Студёный майский день в конце концов завершился мелким дождём. Выездов не было, и к полуночи весь четвёртый караул мирно спал, и в своём сне посапывал, постанывал, а порою и резко всхрапывал. Мерно жужжал электрический обогреватель, обдавая слабым теплом просторную комнату с несколькими кроватями и раскладными креслами. Никем не выключенный телевизор что-то бормотал сам с собою, работая вхолостую…

− Вы что, не слышите?!! Я уже две минуты звоню!!! – с воплем и расширенными от ужаса глазами ворвался диспетчер Каплан в это сонное царство. В комнате зашумели.

‒ Что случилось? ‒ спокойно спросил начальник караула Касатов, приподнимаясь и откидывая в сторону одеяло.

‒ Пожар! ‒ крикнул Каплан, убегая обратно в диспетчерскую.

Все разом повскакивали со своих нагретых постелей и поспешили в гараж одеваться, теряя на ходу кто не зашнурованные ботинки, а кто домашние тапочки. Через минуту две багряного оттенка машины с бешено вращающимися огнями невыразимо-красивого синего цвета уже мчались по тёмной улице Чернышевского мимо спящих дворов.

Издалека, в глубокой ночной тьме, пожар выглядел впечатляюще. Горела крыша, горела широкой полосой несмотря на дождь. Огонь бил фонтаном, взвивался, пробегая по карнизам, и улетал высоко в ночное небо чёрным, пресыщенным гарью, дымом. Казалось, ещё немного, и огненный красношкурый зверь разинет свою пасть пошире и поглотит целиком приземистую избушку, а затем, не насытившись столь малой добычей, пуститься рыскать в ночи, перебросится на ближайшие кусты и заборы, доберётся до соседской баньки и вырвется на простор, пожирая всё на своём пути…

Деревянный домик был ветх и на первый взгляд как будто необитаем, но кто-то из зевак, толпившихся поодаль невзирая на поздний час, крикнул, что внутри может быть человек. В отсутствие хозяев брошенный дом, давно лишённый электричества, обзавёлся новым постояльцем.

Начальник четвёртого караула Касатов велел остальным подать два ствола через магистраль, а сам, прихватив лом, направился к дому с подслеповатым оконцем.

Пока с одной стороны старого пожарного УРАЛа разматывали магистраль и прикручивали один ствол, Волошин, двадцатипятилетний пожарный, для которого подобные выезды были ещё в новинку, бросился к правому борту машины, чтобы достать второй ствол, открыл отсек, но не угадал. От этой оплошности под пристальными взглядами зевак его бросило в жар. Мысли заметались вспуганными воробьями. Он открыл следующий отсек и, к своему облегчению, нашёл то, что искал.

Тем временем Касатов парой ловких движений сорвал с петель запертую изнутри дверь и шагнул внутрь. Домик был маленький, и дым уже начал заполнять комнатки. Свет от фар бил прямо в окна, но этого было недостаточно. Начальник караула огляделся в полумраке по сторонам и заметил в углу спящего на диване мужичка. Касатов наклонился к нему и потряс за плечо, но мужичок, от которого сильно разило перегаром, давно немытым телом и мочой, только отмахнулся. Ничто не могло прервать крепкий сон уставшего человека. Под потолком потрескивало, и времени разводить церемонии не было. Касатов, крепкий тридцатилетний парень, пробормотав несколько нелицеприятных слов в адрес пьянчужки, взвалил его на себя и потащил на улицу. В этот момент мужичок неожиданно проснулся. С испугу он крепко ухватился обеими руками за дверной косяк и хрипло завопил:

‒ Пустите меня, сволочи!

Начальник караула с силой оторвал мужичка от косяка и вытолкал его во двор. Тот, как пришибленный, уполз в колючие малиновые кусты, где сразу же затих, и о нём надолго забыли.

Волошин подцепил свою линию к трёхходовому разветвлению и принялся разматывать рукава. Подали воду, и в это же мгновение рукав неожиданно оторвало от соединительной головки, и сильная струя ударила из автоцистерны прямо в землю, поднимая вокруг себя целый фонтан грязных брызг. На другом конце магистрали уже кричал Ильюхин, что вода пропала. Водитель Рябоконь с возгласом: «А, чтоб тебя!» отключил насос. Волошин было кинулся менять повреждённый рукав, но во всей этой суматохе, да ещё под нескончаемый аккомпанемент советов и замечаний столпившихся зевак, он никак не мог сообразить, где ему следует искать. На помощь ему пришёл командир отделения Орлов.

