Смотрю, как в палату заходит тучная женщина с девочкой лет семи.

– Ох, а кушетка-то какая… – недовольно цокает языком она. – Ой… И тумбочка… – морщится. – Ну ладно, хоть санузел чистый, – кричит она из туалета своей, наверное, дочери.

Девочка молчит. Она прозрачная, с синяками под глазами, и ей явно больно.

– Меня Тамарой зовут, – шумно представляется вошедшая дама. – Это Люсенька.

Девочка пытается кивнуть и вдруг заваливается на бок.

– Ой, деточка! Люда! Люся! – Тамара, чуть не рыдая, подхватывает дочку, аккуратно укладывает. – Доча, ну все, мы попали к Захарскому, попали! Все будет хорошо! Раз у него, то все будет хорошо.

О боже! Это они про Марика? Это на него люди молиться готовы.

– Свиридовы? – к нам подходит медсестра из онкологии. – Это вам!

Она выставляет на окно пять литровых фляг.

– Что это? – округлив глаза, спрашиваю я.

– Это промывка, – спокойно отвечает медсестра. – Я вам ставлю препарат химиотерапии. Когда он заканчивается, вы ставите флягу с промывкой. Когда по назначению нужно, я приду поставлю следующий препарат. Когда он заканчивается, – женщина выделяет голосом местоимение, – ставите следующую флягу с промывкой. И так двое суток, – вздыхает медсестра и начинает устанавливать капельницу. – Ребенка можно не кормить, не поить. Не будет просить, не настаивайте. Да! – оборачивается медсестра. – Обязателен контроль мочи. Собираем, взвешиваем, записываем. Нельзя допустить застоя жидкости. Препарат химиотерапии должен обязательно вымыться из организма.

Женщина продолжает свои манипуляции с системой.

– Когда пойдет красная химия, моча будет красная. Не волнуйтесь. Это нормально.

– А! Да! Красная химия. Я вот… – подхватываю рулон фольги. – Мне передали.

В отделении меня научили, как обойтись… Все ведь уже заметили, что у меня денег нет.

– Зачем? – вскидывает бровь медсестра. – Марк Александрович для вас передал, – на окно рядом с флягами ложится «красная» система.

Я немею, а Тамара, наоборот, встревает в наш разговор:

– Марк Александрович – это Захарский?

– Захарский, – тянет медсестра, настраивая скорость капельницы.

– Он и наш врач тоже! – довольно заявляет вновь прибывшая.

– Ну, значит, вам повезло, – улыбается медсестра онкологии.

– А он зайдет?

– Как из операционной освободится, наверное, зайдет, – пожимает плечами женщина, наблюдая, как по трубочке бежит смертоносное лекарство. – В хирургии сегодня аншлаг.

Я присаживаюсь на стул, беру Мишку за ручку, включаю ему в телефоне мультики.

– Ну что? – улыбаюсь сыну. – Лечимся?

Он тут же залипает в любимый сериал про дракончика, а я могу думать только о том, сколько стоит эта чертова система, где Марк ее достал и почему не зашел сегодня.

14 глава

Катя

Мультики уже не нужны. Миша не может их смотреть. Первый час он переносил капельницу, можно сказать, нормально. Потом начал тихо хныкать. Потом просто лежал и смотрел в потолок.

На третьей фляге он вдруг тяжело вздохнул, повернулся ко мне и тихо прошептал:

– Мамочка, я устал.

Я могла только стиснуть его прохладные тонкие пальчики и быть рядом. Сидела, целовала. Мне показалось, что он уснул, но… Но вдруг его начало рвать. Он же не ел ничего и даже не пил!

Тамара бегает по палате и охает:

– Сестру надо! Сестру!

Забежала Нина, ввела что-то в катетер… Сказала – противорвотное. Но… Ничего не помогло. Моего малыша без остановки скручивает спазмом. Он плачет, а остановиться не может.

– Нина, пожалуйста, – вылетаю на пост я, – можно хоть что-то с этим сделать?

– Терпите! Сейчас промывка пойдет, ему станет легче!

Она не злая. Просто для нее это очень привычная картина. Я жмурюсь, стискиваю зубы, иду в палату.

– Ну неужели ничего нельзя сделать? – причитает рядом Тамара.

А я просто стою на коленях около Мишиной кроватки, глажу его живот, вытираю лицо.

