Так, так, начала у меня формироваться мысль после слов фон Клаузевица. А у нас ведь не только форма обычных янычар найдется, у нас целый парадный доспех султана вкупе с мечом власти Османа завалялся. Почему бы не случиться такому, что не просто отряд янычар, а сам султан Мустафа Третий с верными нукерами смог сохранить свободу и готов возглавить верные ему войска для противостояния захватчикам. Это может сработать.
– Благодарю Карл, в ваших словах есть рациональное зерно. Детализацией этой идеи я займусь лично, а выполнять задачу будет спецназ под моим командованием. Значит основной замысел общей операции не меняется, но акцент наших атак, – принялся я делать новые пометки на плане, – необходимо сместить в восточную часть города, чтобы турки перебросили туда силы и в районе крепости было посвободнее. Поручаю вам общее руководство завтрашними действиями и дальнейшее планирование. Для поддержки моего диверсионного отряда назначьте одну роту морпехов и пару пехотных батальонов, их командирам я поставлю задачу лично. Жду вас вечером с докладом!
***
Оставив фон Клаузевица заниматься подготовкой операции, я взял с собой Аббаса и снова направился в сокровищницу. Переводчик помог мне облачиться в султанские доспехи, которые оказались немного коротковаты и узковаты в плечах, но за счет высококачественного кольчужного плетения движений почти не сковывали, а длинные наручи компенсировали недостаток длины рукавов. Боевой ценности доспехи сейчас, конечно, не имели, но выглядели действительно круто, а тончайшая золотая сетка скрывала нижнюю часть лица и позволяла без особых ухищрений выдать себя за их бывшего хозяина.
После наступил черед группы Висбю примерять обновки из янычарского гардероба. Ну а здесь вообще проблем не возникло, в казарме на две тысячи рыл был практически безлимитный выбор размеров и фасонов. Париться над вопросом, какой комплект формы будет правильнее одеть, я не стал и сказал продублировать парадный, увиденный нами утром на пристани.
Закончив подготовку группы, я вернулся в Тронный зал, где заслушал доклад фон Клаузевица, поделился с ним деталями диверсии и проинструктировал командиров приданных подразделений, а после отправился в покои султана. День сегодня выдался длинный и напряженный, поэтому я бы с превеликим удовольствием уже завалился дрыхнуть, но мне нужно было еще переговорить с Сулейман-пашой, чтобы уже окончательно понимать его место в дальнейших раскладах.
– Тут у меня интересный вопрос возник, пока я сюда шёл, – уселся я в кресло и принялся наливать себе в чашку чай, организованный Аршином, – ты сам-то где живешь эфенди, семья твоя и как ты собирался бежать из города один?
Присевший по моему знаку на кресло, визирь, после слов о семье, напрягся и сцепил пальцы на солидном животе:
– У меня здесь есть дом Ваше Величество, около мечети малая Айя-София, недалеко отсюда, и поместье на Большом острове, это один из Принцевых островов. Летом семья, жена и пятеро детей, обычно живет в поместье, поэтому я собирался вначале добраться до острова, а потом уже думать, что делать дальше!
– Понятно, вполне приличный план. Да ты не напрягайся эфенди, не будешь дурить, все будет в порядке и у тебя и у твоей семьи, – отхлебнул я горячего, душистого напитка, – кстати, а что это за огромный каменный замок на площади около Голубой мечети? Смотрится, как инородное тело среди местной застройки!
– Вы, наверное, имеете в виду бывший дворец Ибрагим-паши на площади Султанахмет, – на секунду задумавшись, ответил визирь, – у вас острый глаз Ваше Величество, для пятнадцатого века действительно необычное здание, тогда строили по большей части из дерева. Построен дворец при султане Баязиде Втором, но известность приобрел в правление Сулеймана Первого, когда стал свадебным подарком приближенному султана Ибрагим-паше, женившемуся на его сестре Хатидже. К ремонту здания приложил руку сам Ходжа Мимар Синан, наш величайший архитектор, создавший мечети Сулеймание и Селимие. Великий визирь Паргалы Ибрагим-паша позже был казнен за попытку свержения своего повелителя, а дворец возвращен в казну и сменил впоследствии ещё немало хозяев среди высших сановников империи. Сейчас там казармы и тюрьма!