‒ Дай-ка, я сам, ‒ сказал он и лёгким тычком отстранил Волошина в сторону, нашёл то, что нужно было и живо пробросил новый рукав поверх старого, соединил его с другим, и вода весело побежала по магистрали рядом с кучей изношенных чулок…

…было славно лить сразу из двух стволов, не жалея воды, без остановок, заливая домик целиком со всех сторон. Потребовалось всего несколько минут, чтобы открытое пламя погасло, и огненный зверь, шипя и пофыркивая, присмирел. Однако останавливаться на этом не следовало. Где-то в глубине, в щелях бревенчатого дома, в ожидании подходящего момента, всё ещё могли тлеть живые искры.

‒ Ильюхин, Волошин, давайте наверх, пролейте там всё хорошенько, ‒ скомандовал начальник караула Касатов.

Земля вокруг дома была сплошь усеяна останками крыши, так что и подойти нельзя. Ильюхин, задыхаясь и отплёвываясь от зловонного дыма, отыскал свободное местечко возле крыльца и поставил лестницу. Потом проблевался в сторонку и полез наверх. Его всегда тошнило от дыма.

‒ Будьте внимательны! Ходить только по несущим конструкциям! ‒ напомнил им вдогонку Касатов. ‒ А ты, ‒ обратился он к Козлову, командиру второго хода, ‒ присмотри за ними.

Волошин поднялся следом на крышу, где Ильюхин уже расхаживал тяжёлой походкой, и помог подтянуть рукав, который хоть и не был слишком тяжёл, но вдвоём всё равно сподручнее.

‒ Серёга, дай лом! ‒ попросил Ильюхин после беглого осмотра.

‒ На!

‒Я возьму! ‒ желая быть полезным, быстро откликнулся Волошин и двинулся к углу дома. Стараясь выбирать места потвёрже, он ступал осторожно по доскам, но всё же не угадал и наступил на размокшую фанеру. Он сразу заметил свою оплошность, но тонкое перекрытие выдержало. Волошин взял лом, развернулся и пошёл было обратно по верху бревенчатой стены, как вдруг сапог соскользнул с мокрого дерева, и он снова угодил в ту же мякину, которая на этот раз мигом ушла из-под его ног, и Волошин, отягощённый боевой одеждой весом почти в десять килограммов вкупе с поясом, топором, каской и сапогами, стремительно рухнул вниз. Падая, он успел раскинуть в стороны руки и ухватиться за деревянную перекладину, выронив при этом злополучный лом. После минутного замешательства он вдруг осознал, что вовсе не болтается между небом и землёй, а упирается одной ногой обо что-то упругое, должно быть, диван. Нащупав рядом с собой висящий лом, Волошин забросил его на крышу, а затем рывком забрался сам.

‒ Всё в порядке! ‒ крикнул он начальнику караула Касатову, который уже костерил Козлова за то, что тот не уследил и позволил убиться новичку.

Всё шло своим чередом. К трём часам пополуночи толпа на улице поредела. Пожарные споро разбирали замки сруба в свете автомобильных фонарей и заливали водой щели. Когда в очередной раз вбитый в стену лом внезапно начал сдвигать её целиком, из темнеющих кустов резко, словно крик ночной птицы, раздался голос всеми забытого мужичка:

‒ Эй, хату мне не ломай!

Но никто даже не обратил внимания на это. Все были заняты делом, дабы предотвратить на корню повторное возгорание. Таково негласное правило огнеборцев – дважды на один и тот же пожар не выезжать.

Почти закончив разбирать конструкцию дома, Ильюхин случайно зацепился ломом и вспорол валявшуюся на чердаке подушку, а затем ещё и наступил на неё, так что белые перья и пух мигом разлетелись во все стороны и облепили влажные боёвки. Ильюхин и Волошин осветили друг друга фонариками и захохотали. Они стояли по колено в перьях и были похожи на двух больших всклокоченных цыплят. Ильюхин в сердцах сбросил остатки подушки с крыши, но перья уже успели заполонить всё вокруг.