Хлопает дверь. Марк! Кидаюсь к нему на грудь, забыв обо всем:

– Марк, его рвет уже час. Там в желудке уже ничего нет.

– Противорвотное кололи? – он хмурится, смотрит на зеленого Мишку.

– Да, приходила медсестра.

Он достает телефон.

– Нин, – спрашивает требовательно, – что Свиридову колола?

Ответ медсестры не слышу, но Марк повышает голос:

– Что, ондансетрона нет?  Блин, ну ты же знаешь, что я всегда назначаю! В операционной был!

Менее чем через минуту в палату забегает медсестра. У нее поджаты губы, она сверкает в мою сторону глазами, но при враче послушно что-то вводит в катетер.

Марк внимательно наблюдает за Мишей.

– Сейчас на уколе рвота остановится. Я тебе чуть позже занесу таблетки, – он смотрит время на телефоне. – Их давать раз в четыре часа по одной. Завтра весь день.

– Марк, – выдыхаю я и понимаю, что рядом с ним сейчас могу разреветься.

– Так, Кать! – он обхватывает меня за плечи, чуть встряхивает. – Кать, я понимаю, каково тебе сейчас, но это лечение! – он повернул меня так, чтобы Миша меня не видел, и говорит шепотом. – Сейчас ему плохо, но химия убьет опухоль, и уже завтра ему будет лучше! Поверь мне, Катя! Он у тебя завтра бегать будет!

– Бегать? – еле сдерживая слезы, лепечу я.

– Бегать, – уверенно кивает Марк и… притягивает меня к своей груди.

Не выдерживаю, прижимаюсь к нему всем телом. Хоть на секунду почувствовать его силу, хоть на мгновение вдохнуть его запах, хоть на миг поверить, что я не одна.

– Марк Александрович? – разрушает мою маленькую иллюзию Тамара. – А мы у вас новенькие.

– Да, я видел вашу карту, – он отпускает меня, поворачивается к ней. – У меня сегодня еще две операции, но я на сутках. Я подойду к вам. Сегодня в любом случае у вас никаких процедур, просто обустраиваетесь, о режиме дня на завтра вам все сообщит медсестра.

– Ага, – говорит Тамара и поспешно добавляет: – Мы так старались к вам попасть.

– Не переживайте, – Марк ей сдержанно кивает, смотрит на Люсеньку. – У вас хорошие показатели крови, вы очень вовремя приехали. Вы молодцы.

Тамара расплывается в довольной улыбке, а я вдруг понимаю, за что его тут все любят. А еще я очень хорошо вижу, что к новоприбывшим он относится совсем не так, как к Мише и… ко мне.

– Так, я пошел, – Марк обеспокоенно смотрит на часы. – Мыться пора. Я к тебе еще приду, – смотрит на меня, – ондансетрон принесу.

Выходит, не прощаясь, а Тамара смотрит на меня почти осуждающе.

– Мы из одного городка, – зачем-то объясняю ей я. – Дружили в детстве.

– Ну я ж и вижу, – тянет она, – что вы не простая.

– Да простая я, – хмурюсь, но больше объяснять ничего не хочется.

Мишу наконец-то прекратили мучить рвотные спазмы, я подхожу к его кроватке, вытираю влажной салфеткой ему лицо, принимаюсь убирать тазики, думаю, что надо помыть пол… Надо чем-то занять себя, чтобы пережить этот день. Марк сказал, что завтра будет лучше. Я ему верю.

Марк

Иду и в голове собираю все маты, которые помню… На двух языках. Нет! Мишка в порядке настолько, насколько может быть в порядке ребенок на химии. Злюсь я из-за его матери. Точнее… из-за своей реакции на нее!

Какого черта больше всего на свете мне хочется ее обнять, поддержать, защитить? Какого черта я между операциями лечу к ней в палату? Что я творю?! Катя! А как приятно было почувствовать ее на своей груди…

Ну она же просто боится. У нее ребенку плохо. Ей страшно и нужна поддержка. Это ничего не значит. Прошло больше трех лет. Она вышла замуж за другого. Она не любит меня. И неизвестно, любила ли. Но черт возьми! Как она прижималась!

– Марк? – окликает меня Колька. – Мойся, быстро!

– Что такое? У нас же еще двадцать минут.

Я искренне собирался если не пообедать, то хотя бы пирожок проглотить.

– Марк, там такое! Всех хирургов собирают! Третья операционная!

Да что за день-то? Это не моя пациентка!