Но Мари должна была перестать быть эфемерным существом!
И он продолжал её вымышлять. При этом сны оставались неизменными, а вот образ Мариолеты нехотя, но, благодаря совершаемому Петром над собой насилию, облёкся конкретными чертами. И возник некий монстр, гибрид, собранный из его мнимых желаний и потребностей.
Пётр не хотел её материализации, но он устал от сладкой и, как казалось, бесконечной муки.
Если бы всё, что имело отношение к реальной стороне жизни, смогло бы гармонично соотнестись с чувственными сферами – с его душой, а значит, с истинными помыслами, тогда бы Пётр, скорее всего, успокоился, излечившись либо окончательно сойдя с ума. Но этого не происходило. Сознание отказывалось соединять две противоположности: мечту и быль.
Жизненный опыт Петра, его убеждения, привитые и приобретённые привычки – всё это оказалось негодным, ничто не помогало справиться с поставленной задачей: не проникало оно в глубинные тайники его «Я», задавленного Мариолетой. Весь набранный багаж оказался бесполезной ношей.
Петра редко где видели: он избегал встреч, ему ни до кого не было дела. Он принадлежал себе, потому что он разбирался в себе. Но он бродил по улицам. Он заглядывал в лица чужих женщин, и не находил в них ничего общего с той, которую искал и ждал. Не могло разнообразие мелькающих мимо него черт помочь увидеть её! Да и мог ли он найти сходство, если не знал, как она выглядит? Но он снова и снова выходил на улицу, ведомый уверенностью, что, если он столкнётся с ней, он непременно её узнает. А если не узнает, то она сама чем-либо привлечёт его внимание, проходя мимо, даст о себе знать, и тогда… – это было ещё одной версией, на которую он натолкнулся в своих размышлениях, и через которую хотел получить избавление. Он допускал, что сон, его сон с Мариолетой, может быть сном вещим, а поэтому ему надо идти, чтобы искать её. Искать ту, которая в то же самое время будет идти ему навстречу, ища встречи с ним не во сне, а затерявшись среди толпы.
Маша его не спасала.
Когда она позвонила во вторник, он отказался от встречи: всё напрасно, только больше боли от несоответствия реальной женщины его ночному вымыслу.
В среду он попробовал не спать, уповая на крайнее утомление, которое рано или поздно его свалит, и тогда, в столь тяжком состоянии, он, быть может, проспит беспробудным сном, без визита Мариолеты, часов пять и, не дожидаясь её посещения, вскочит под колокольный звон будильника телефона. О, да! Пять часов сна в пустоте.
Пётр сразу же после работы, чтобы не оставаться одному, завалился в квартиру Германа. Он помылся и переоделся во всё свежее: вещи для смены он взял ещё утром, уходя на работу. И вместе с Германом отправился по друзьям-знакомым, методично обходя бары, ресторанчики, квартиры: лица, голоса, лица, движение, смех, подвывание, икота, лица, голоса, голоса, неоновый свет, блики, стёкла, звон, фужеры, голоса, гул, серые улицы, машины, люди, люди, идут, едут, стоят, люди… Утро. Работа. Огромные свежевыкрашенные механизмы. Документы. Паспорта с техническими характеристиками. Жужжание принтера. Секретарша. Начальство. Коллега. Голоса. Лица. Клиенты. Голоса. Разговор. Улыбки. Умный вид. Значимость, во всём значимость и величие. Самоуважение. Признание. Признательность. Голоса. Шум. Гул. Скрежет. Визг. Шаги. Хлопки дверью. Телефон, трель телефона, телефон…
Вечер.
Пётр держится до последнего. Он не уступает утомлению. Его не сломить!
Он не пьёт, он не ест, он – истязает себя. В конец умучиться – вот его цель.
Откуда-то выплывает голос:
– Петруша, ты зачем такой смурной?
«Это Ларка, – понимает Пётр. – Мы – у Ларки в гостях».
– На тебе лица нет, – поддерживает Ларку Герман. – Какие-то проблемы? Или не высыпаешься?
– Не сплю двое суток, – объясняет Пётр, чтобы не врать о проблемах.
– А ну-ка ложись, – говорит Ларка, – ты совсем худо выглядишь – смотри, как глазищи вылезли, осунулся и почернел.
