Последний член триумвирата, поэт Томас Антонио Гонзага, родился в 1744 году и последнее время служил судьей в столице капитании Минас. Он считался самым талантливым из трех друзей. Его произведения отличались известным налетом фривольности и даже некоторого эротизма. Но любовная тематика у Гонзаги тесно переплеталась с политическими темами. Обращаясь к воображаемой любимой, Гонзага высказывал свои мысли об окружающем мире, о политическом строе, о будущем Бразилии. После Гонзаги в Бразилии появился поэт Силвио Ромеро. Хотя Ромеро и признан величайшим поэтом Бразилии колониальных времен, но и имя Гонзаги не забыто, и стихи, которые он писал, стали известны не только в самой Бразилии, но даже в Европе. Одно из стихотворений Гонзаги переведено на русский язык Александром Сергеевичем Пушкиным. Оно таки называется: «С португальского». Больше всего Гонзага любил писать сонеты, тщательно отделывая каждую фразу.

Небольшого роста, полный, с голубыми глазами, веселый по характеру, Гонзага выглядел настоящим денди. Он хорошо одевался, внимательно следил за своей внешностью и очень огорчался, когда кто-нибудь напоминал ему о его возрасте, довольно большом животике и лысине, предательски блестевшей на званых вечерах, когда в окружении молодых девиц, поклонниц его таланта, он декламировал свои последние сонеты и оды. В отличие от двух друзей Гонзага не обладал солидным капиталом. Когда он, вынужденный совершить путешествие в Португалию и получивший там назначение на пост судьи Вила-Рики, готовился к переезду в Бразилию, то денег на путешествие не хватило, и он обратился за помощью к ростовщикам. Так что судейская должность для Томаса Антонио Гонзаги была единственным источником существования, и назначение нового оувидора в Вила-Рику наносило сокрушительный удар по планам Гонзаги и, естественно, настраивало его против португальских властей. Недовольство Гонзаги имело под собой еще одну немаловажную причину; увольнение с должности судьи Вила-Рики и перевод на службу в Баию нарушали планы предстоящего бракосочетания с прекрасной девушкой Марией Доротеей.

Историю этой любви до сих пор можно найти в каждой бразильской школьной хрестоматии, и мы не можем хотя бы в нескольких словах не рассказать о ней, правда, для этого нам придется вернуться к событиям двухлетней давности.

В то время Томас Антонио Гонзага жил в доме на улице Антонио Диас, напротив площади, где строилась церковь Сан-Франсиско. Эту церковь и сейчас можно увидеть в городе Оуру-Прету, как сейчас называется Вила-Рика. Строительство церкви велось под руководством замечательного мастера Антонио Франсиско Лисбоара, который стал известен в истории колониального искусства Бразилии под прозвищем Алеижадиньо, или Алеижадиньо де Вила-Рика. Алеижадиньо был прекрасным скульптором и выполнял свои работы из так называемого «мыльного камня» в стиле барокко с привнесением своих, типичных только для этого мастера элементов. У Алеижадиньо были парализованы обе ноги, и когда он отправлялся на работу, то единственный раб, имевшийся у Алеижадиньо, нес его на руках до мостков у входа строящейся церкви, которые служили Алеижадиньо рабочим местом. Так во г Томас Антонио Гонзага жил напротив строящейся церкви, но с Алеижадиньо у него были неважные отношения, так как Гонзагу раздражал стук, который производил мастер своими инструментами. Поэтому Гонзага предпочитал проводить время во внутреннем дворике дома, у фонтана, выложенного камнем. К дому Гонзаги примыкала резиденция, принадлежавшая двум братьям: доктору Бернардо да Силва Феррану и подполковнику Жоану Карлосу Шавьеру да Силва Феррану. Все восемь окон соседского одноэтажного, большого по тем временам дома выходили на улицу, а лишь одно окно – во двор дома Гонзаги.

Однажды, сидя у фонтана, Гонзага, случайно взглянув на соседское окно, увидел в нем мелькнувший силуэт девушки. Поэт заинтересовался, так как считал своих соседей закоренелыми старыми холостяками. Любопытства ради он стал выведывать у слуг, что за незнакомка появилась в доме братьев.

Оказалось, у стариков поселилась дочь одного из их дальних родственников – капитана в отставке. Гонзаге также доложили и имя девушки. Ее звали Мария Доротея Жоакина де Сейшас.

