Он при ходьбе носки ног в стороны раскидывает. Старшеклассники-мальчишки все ему подражают. Весь десятый класс так ходит.

«Обязательно, когда подрасту, бороду такую отпущу, – подумал Панама, открывая тяжёлую школьную дверь. – Не для красоты, а просто так».

Глава третья СТОЛБОВ И ДРУГИЕ

– Ты чего географию-то промотал? Кино показывали! – встретил Панаму Столбов, его товарищ по парте. – А я тут такую книгу достал про дореволюционных шпионов. Не знаю только, как называется: начала нет и конца тоже. Написано: «Продолжение в следующем выпуске…»

– Столбов!

Столбов закрывает рот, но ненадолго.

– Там, понимаешь, один шпион придумал такое средство…

– Столбов, пересядь к Фоминой.

– Марьсанна, я больше не буду…

– Кому я сказала?

Столбов сгребает с парты учебник, тетрадку и плетётся к окну, где сидит Юля Фомина. С ней не поговоришь. Она на истории всегда математику делает. Закроется учебником и пишет. Попробовал Столбов слушать. Учительница рассказывает, как в Древнем Египте пирамиды строили… Неинтересно. Он ещё в начале года учебник истории до конца прочитал.

– Знаешь, – шепчет он Юле Фоминой,– «в одном переулке стояли дома, в одном из домов жил упрямый Фома…».

Юля молча показывает ему из-под тетрадки чистенький крепкий кулак.

С ней лучше не связываться, она всех сильнее в классе. Ещё бы, спортсменка, фигуристка! Того гляди, на чемпионат мира попадёт. За ней недавно тренер в школу на машине приезжал.

Столбов один раз видел, как она тренируется. Как шлёпнется на лёд. Даже гул пошёл. Губу закусила. А тренер сбоку подзуживает:

– Сама виновата, торопишься, всё хочешь рывком взять. Соберись, соберись… Ещё разок!

А потом по телевизору показывали – танцует так легко, вроде это одно удовольствие.

– Больно, наверное, об лёд-то биться? – спросил тогда её Столбов.

– Нисколечко.

«Вот это сила воли, – думает Столбов. – Её даже учителя боятся. Нужно на тренировку, так она с последнего урока, никого не спрашивая, уходит. Директор в коридоре встретит: «Ну, Юленька, как наши успехи?» «Наши»! А сам, наверное, на коньках-то и ездить не умеет.

«Спасибо, хорошо». И глазки такие скромные сделает, как будто тихонькая такая девочка. А на самом-то деле она совсем другая.

Она на чемпионате победила немку одну на какие-то сотые балла. Немка ревёт, вся Европа на её слезы в телевизор смотрит. Жалко, конечно…»

– Тебе немку не жалко было побеждать? – пристал к ней Столбов.

А она смерила его глазами и говорит:

– Пусть неудачник плачет. Взрослая женщина – нюни распустила…

«Вот какая Юля Фомина. А подружка её закадычная – Маша Уголькова – совсем другая. Она и с виду отличается. Юля – высокая, мускулистая, ей на глаз можно лет пятнадцать дать, Маша – маленькая, худая и сутулится. А краснеет как! Вызовут к доске, она – раз! – и вся красная делается. Её даже дразнить неинтересно – сразу плакать начинает.

Кого хорошо дразнить, так это Ваську Мослова. Выбрали его председателем, так он теперь ходит важный, даже лицо такое озабоченное делает, как будто занят целый день. А на самом деле лодырь.

В прошлом году был председатель Коля Вьюнков, вот это был председатель! И в кино ходили, в театр, и газету какую выпустили, нас за неё шестиклассники даже чуть не побили.

И в «Зарницу» победили всех. А этот только заседает – по два часа «пятиминутки» длятся. Жалко, Вьюнков с родителями на Север уехал».

Вырвал Столбов из тетрадки лист. Стал Мослова рисовать. Голова у Мослова круглая, нос пупочкой, глаза хитрые и бегают, особенно когда струсит. А он всё время трусит. То боится, что от старшей пионервожатой влетит, то, что его ребята переизберут. А уши-то, уши! Как это раньше Столбов не замечал. Нарисовал Столбов председателю длинные ослиные уши. И чтобы с зайцем не спутали, решил подпись сделать. Сначала написал: «Мосёл-осёл!» Посидел, подумал. Неубедительно. Стал стихи сочинять – получилось! Прямо целая басня Крылова:

Наш Васечка Мослов

Осёл среди ослов!

