‒ Ну уж нет! ‒ замотал головой Волошин, но само предложение ему польстило. Суп и в самом деле вышел отменным.

Остаток дня прошёл тихо. Караул переделал все задания, указанные в журнале ежедневных поручений, и в шестом часу уселся полдничать, когда в части нарисовался Дмитрий Сергеевич.

Начальник отряда подполковник Голубочкин с самого своего приезда в город никогда не пользовался должным уважением среди подчинённых. Из-за невысокого роста и раздутого эго к нему накрепко приклеилось прозвище Наполеон, которое, впрочем, имело ещё и другие более уничижительные варианты.

Дмитрий Сергеевич был трусоват, одинок и уже несколько лет проживал в гостинице, в номере которой держал рацию, благодаря чему мог слышать все переговоры на выездах.

У подполковника Голубочкина не было даже личного автомобиля, и путём хитрых манипуляций он завёл себе водителя для служебной «Волги», которого бессовестно дёргал по любому случаю. В выходные, когда в гостинице становилось особенно шумно или просто скучно, Дмитрий Сергеевич приезжал на работу, прохаживался по помещениям и, как поговаривали, принюхивался, не пахнет ли от кого спиртным или ещё чем, хотя его заместитель Погорельцев трижды из пяти дней появлялся на работе с запашком, а с жёсткого похмелья от него всегда сильно несло одеколоном.

Сам подполковник Голубочкин, как многие в этом городе, тоже крепко пил от скуки и тоски. Пил ещё и от того, что ему достался самый неблагополучный район, своего рода дисбат, в котором в тёплое время года в изобилии горели окрестные поля, а зимой – засыпанные по самую крышу дома. И чтобы добраться до горящего дома, впереди пожарного автомобиля пускали трактор, ибо дороги заметало быстрее, чем их успевали расчищать. Весной же из берегов выходили реки, и деревушки, стоящие ниже по течению, скрывались под водой…

Подполковник Голубочкин вот уже несколько дней плохо питался. Единственная столовая с недорогими, но сытными обедами закрылась после пожара на кухне, в кабаках не подавали приличной еды, рестораны в этом захудалом городишке отродясь не водились, а в гостиничном буфете можно было заработать гастрит. С урчащим желудком Дмитрий Сергеевич заглянул на кухню и жалостливо попросил чего-нибудь пожевать. Волошин, как было заведено, к пяти часам разогрел остатки обеденного супа, который, правда, к приходу подполковника успели растащить.

‒ Попробуй солянки, Сергеич, ‒ предложил Ильюхин и указал на кастрюлю.

‒ Там только жижка осталась, ‒ предупредил Волошин.

Дмитрий Сергеевич слил прямо из кастрюли остатки супа в глубокую тарелку и сел со всеми за стол.

‒ Ничего, уж лучше бульончика похлебать, чем ещё раз притронуться к гостиничной еде, ‒ с этими словами подполковник Голубочкин принялся жадно хлебать бульон. Съев всё до последней капли, Дмитрий Сергеевич ещё протёр тарелку кусочком хлеба, поблагодарил и уехал.

Спустя пару часов Волошин соорудил традиционную яичницу, накормил всех ужином и стал дожидаться, когда прекратиться хождение караульных, а затем взялся за уборку кухни. Он перемыл всю посуду и оттёр плиту от брызг. Собрал остатки еды на одной полке и протёр остальные. Так же он поступил с тем, что хранилось в холодильнике, и даже помыл его изнутри. К полуночи у него всё было собрано и распределено: баночки к баночкам, кружечки к кружечкам.

***

Утром Волошин проснулся от звука закипающего чайника. Сорокапятилетний водитель Рябоконь – некогда темноволосый, кареглазый, с чёрными бровями в разлёт, которые придавали ему некоторое сходство с хищной птицей, – страдал бессонницей и порою вставал очень рано. Волошин слышал, как тот шаркает по кухне, но затем снова задремал и вздрогнул от резкого звонка будильника, заведённого на шесть часов утра. После туалета Волошин сразу отправился на кухню. Там уже сидел Рябоконь и пил кофе. Волошин соорудил завтрак из оставшихся продуктов, и они вместе перекусили. Около семи часов стали подтягиваться остальные караульные. Они, позёвывая, толпились возле кухонной мойки, чтобы умыться тёплой водичкой из бойлера. Тем, кому не хватило места шли в туалетную комнату, в которой неприятно пахло, и вода в кранах всегда была ледяной. Волошин ушёл в диспетчерскую, чтобы подменить у телефонов Каплана и дать тому время позавтракать.