В другой раз, когда Гонзага вышел во дворик, он увидел открытое соседское окно, и возле него сидела Мария Доротея с каким-то вышиванием в руках. На галантный поклон поэта девушка ответила улыбкой и едва заметным кивком головы. Знакомство состоялось. Теперь уже Гонзага с нетерпением ожидал каждого следующего дня, стараясь улучить момент, когда у окна появится божественное создание. Через месяц Гонзага признался сам себе в том, что он обожает Марию Доротею. Чувствительной душе поэта подобное признание послужило источником для творческого вдохновения, и Гонзага стал все стихи посвящать девушке. Потом он уже не довольствовался перечитыванием в одиночестве созданных од и сонетов и решил декламировать их друзьям и знакомым. Естественно, что вскоре в городе заговорили об увлечении поэта, и вилариканцы знали все подробности переживаний Томаса Гонзаги. Безусловно, о чувствах сорокалетнего Гонзаги кдевятнадцатилетней Марии Доротее вскоре прослышали и родственникидевушки, братья Ферран, которые к тому же встречались с другом Гонзаги – поэтом Клаудио Мануэлем да Коста. Когда Клаудио попытался прозондировать отношение братьев Ферран к возможному сватовству Гонзаги, то родственники девушки не проявили большого восторга. Даже больше того, они высказывались решительно против заключения подобного брака. Когда Гонзаге передали слова братьев Ферран, это его отнюдь не обескуражило – он продолжал писать стихи, посвященные Марии Доротее, и надеяться на благополучный исход. После двух лет ухаживаний Гонзага преодолел все трудности, стоявшие на его пути, и в один прекрасный день братья Ферран просили Клаудио Мануэла да Коста сообщить Томасу Антонио Гонзаге об их согласии на официальное сватовство.

В один из вечерних июльских дней 1788года около дома братьев Ферран наблюдалось большое оживление. Судя по многочисленным лампам и светильникам, заливавшим ослепительным светом все пространство на много шагов вокруг дома, здесь готовилось какое-то торжественное событие. Вот как повествует о нем бразильский писатель Аугусто де Лима-младший.

«В большом зале дома Ферран вэтот вечер можно было увидеть весь цвет вилариканского общества, да и не только Вила-Рики, но, пожалуй, и всей капитании. Самые прекрасные и ароматные цветы садов Вила-Рики заполняли большие вазы из китайского фарфора, поставленные на каменные возвышения. Во всех канделябрах были зажжены свечи из надушенного стеарина. Мария Доротея, со своими родственниками и друзьями, ожидала прибытия Томаса Антонио Гонзаги, который, согласно принятым тогда обычаям, через своих доверенных лиц передал официальное предложение о сватовстве. Одетая в дорогое платье из тонкого батиста, с черными волосами, обрамлявшими нежное белое лицо, с украшениями из золота, драгоценных камней и жемчуга, Мария Доротея была прекрасна. Время от времени невеста или кто-нибудь из ее ближайших подруг садились к эспинето (музыкальному инструменту, похожему на пианино) и исполняли одно из произведений Пуччини и других композиторов. Во время одного из таких номеров, когда Мария Доротея играла романс Мартини, объявили о прибытии Толгаса Гонзаги, которого сопровождали его друзья Клаудио Мануэл, Инасио де Алваренга Пейшото, Грегорио Пирес Монтейро и Жоан Родригес де Маседо. После первых приветствий, которые были произнесены еще на лестнице и адресованы подполковнику Жоану Карлосу Феррану, все прошли в маленькую залу, где их встретил отставной капитан Валтазар Майринк, отец Марии Доротеи. В это время Мария Доротея в окружении родственников ожидала жениха в соседней комнате. Согласно обычаю руки Доротеи просил не сам Томас Гонзага, а его ближайший друг. Это был Клаудио Мануэл да Коста. Затем позвали Марию Доротею, и отец сообщил ей о сделанном предложении. Мария Доротея еле слышно ответила: «Да», – и покраснела от счастья. Услышав ответ девушки, Гонзага взял ее за руку и поцеловал кончики пальцев. Затем все перешли в большую залу и уже официально признанных жениха и невесту представили находящимся в гостиной гостям. Со всех сторон послышались аплодисменты. Жениха и невесту стали осыпать лепестками роз и гортензий…»