— Мисс Симмонс, я не обращалась к вам, — едко сказала Мохнатка. — Мисс Браун, вы, должно быть, слышали свою подругу, если даже я её услышала. Пожалуйста, позвольте нам услышать правило из ваших уст.

Я повторила:

— …в частности с местоимениями среднего рода и прилагательными.

— Продолжайте, мисс Браун, — сказала Мохнатка.

Я не осмеливалась взглянуть на Элси или надеяться на дальнейшую её помощь. Было очень неприятно, что с мной обращались как с ребёнком, после многих лет воспоминаний о взрослой жизни, в которой причудам memini и другим ужасным глаголам было отведено одно место — забвение.

— Я этого не знаю, — сказала я и села.

— Мисс Симмонс, похоже, знает правило. Пожалуйста, расскажите его, мисс Симмонс, специально для мисс Браун.

Элси встала и, бросив на меня извиняющийся взгляд, сказала, что, что когда слово memini означает «быть внимательным», оно употребляется в родительном падеже.

— А теперь, мисс Браун, давайте посмотрим, сможете ли вы повторить это правило.

Возможно, её назвали Мохнаткой, потому что она была похожа на кошку и любила царапаться, подумала я. Или это была какая-то непонятная шутка, настолько старая, что её все забыли?

Я поднялась со своего места и начала:

— Memini, как «помнить», или «запоминать», использует винительный падеж, в частности… в частности…

— Средний род, — пробормотала Элси.

— …в частности с существительными и местоимениями среднего рода.

— Нет! — отрезала учительница.

— Прилагательными и местоимениями среднего рода. Memini, «помнить» и… и….

Господи, подумала я, а что за второе? Для меня они оба звучали одинаково.

— «Быть внимательным», — прошептала Элси.

— «Быть внимательным» используется в дательном падеже.

— Продолжай угадывать, — сказала учительница с кривой улыбкой.

О, боже! Подумать только, что, став взрослой, я буду жалеть о том, что не занялась этим ужасным языком, когда у меня была такая возможность!

— Родительный падеж, — сказал я.

— Вы понимаете разницу, мисс Браун?

Всё, о чём я могла думать, это о том, что родительный падеж — это второй падеж, а дательный — третий. Я не осмелилась это сказать, и мои мысли блуждали, пока я пытался вспомнить, каким был последний падеж. В классе было очень тихо. Затем я вспомнила, или вызывала из памяти последний падеж.

— Творительный, — торжествующе произнесла я, и Мохнатка со стоном закатила глаза.

— Правильный вариант — родительный падеж, мисс Браун, — сказала она наконец, как-то уж слишком терпеливо. — В чём разница между двумя значениями слова memini?

— Ну, они оба означают «помнить», — сказала я. — Я не вижу разницы.

— Значит, даже если бы вы помнили это правило, вы бы не знали, как его применять?

— Нет, я бы не знала.

— Означает ли «помнить» то же самое, что и «быть внимательным»?

— Возможно, не совсем, — ответила я, — но отличить их сложно.

— Не спешите, — сказала Мохнатка.

Судьбы народов, вроде как, не зависели от этого различия, но я была отличницей по английскому и пыталась понять, в чём может быть разница, когда меня спас звонок. Мохнатка просто посмотрела на меня и махнула рукой, отпуская нас.

Следующим уроком была стереометрия. Мне всегда нравилась геометрия, и по ней я тоже была отличницей, и я с ужасом обнаружила, что забыла её даже основательнее, чем латынь, по которой я всегда слабо успевала — в лучшем случае на троечку. Я поняла, что мне придётся выучить весь предмет заново, и, по всей вероятности, только для того, чтобы снова его забыть. Проживая эти годы в первый раз я не жалела об этом, потому что всё, что я когда-либо узнала о здравомыслии, я подчерпнула на уроках геометрии; но повторять это снова было бессмысленно. Я и так мыслила настолько здраво, насколько это вообще было возможно.

