув, заговорила мама. Я поняла, что она уже хорошо перебрала. Но спорить с ней, когда она в таком состоянии, не собиралась. Пусть думает, что так и будет. Лично я в этом сильно сомневалась…

Глава 2

***

–Пора домой, —проговорила Ксюша, глядя на меня полусонными глазами. Накануне нас отправили обеих, чтобы помогли с похоронами бабы Мани. Умерла старушка во сне, и все соседи сочли это благим делом. Мол, не мучилась сама и никого не потревожила. Поэтому моя мама и мама Ксюши заявили, что, раз баба Маня за нами присматривала в детстве, нам нужно отдать ей дань уважения. То есть просидеть в комнате, за закрытой дверью, за которой стоял гроб с телом бабы Мани.

Мне было искренне ее жаль. Несмотря на болтливость и любовь к сплетням, старушка была очень хозяйственной. Она видела, что у моей мамы руки растут не откуда положено, и взяла меня под свою опеку. Я научилась у нее и готовить, и вязать, и вышивать, и штопать. Мама лишь пользовалась тем, чему меня научил, по сути, посторонний человек. Зато, когда гости хвалили мою стряпню, она многозначительно покашливала и говорила, что какая мать -такая и дочь.

От маминых слов мне становилось смешно. Вспомнила, как папа однажды в сердцах выкрикнул, еще до своего ухода:

–Ты, Лидка, только в постели хороша. Готова день и ночь этим делом заниматься, лишь бы не готовить по-человечески.

Мама только смеялась и говорила, что, если бы ему не нравилось с ней в одной койке, то он бы ушел сразу же. Особенно после того, как поест горелой яичницы или полусырых блинчиков, которые я, благодаря бабе Мане, научилась отлично готовить еще в девять лет. Они получались кружевные, тоненькие, сладковатые. Мама была готова уплетать их десятками за один присест, но она после ухода папы захотела устроить личную жизнь. Поэтому ей приходилось себя ограничивать в лакомствах.

Помню, один раз я пришла вечером после школы, а у нас в коридоре разбросана чужая обувь. Это были огромные мужские ботинки, которых я прежде не видела. На радостях подумала вначале, что вернулся папа, потом остановилась. У моего папы ноги были на порядок меньше, значит, это не мог быть он.

Только я вошла, как услышала заливистый смех мамы. Обычно она так смеялась, когда рядом оказывался очередной мужчина, на которого у нее могли быть планы. Я осторожно вошла и увидела, что за столом сидит здоровенный дядька с бритой налысо головой и ест из моей тарелки. На всю комнату пахло жареной курицей и вареной картошкой, на столе стояла большая пластиковая бутылка с пивом. Два стакана были наполнены, мама сидела напротив гостя, глядя влюбленными глазами, и каждый раз улыбалась, встречаясь взглядом с чужаком. Тот заметил меня и что-то промычал, показывая в мою сторону вытянутой рукой. Лицо мамы тут же перекосилось:

–Явилась, горе луковое. Быстро иди к себе и не мешай нам.

Мужик с набитым ртом промычал:

–Хорошенькая…

Мама схватила меня за руку и буквально втащила в мою комнату. Точнее, это была каморка, в которой места хватало только на узкую кровать с металлической сеткой и одностворчатый шкафчик, куда помещалась вся моя одежда и школьные принадлежности. Я ростом была уже с маму и не боялась ее, как раньше. Она это чувствовала и бесилась, поэтому старалась подавить меня морально:

–Пока Гоша не уйдет, никуда не выходишь, поняла?

Мама больно схватила меня за руку и сверлила глазами. Мне нужно было только молча кивнуть, чтобы она отпустила запястье. Увидев, что я не спорю, мама успокоилась и прошептала:

–Не испорть мне чего-нибудь, а то живо на улице окажешься. Если у меня с ним выгорит, не обижу.

Ничего не поняв из ее слов, я снова кивнула. Мама подобрела и даже чмокнула меня в лоб, после чего вышла с широкой улыбкой на лице. Я услышала, как этот Гоша радостно приветствует ее:

–А вот и моя славная девочка! Садись ко мне на коленки, порадуй гостя.

Двери в мою комнату не было, только кусок плотной темной ткани. Раньше это было старое покрывало бабы Мани, но со временем оно настолько истрепалось, что мама порвала его и вырезала из оставшегося куска что-то вроде узкой занавески.

Иногда я задумывалась, почему у меня нет ни бабушки, ни дедушки. Однажды спросила у Ксюши, а та лишь пожала плечами:

–Может, твоя мамка сирота? Вдруг у нее никого не было, поэтому ты с ней одна осталась.

Однако правда, которую мне выдала пьяная в стельку мама, мне ничуть не понравилась. Ее родители отказались от нее и меня после моего рождения. Моя бабка, выходит, самый настоящий кремень, который невозможно ничем разжалобить. А мама оказалась слишком гордой, чтобы пойти на поклон родителям и попробовать помириться с ними.

Влияния бабушки хватило, чтобы ни одна живая душа не связывала ее имя с нами. Так и выходило, что мама могла называть себя сиротой при живых родителях: мол, она для них умерла. И это было взаимно. Иногда я думала, что, возможно, поступок бабушки был не таким уж и плохим. Учитывая дурной характер моей мамы, которая могла своим нытьем и ором любого довести до белого каления. Даже папа, отличавшийся ангельским терпением, и тот однажды не выдержал и дал маме пощечину.

Как только стало известно, что мама беременна в пятнадцать, родители поспешили ее выдать замуж за моего папу и поселили отдельно. Однако после этого объявили, что отныне они друг другу никто. Взяли и переехали в другую область, чтобы вообще не пересекаться с мамой. Она заявила, что всем покажет, как они ошибались на ее счет, и осталась жить с мужем. Которого терпела до тех пор, пока он не начал выпивать от безысходности и маминой противной привычки сравнивать его с другими мужьями. Итог их отношений я видела своими глазами, и с того дня для меня не стоял вопрос о привязанности к мужчине. Обманет, гад, обязательно обманет.