Человек, как вид существа, устроен таким странным образом, что ощущает внутри себя нечто под названием душа. Из-за этого его нахождение в природе сильно осложняется. Его палитра богата не только красками, но и глубиной цвета.

Человеческие мотивы весьма непредсказуемы. Система последовательностей и парадоксов работает как часы. И на протяжении всего жизненного пути человек, сладко мыслящий, задаётся грудой вопросов, которые, в конце концов, сводятся к одному, а есть ли истина?

Существует ли самое главное, незыблемое толкование всего и вся в этом мире?

Время от времени людям, человеческим особям в целом, кажется, что разгадка кроется в науке, религии, искусстве, эзотерике…

Но так ли обстоят дела на самом деле?

Как близок человек к той самой истине?

А может, он ещё бесконечно далёк от неё?

В нощ ту белу, словно денно

приступи ты к снежну лесу,

не бояся поклонись.

И в тиши, на воле здеся

грудью с воздухом ты слейся,

изопьёшь как вод блаженных,

грязи вычисти свои.

Засим ты проследуй дале,

глубоко в суровый дым,

в нём сосновый ствол холодный,

обнимися, помолись.

С чувством, с толком,

с расстановкой,

не колеблясь, говори.

Древа острые иголки

душу сызнова твою

нитью той, что тоньше ветра

вышьют прямо наяву.

Подле комеля садися,

вразумляйся, не спеши,

очи к небу вознеси.

Думы звёздами пусть блещут,

растекаются, трепещут,

как коснёшься ты земли,

встань спокохонько, иди.

Путь держи осанкой смелой,

плечи широко расправь,

по следам былой метели

ты круги своя возглавь!

Скоро, скоро вой метели,

полетят кругом снега

и на выжженной панели

не воскликнет ни огня.

Скоро, скоро белым цветом

облака умоют дни

и торжественным сонетом

встретят ночи наши сны.

И волшебная тирада

не умолкнет до весны,

как заветная отрада

необузданной мечты.

И слишком ранний месяц взвился

над обречённою зимой,

так мало было дня, клубится

холодный пар над злой рекой.

Паучьи лапы на деревьях

наводят жути серой мглой,

пока пишу, скрывает темень

пейзаж деревни дорогой.

Коньки и трубы лишь белеют,

из мрака высунув носы

и горизонт над хвоей млеет,

и тени ворвались в эфир.

Ещё мгновение и прощание,

и тают образы в окне,

а месяц ярче освещает

мечты о завтрашней судьбе.

Мокрый снег, тревожная ночь,

свет фонарных столбов по алее,

окунается быль в негу снов

и добреют злые метели.

Рассыпаются звуки тиши,

нежным пламенем тешится воздух,

жизнь, пожалуйста, стой, не спиши,

раствориться в веках я успею.

Белым морем охвачен пейзаж,

даже выбраться небо не может,

заколдованный миг между фраз

шепчет голосом рваным до дрожи.

Бесконечная таёжная зима,

устрашающее мнимое затишье,

то вороны всколыхнут края,

то стучится дятел дробью прыткой.

И смиренно сосны так стоят,

словно в коробок сложили спички,

вдруг, одна из них взяла зажглась

пламенем проворным и игривым.

Ускользнула рыженькая искра,

дерево совсем не повредила,

всё, как прежде, целая кора,

лишь трепещет веточка, так мило.

Где-то далеко рычат ветра,

обрывая ноты на фальцете,

шелестят зыбучие ветра,

прикрывая всё туманом белым.

Бесконечная таёжная зима,

устрашающее мнимое затишье,

то вороны всколыхнут края,

то медведю солнышко приснится.

Там, где выдох замерзает,

боль холодная внутри,

пепел с неба преграждает

твои смелые шаги.

Там царапается иней

о сверкающие льды

и касаются метелей

зачарованные сны.

Иллюзорная свобода

лишена взаимных чувств,

её дикая природа

отрезвляет сердца стук.

В той суровой поре жизни

счастье сильным лишь сулит,

кто в ежовых рукавицах,

как младенец крепко спит.

Безутешность синевы

кровостоком на холмы,

взгляд, чарующей тоски,

раскалённой суеты.

Капли утренней росы

заряжают котелки,

ты весны пока не жди,

спи спокойно в белой лжи.

Ветер крутит

обнажённые кудри любви

и вплетается в души,

разорванные изнутри,

и касается пепла надежд у земли

обручальное небо

холодного, злого пути.

Завсегдатаи мысли,

прожжённых потерь лейтмотив

губит без сожаления

хрупкий твой нарратив.

Нежный голос

касается раны и лечит её,

бесконечные драмы

сменились спокойствием снов.

Осень, словно душа опытной дамы,

прожившей достаточно всяческой драмы,

принявшей все невзгоды и беды, как данность,

но жаждущей втайне романтических гроз.

И, вроде уже позади всё веселье,

но выдастся может погожий денёк,

глаза заблестят солнечным светом,

как, вдруг их одёрнет холодный упрёк.

И слёзы ещё не застывшее время,

трепещет внутри живой огонёк,

дождями тягучими тяжкое бремя

ложится на хрупкие плечи всерьёз.

И утром она, туман выдыхая,

с надеждой встречает угрюмый рассвет

и, хоть уже было прощаний немало,

ах, сколько ещё ей скажут, – Привет!

Вечер мой не молод, сед,

кое-где светлеют шрамы

и в тиски сжимает драма

листья жёлтые дубравы.

Вечер дивный разогрет,

лишь огнём пейзажей смелых,

сердцу пламенный привет

шлёт чарующее время.

Закадычные друзья,

я и вечер этот мудрый,

пусть нам долго не пора,

пусть мы это не забудем.

Осень смотрит в глянцевый асфальт,

мокрых лавочек пустуют спинки,

бурей красно-жёлтой листопад

затопил прибрежные мотивы.

И эфирным маслом с неба дождь

капает на пыльные витрины,

и прохлады девственная дрожь

отрезвляет постепенно мысли.

Словно пожурить нас хочет ветер

(побледневший с лета он слегка),

проскользнёт туда, где не заметим

и уснёт до завтрашнего дня.

Ни случись пора печальных песен,

не увидим в ней самих себя

и в прозрачном пеньюаре вечность

не предстанет перед пеплом сна.

Лишь потуги жизни качали свет осеннего полотна,

сырые, словно во тьме ночной, обшарпанные края.

В досадном молчании тлели деревьев глухие тона.

Блёклые пятна мгновений будили невинный обман.

В прохладе под листьями прела густая трава,

стирались черты, под бременем лет хмелела прощаний пора.

Мысли тонули в объятиях липкой тиши

и ширилось восприятие русской открытой души…

Тропинкой узкой вдоль тумана,

где ветер шепчется с листвой,

где сняты маски идеала,

где снова я дружу с собой.

Там тянется бесчестность будней,

там радостно их всех встречать,

там инструменты жизни мудрой

играют мне осенний вальс.

И в этой лирике угрюмой