Диспетчер вскоре вернулся, и Волошин взялся прибирать кухню. Он отдал остатки еды служебному коту, смёл крошки со стола и вынес мусор. В часть стали подтягиваться бойцы заступающего караула. На пороге кухни появился начальник первого караула Носков и принялся осматривать помещение не менее тщательно, чем это делал сам Волошин сутки назад. По лицу Носкова было понятно, что ему не терпится обнаружить какое-нибудь пятно или другую оплошность, но ничего такого не находилось. Потом он заметил на полке стопку пакетов и радостно скомандовал:

‒ Убери!

Ближе к восьми Волошин снова заглянул в диспетчерскую и увидел обычную утреннюю суету: Каплан заполнял отчёты за истекшие сутки и одновременно рассказывал обо всех происшествиях Вике, рыжеволосой девице неопределённого возраста. Из динамиков, расположенных в соседнем кабинете, уже доносился голос техника, проверяющего готовность отрядов к селектору. Несмотря на занятость, Каплан ещё успел попросить рецепт супа, и Волошин вытащил из кармана клочок бумаги, на котором записывал для себя список ингредиентов и последовательность действий. Заступающая на дежурство диспетчер Вика отпустила Волошина, так как в его присутствии не было никакой необходимости.

Волошин вошёл в холодный гараж через узкий коридор как раз в тот момент, когда расположенная напротив дверь распахнулась, и бойцы первого караула, громко переговариваясь, ввалились гурьбой в гаражный бокс. Пока они меняли чужие дыхательные аппараты в автоцистернах на свои, Волошин забрал аккуратно сложенную, единственную оставшуюся на скамье боёвку и отнёс её в шкафчик, запер его и направился в комнату отдыха, когда его окликнул Попов:

– Волошин, кто у вас на первом ходу?

– Ильюхин, – не задумываясь, ответил Волошин.

– Раз ты в ту сторону идёшь, крикни его. Пускай захватит тряпку.

Волошину, как своего рода педанту с определённой долью ленцы, было проще сделать один раз, но хорошо, чем потом несколько раз переделывать. Именно поэтому пожарный автомобиль второго хода, за которым был закреплён Волошин, к утру всегда сверкал чистотой и не требовал дополнительного внимания.

Вообще-то, четвёртый караул считался лучшим в части. В нём, конечно, хватало своих лоботрясов, и выполнять дополнительную работу они не любили, но, если принимались за что-то, делали с излишком. Это были хорошие ребята среднего возраста со вздорными характерами. Они постоянно задирали друг друга и даже могли устроить потасовку. Первое время Волошину подобные взаимоотношения с постоянным подзуживанием и подкалыванием коробили. Однако свои основные обязанности ребята выполняли слаженно и без нареканий. Большая часть из них имели дополнительную подработку. Заработок пожарных был небольшим, и денег на семьи, кредиты и алименты никому не хватало. Сразу после дежурства они меняли промокшие боёвки на засаленную одежду автослесарей или пересаживались за баранку такси. Они мало спали и много работали, так что Волошину оставалось только удивляться тому, как его старшие товарищи умудряются сохранять бодрость духа.

Освободившись раньше всех, Волошин сидел в комнате отдыха с грустным и уставшим лицом и отрешённо глядел в телевизор, а вокруг него постепенно собиралась компания из взрослых мужиков, которые тоже были не прочь посмотреть советские мультфильмы.

Когда все недочёты были устранены, начальники караулов удалились в кабинет начальника части для ритуала передачи дежурства. Спустя некоторое время Носков появился на пороге комнаты отдыха и в присущей ему ноющей манере позвал своих пить чай. Для Волошина это означало, что он свободен. Едва он подумал об этом, как на всю часть раздался звонок. На мгновение все замерли. На лице каждого пожарного промелькнула тревога – а вдруг длинный? Но сразу последовал ещё один, возвестив о том, что караул сменился.