.В председатели прорвался,

Но ослом, как был, остался!

Сложил карикатуру вчетверо, написал: «Не вскрывать! Совершенно секретно. Пономарёву И. Лично» – и послал записку по рядам. Но все смотрели и смеялись.

– Столбов! Повтори мой вопрос и ответь на него.

«Пропал», – подумал Столбов. Медленно поднялся… И тут прозвенел звонок.

Пономарёв покатывался со смеху, разглядывая карикатуру. Вокруг него толпились ребята. Вдруг подбежал второгодник Сапогов, схватил карикатуру, захохотал своим дурацким смехом и потащил листок Мослову.

– Во! А? Во! Эта! Портрет! А?

Васька покраснел, надулся и пошёл на Панаму:

– Твоя работа?

– А что? Тут всё правильно написано: «В председатели прорвался, но ослом, как был, остался!»

– Сейчас же порви! На моих глазах порви! – сказал Васька, а сам просто от злости трясётся.

– Ты что! – не выдержал Столбов. – Это же произведение искусства! Это же сатирическая графика! Сатира графическая! Она, может, лет через сто будет в музее висеть! Ты, Васька, её сохрани, через сто лет большие деньги заработаешь.

– Хорошо, – медленно сказал Мослов, – я её сохраню.

– Носи, Вася, на здоровье! – заорал Столбов и вскочил на парту.

Тут в класс вошёл Борис Степанович,

– Ясно! – сказал он весело. – Теперь ясно, кто будет парты мыть.

– Да я только вскочил, – возмутился Столбов. – Другие все время бегают!

– Другие будут мыть в другой раз.

– Борис Степанович, вот! – Мослов протянул ему карикауру. – Вот! – Он словно гордился. – Вот, оскорбляют. . В классе стало тихо.

– Ну, если это тебя оскорбляет… – сказал учитель.

– Значит, ты осёл и есть! – крикнул Столбов и захохотал, Ворис Степанович глянул на него внимательно и сказал:

– Кстати, автор этих стихов себя и своих одноклассников ке считает ослами.

– Это почему же? – удивился Столбов.

– А тут так написано: «Осёл среди ослов», и я не понимаю, почему ослов так раздражает, что один из них «в председатели прорвался». Это справедливо, ведь, значит, льва-начальника они не заслужили.

– Это почему же? – опять спросил Столбов.

– А потому, что они даже не ослы, а зайцы. Стихотворение-то без подписи. Кто писал – трус!

Гут Столбов хотел было сказать: «Да вы что! Это я нарисол и написал. И ничего тут такого нет, пошутить нельзя», да только не успел. Васька Мослов вскочил и заорал:

– Это Пономарёв нарисовал. Пономарёв!

– Что же он, сам себе письма пишет? – сказал учитель. – Это письмо Пономарёву адресовано.

– Это он для конспирации.

– Нелогично. Успокойся. – Борис Степанович заложил ш за спину и прошёлся по классу.

– Меня сильно огорчает не то, что вы не умеете шутить, но вы не умеете отличать остроумие от оскорбления. Как вы медленно взрослеете и как вы медленно умнеете!

– А Пушкин тоже карикатуры рисовал, – сказал Столбов.

– Пушкин в вашем возрасте свободно владел французским языком, латынью, дружил с умнейшим человеком своего времени, с философом Чаадаевым.. . А вы, я вижу, живёте со дня день, не думаете ни о прошлом, ни о будущем. Посмотрите, большинство из вас ничем серьёзно не интересуется… Даже гражданская жизнь, я не боюсь этого слова, гражданская знь вашего класса вас не интересует… Ну, ладно! Он устало потёр лоб. – Уж коли зашла у нас сегодня речь о басне, нарушим программу и поговорим сегодня о баснях. Басни писать уметь надо, ибо басня подчиняется определённым законам. .. В Древней Греции жил старый и безобразный раб по имени Эзоп…

В перемену Мослов подошёл к Панаме и, показав кулак, сказал:

– 

Ты, Панама, у меня ещё узнаешь, как карикатуры рисовать!

Глава четвёртая «ТАКИЕ, БРАТ, ДЕЛА…»

Панама потерял спортивные трусы. Ну как теперь на физкультуру пойдёшь? Все трусы у Панамы для этого дела не годятся. Из старых он вырос, а те, которые постоянно носит, вообще показывать нельзя. Они – в меленький цветочек. Это у мамы была такая материя, она взяла и Панаме трусов нашила.