– Отличное место, прямо по моему вкусу, – потер я ладони, – но это дело пока подождёт, а вот с твоим мы должны разобраться сегодня эфенди. У тебя есть, что мне сказать?
– Что я могу сказать Ваше Величество, когда моя жизнь целиком в ваших руках, Я говорю так не потому, что боюсь смерти. Не считаю себя бесстрашным, но трусы великими визирями не становятся. Находясь при дворе повелителя правоверных рискуешь не меньше, чем в армии во время похода. Глупцы же здесь вообще долго не живут. Как вы сказали, долг хорош платежом, и признавая за собой этот долг, могу в качестве оплаты предложить вам только свою службу, в любом, приемлемом для вас, качестве. Прежней жизнь в империи уже не станет, чтобы это понять не нужно быть великим мудрецом. Моего повелителя нет и я имею полное право считать себя свободным от данных ему обязательств. А заслужив доверие такого человека, как вы, достигшего небывалых высот не по праву рождения, а своим умом и доблестью, и не делящего людей на своих и чужих, только по их племени или вероисповеданию, я могу получить второй шанс и обеспечить будущее своей семьи! – тщательно проговаривая слова и вспотев от натуги, выдал свой монолог Сулейман-паша.
– Вполне логично изложил эфенди. Ладно, как лучше применить твои таланты на службе моей империи решим после, сейчас меня в первую очередь интересуют несколько вопросов…
Беседа с Сулейман-пашой вышла обстоятельной, заняв более часа, зато я прояснил для себя множество моментов, как из своего прошлого, так и необходимых мне в ближайшем будущем.
Подробностями про нападение на наше посольство в селе Хаджимус визирь не владел, что было вполне логичным, мы ведь тогда основных фигурантов порешили на месте преступления. Но единственное он знал точно – на турок вышел по своей инициативе человек с нашей стороны, предупредив их о якобы планируемой нами засаде. С учетом ранее известных мне фактов о переносе сроков переговоров и притворной болезни Панина, а также того, что только он обладал всей полнотой информации о мероприятии, можно было сделать однозначный вывод о его предательстве. Хотя с учетом того, что Панин, по словам Потемкина, являлся как минимум косвенным виновником смерти Екатерины Алексеевны и явным участником государственного переворота, он и без этих обвинений, не имеющих прямых улик и судебных перспектив, заслуживал смертной казни. Но разобраться всё же было необходимо, страсть как не люблю недосказанности.
Что же касается моего ареста в Бухаресте, то причиной его, как я и предполагал, оказалось желание великого визиря узнать секреты оружия, уничтожившего турецкий флот на рейде Феодосии, и попробовать перетянуть меня угрозами и подкупом на службу султану. Ничего не ново на этом свете.
Дела давно минувших дней это, конечно, интересно и отчасти даже полезно, но большую часть беседы я все же уделил другим вопросам, постаравшись по максимуму прояснить для себя особенности уклада и структуры турецкого и в первую очередь стамбульского общества, узнав множество интересных вещей. Например, что запас муки в столичных пекарнях положено иметь на месяц работы, управление миллетами (общинами)«зимми», то есть покровительствуемых народов из числа людей Писания (христиан и евреев), организовано через глав церквей, на которых возложены ещё и функции светских властей, а представители этих народов составляют почти половину от семисот тысячного населения столицы. Единственными же из славянских жителей империи, кто привлекался к военной службе и имел право на ношение оружия, оказались сербы в Белградском пашалыке (область, управляемая пашой), которые в ответ на некоторую автономию местного самоуправления и небольшие налоговые послабления, были обязаны нести пограничную службу на неспокойной австрийской границе.
Но самым удивительным, оказалось то, что чиновники Османской империи редкостные «извращенцы» и в плане выделения себя из общей массы населения переплюнули даже дворян девятнадцатого века из одной огромной, заснеженной страны, частенько знававших французский язык, лучше родного (хотя какой для них родной в этом случае, еще вопрос). Так вот, они просто придумали новый язык для чиновников – османский, состоявший из смеси турецких, арабских и персидских слов, и являвшийся непонятным подавляющему большинству населения империи, считая владение новоязом признаком утонченности и образованности.