К доске вызвали длинного Сэма Бауэра, и когда я наблюдала за ним, вспоминая, как хорошо он всегда успевал по математике, а на следующий год — по физике, и как он погиб в автомобильной катастрофе за неделю до выпуска, мои глаза наполнились слезами. Он был таким молодым и сильным, таким замечательным парнем, а ему оставалось жить так недолго.

Я надеялась, что, возможно, на этот раз такого не случится.

И тут меня посетила ужасная мысль, что я ведь решила ничего не менять.

С сожалением я пересмотрела свои планы в отношении Сэма. Я решила, что всё будет по-прежнему. Тем временем мне нужно было уделить время математике; я так и сделала и начала кое-что вспоминать.

По химии я тоже обычно получала пятёрки, но когда я решительно открыла свою книгу, то наткнулась на море всевозможных формул, уравнений и опытов. Для меня было настоящим шоком осознать, что я не имею ни малейшего представления о том, как приготовить такие вещества, как пероксид натрия, пентоксид фосфора, хлорид калия и хлорат калия и хлорид калия. Я даже забыла разницу между — атом и — идом. Я пыталась писать формулы, но понятия не имела, какова валентность железа. Я начала заниматься всю ночь напролёт. Если бы я плохо успевала по математике и химии, где у меня всегда были хорошие результаты, люди бы поняли, что что-то не так. По французскому и истории, как и по латыни, можно было не бояться казаться глупой, если мне не удалось это изучить во второй жизни.

Вернувшись домой, я изложила всё это на бумаге, как в дневнике, чувствуя, что должна выговориться или взорвусь; и я отнесла написанное на чердак и спрятала под расшатанной доской у карниза. После этого я делала то же самое каждый день. Мне стало легче от того, что я всё это записывала, — так всё становилось более материальным, как рассказ на бумаге, а не как то, что происходит в жизни.

В первый вечер, после того как я написала, что произошло за день, и как, выполняя домашнее задание, я целый час пыталась найти площадь равностороннего треугольника, у которого каждая сторона была бы длиной в три дюйма, и получила восемь разных ответов, и была готова расплакаться от досады; и что на следующий день у меня должен был быть тест по химии, и я должна была очень усердно готовиться к нему, если надеялась его сдать. В конце концов я сказала себе:

— Я должна перестать вспоминать о том, что должно произойти, или что уже происходило в тот раз, когда я была молодой, и заняться делом вспоминая то, что я знала пятнадцать лет назад. Я должна помнить, вспоминать и не забывать о том, что мне нужно знать здесь и сейчас, сегодня и завтра.

Этот ужасный глагол memini не давал забыть о своём существовании весь день.

На следующий день на математике Коллинз, парень, сидевший рядом с Луизой, передал ей маленький набросок обнажённой девушки. Луиза покраснела до корней волос и вернула рисунок. Затем Коллинз захотел передать его мне, но я отказалась. Поэтому он передал рисунок Сью, обладавшей сильным характером и не отличавшейся вспыльчивостью, и она поступила правильно, разорвав набросок. На самом деле рисунок был достаточно безобидным, но он намеревался смутить нас, и поэтому девочки разозлились и начали болтать об этом после уроков.

— Мне следовало бы знать, что лучше не брать ничего из того, что он мне передаёт, — сказала Луиза. — Он всегда так поступает.

— Да не было там ничего особенного, — сказала я. — На каждой лестничной площадке стоят греческие статуи.

— Дело не в этом, — сказала Луиза.

Это было забавно, не правда ли? Я была тридцатилетней матроной с тремя седыми волосами. Прошло много времени с тех пор, как кто-либо пытался поставить меня в неловкое положение подобным образом. За два или три года до этого я даже ходила на курсы рисования с натуры. Чтобы заставить меня покраснеть до корней волос, потребовалось бы нечто большее, чем маленький набросок Коллинза.

Я решила сменить тему.

— Я боюсь теста по химии, — сказала я.

— Тебе не стоит волноваться. В прошлый раз ты получила пятёрку.

— Это было в прошлый раз. А в этой теме я не разбираюсь.