Мама умерла как-то быстро и сразу, просто в один момент её больше не стало и всё. По сумме причин и следствий итог получился один – вычитание. На этой улице, в этом городе, на этой планете, в этом доме на одного живого человека стало меньше. Мне позвонила мамина подруга – её соседка по подъезду и сказала, что у мамы второй день и вечер горит свет на кухне и в комнате, а дверь она не открывает и на телефон не отвечает. Я уже тогда с каким-то спокойным предчувствием понял, осознал и принял – это конец. Она ушла. Ушла, не попрощавшись и навсегда. Я схватил дежурного водителя и полетел к ней домой. Соседка встречала нас у подъезда. Ключ повернулся в замке только в сторону запирания двери, значит, дверь заперта изнутри на щеколду – так просто в квартиру мы не попадём… Квартира мамы на первом этаже, но окна расположены высоко – так просто не дотянуться и не посмотреть, надо было изловчиться. На уровне примерно метра от земли дом опоясывал выступающий ряд кирпичей, этакий бордюр на стене, он то нам и помог. Водитель подсадил меня сзади, я «уцепился» за этот бордюр ногой и, подпрыгнув, ухватился руками за подоконник. Вот так, удерживаясь мысами ботинок на этом узеньком кирпичном пояскев стене и уже уверенно ухватившись руками за охранявшую от незваных гостей оконную решётку,я уже мог заглянуть в окно…

Мама лежала в комнате на своём диване, который она так любила и считала чуть ли не своим закадычным другом, скрашивающим её одинокие, длинные, осенние и зимние вечера. Весну и лето она предпочитала проводить на даче.Мама лежала на спине, как пишут в протоколах: «в естественной позе», мирно и спокойно отдыхающего человека. Казалось: она спала. Но опытным взглядом, по мелким признакам, не стану сейчас их здесь расписывать, я уже определил: её больше нет. Она ушла, навсегда, бросив здесь, на диване, не нужное ей большетело, разбираться с которым предстоит теперь нам: её родным,патологоанатомам,и мне больше всего. Сразу стало как-то холоднее и неуютнее, наверное, я просто немного подмёрз, держась голыми руками за холодный металл решётки и в расстёгнутой куртке.Спрыгнув на обледенелый асфальт тротуара, примыкающего к стене дома, я объявил присутствующим: «Она там». Дальнейшие слова были излишни, да и,как это сейчас принято называть, «профессиональная деформация» давно уже отучила меня от излишней эмоциональности в подобных случаях. Обычное дело, дальнейшие шаги давно математически выверены и известны. Здесь для меня было лишь одно «но»… Но оно никак уже не влияло на ход ни прошедших, ни последующих теперь вслед за этим событий и холодный рассудок достал свой калькулятор и начал быстро просчитывать самый простой и быстрый алгоритм дальнейших действий, впрочем, давно уже известный и понятный. Я связался с дежурным по городу и попросил прислать дежурного участкового и вызвать МЧС– квартиру надо было как-то вскрывать… Пока квартира не открыта, скорую вызывать для констатации смерти смысла не было – у них и так дел по горло, а сколько придётся ждать, никому пока не известно. Да и каким образом я попаду в квартиру, чтобы открыть дверь изнутри – пока тоже. Придётся ли срывать тросом решётку с окна и бить стекло или срезать дверь с петель? Насколько всё будет раскурочено? Придётся отпрашиваться с дежурства и охранять опустевшую без хозяйки квартиру до утра и уже утром думать и искать возможности для устранения таких вот «вандальных» вмешательств и последствий. Мрак. А ещё ведь и оформление кучи документов, разрешение на захоронение и прочее, и прочее… Когда всё успеть?

– Ладно, разберёмся, – так всегда говорит мне мой холодный рассудок, чтобы я не накручивал внутри себя то, чего пока что ещё нет. И знаете, как и всегда, он бывает прав.

Ребята с МЧС приехали быстро. Молодцы. Следом за ними подтянулся и участковый.Один из прибывших спасателей быстрым и профессиональным взглядом осмотрел дверь, попросил указать место, на котором с той стороны установлена задвижка и что она из себя представляет, и… Я не стану описывать здесь, как он это сделал, пусть это останется тайной для посвящённых. В цирке же вам не объясняют суть фокуса, вы видите только само представление, хотя и так всем понятно, что это дело рук, техники и никакого мошенничества. Вот и сейчас. В общем, как в фильме про Будулая: «Не нарушив замка, не сломав печати…», мы попали в квартиру. Это уже заметно облегчало мой завтрашний день и значительные, непредвиденные финансовые потери. Теперь можно вызывать и скорую, а вслед за ними и ритуал, пока участковый описывает труп и выписывает постановление. Для него это дело тоже уже привычное, а потому быстрое.