– Спасибо, Ларочка, спасибо, – отвечает Пётр и, подчиняясь её рукам, входит в спальню. – А вы где будете?
– Мы тут, тут будем, ты ложись, дай я тебя раздену.
– Не-еее… я сам, сам я.
Лара задёргивает шторы и уходит.
Пётр с удовольствием растягивается на кровати. Он раздевается до трусов. В квартире тепло, уютно, и он не задумывается, чем ему укрыться. Он прислушивается к приглушённым знакомым голосам и… уже совсем было отдаётся сну… как вдруг, опомнившись, хватает сотовый телефон, устанавливает будильник, дабы проснуться через пять часов, и выключает телефон – таймер всё равно сработает.
Пётр ошибся, жестоко ошибся.
Надежда на переутомление не оправдалась.
Положение Петра усугубилось.
Он раз за разом упрашивал Мариолету прийти к нему. Но она была неумолима. Он должен прийти к ней сам! Он не мог ей противостоять. Он шёл к реке. Он опускал ногу в воду и – от обжигающего, пронзающего холода с криком проваливался в черноту, в небытие. И – не пробуждался, для этого он был слишком утомлён. Он продолжал спать. Он снова оказывался в десяти шагах от реки. Он видел её на том берегу. Он звал её. Он, не получая ответа, не находя возможности противостоять искушению, входил в воду и – вываливался в черноту небытия.
Опять безликое плато с рекою и ждущая на том берегу Мариолета.
Всё по новому кругу.
До тех пор, пока…
Забил-заорал-заголосил будильник телефона.
За окном темно – ночь. Началась пятница, и в квартире Лары – никого.
Пётр долго лежал, не в состоянии прийти в себя, снова и снова переживая сон. Потом волочился в ванную и забирался под душ – обливал себя холодной водой, содрогался, но терпел, и вопрошал:
– Ну что, что в этом страшного? Видишь же, что ничего. Войди в эту проклятую воду и тогда всё, всё закончится. Отстанет проклятущий сон. Отстанет. Я уверен в этом.
Он позвонил друзьям, встретился с ними – немного отвлёкся, и в начале четвертого утра был у себя на квартире, чтобы перед работой поспать ещё хотя бы два-три часа. Потому что он надеялся, что на этот раз у него получится преодолеть речную преграду.
Но ни в это утро, ни в ночь с пятницы на субботу, ни днём в субботу, ни в воскресную ночь он не смог её преодолеть.
Вконец измотанный ночными мытарствами, Пётр взял пять выходных дней за свой счёт и в понедельник остался дома. Он надумал восстановить нормальный восьми часовой сон и постараться понять, как ему изменить образ жизни – это, как он полагал, была его предпоследняя надежда.
А последняя – время.
Не может Мариолета преследовать его всю оставшуюся долгую жизнь, рано или поздно безумное сновидение прекратится.
Но хватит ли ему выдержки? – в этом Пётр был не уверен.
А поэтому было правильнее, нежели просто сидеть и ждать, страдая, попытать удачи в каком-либо ином, куда как более скором, предприятии. Например, изменить образ жизни и нормализовать сон. Хотя обе эти задачи представлялись Петру сложно достижимыми. Но он справедливо думал, что хуже не будет.
– Заблудшая я овечка, – повторял молодой человек, сидя в своей квартире. – Всё это проделки потусторонних сил. Мне подаётся знак. Да-да, знак. Мне надо измениться. Тогда Мариолета уйдёт. Она оставит меня. …А хочу ли я этого? Она так притягательна, так упоительна.
Он не хотел.
Он привык к ней, и, что самое главное, он не чаял в ней души. Она была нужна ему, необходима. Потому что… потому что теперь он не мыслил себя без познанной сладкой истомы.
– Мне так кажется. Это всё психика, это пройдёт. Когда привыкаешь к постоянному присутствию женщины, всегда тяжело, если снова остаёшься один. И точно такое же происходит с женщинами. Поэтому многие, только расставшись, тут же находят замену. И это, несмотря на то, что они наконец-то стали свободными?
Пётр упорно оставался в квартире, в одиночестве, что было непривычно как для него самого, так и для тех, кто знал его.