Скорая не устанавливает причину смерти, может лишь предположить. Фельдшер предположил, что сердечко не выдержало, и я с ним согласился. На то у меня были свои причины. Тихо ушла, незаметно. Просто легла спать или отдохнуть и не проснулась. Лёгкая смерть, как говорят, быстрая, незаметная. Хоть в этом Он пощадил тебя. А могла бы ещё жить и радоваться каждому новому наступающему дню. Если бы… если бы не череда предшествующих всему этому событий…

Ритуальщики взяли составленные участковым документы и на том же покрывале, на котором лежала мама на диване, аккуратно вынесли тело в машину, чтобы затем отвезти её в холодную пустоту застывшего до утра морга и оставить там, среди таких же, как и она сама. Квартира как-то сразу опустела без хозяйки и стала немного колючей, всё в ней, вдруг, стало немного чужим, холодным и бездушным. Жизнь и всё, что её наполняло, ушло отсюда, остались лишь предметы и их сухая геометрия. Я ещё раз, будто прощаясь, осмотрел комнату, задержал взгляд на поверхности дивана, и направился к выходу. Здесь, на сегодня, всё было сделано, и пора было возвращаться. Я запер теперь уже безжизненную квартиру, сел в УАЗик и мы поехали в ОВД. Что происходило у меня внутри? Да, пожалуй, ничего. Ничего такого, как говорят, душераздирающего. Снова сработала внутренняя блокировка, и холодный рассудок просто вычерчивал на белом листе свои обычные алгоритмы. Я стоял у окна и смотрел, как в темноте наступающей ноябрьской ночи медленно кружится снег и не торопясь падает, ложится на мёрзлую землю, закостеневший асфальт, будто пухом укрывая его жёсткую, обледенелую, чёрную наготу и хоть чем-то заполняя наступившую вдруг пустоту. Ко мне подошёл дежурный и тихо произнёс: «Сдавай оружие и иди домой. Твоя смена на сегодня закончилась». Я не стал возражать, так и сделал. Но отправился я не домой, а туда, откуда только что вернулся. Мне хотелось побыть там одному и не торопясь подумать тихо и спокойно о чём таком своём. И ещё, мне хотелось понять причину: почему я так спокоен и холодно-рассудителен? Неужто, моя профессия за все эти отданные ей годы вычеркнула из меня все эмоции, способность остро воспринимать всю трагичность момента и произошедшего вот хотя бы сегодня? Быть может там, в опустевшей теперь квартире во мне что-то повернётся, и я по настоящему почувствую всю острую боль от случившейся в моей жизни огромной потери? Я шёл туда. Конечно, в квартире не оказалось ни призраков,ни раскачивающихся пугающе занавесок,ничего особенного. Я включил свет и прошёл в комнату. Вот здесь, на диване, ещё лишь час назад, лежала она. А теперь она ушла, ни взяв с собой ничего, даже пылинки, потому, что теперь это всё ей не нужно и обременительно, всё, чем она так дорожила при жизни и берегла, оказалось для неё вдруг пустым, никчёмным и выглядело осиротевшим. Я же спешил, спешил прочувствовать не растаявшее ещё во времени ощущение её присутствия здесь, в этой квартире, на этой Земле, в этом мире. Предметы останутся, но вот это ощущение, оно померкнет, изотрётся в череде дней и с каждым разом будет всё слабее и слабее, пока совсем не исчезнет и пропадёт. Странно, но и здесь, сейчас, я остался спокоен и рассудителен. Вновь вспомнился фрагмент лекции на аудиокассете из моей юности, кажется по Блаватской. Там говорится примерно следующее: «Не желайте покойнику: «Пусть земля тебе будет пухом». Не привязывайте его к земле. Душа должна быть свободна. Говорите: «Лети высоко, лети далеко». Только этим пожеланием вы по настоящему можете помочь усопшему». Не знаю, так это или нет, но в юности эта лекция здорово перевернула моё сознание, и с тех пор я всегда желал усопшим лишь одного; «Лети высоко, лети далеко».Вот и сейчас я отпускал маму от себя легко и просто с этими словами. Всё закончилось. Для тебя здесь всё закончилось. Мы ещё поживём. И помолимся за тебя. А плакать я, наверное, давно уже разучился, даже и не вспомню, когда это было в последний раз, должно быть где-то далеко в глубоком детстве. Я уже и не помню. Но вот сделать для тебя я, возможно, кое-что ещё могу…