Это легко сделать.
Я вложила её в этот же конверт.
И немного блёсток.
И золотых звёздочек.
Я думала, они так красиво высыплются из конверта, когда ты его вскроешь.
Но мальчик, который у тебя живёт, пусть будет повнимательнее, когда станет укладывать всё это в ящик архива. (А почему у Деда Мороза вообще живёт какой-то мальчик? Это же правда как-то странно!) Может, он сметёт мои блёстки на совочек.
А эта голубая писчая бумага досталась мне в подарок на прошлый день рождения. Я ещё подумала: о боже, писчая бумага, зачем, она же никогда мне не понадобится!
Но – ошиблась.
С большим приветом,
Люси
PS
Сью говорит, что буквы PS из латыни. Это читается «постскриптум» и означает «после написанного». Сью знает латынь. Сью знает почти всё. PS пишут внизу письма, если что-то забыли упомянуть.
PPS
И PPS ещё после этого.
PPPS
А PPPS ещё после этого.
Так я могла бы продолжать и дальше…
Дорогая Люси!
Хорошо, так и быть, я отвечу.
Объясни же мне: с чего ты взяла, что я Санта?
Разве этот добрый старик живёт не на Северном полюсе?
Разве он не носит красную одежду?
У нас же во всём доме не найдётся ни одной красной куртки. Не говоря уже о красных штанах.
А Северный полюс от нас очень далеко, несколько стран пришлось бы проехать.
Да, мы живём в большом доме. И сразу за домом начинается лес. И в это время года на большой ели перед домом у нас всегда горят маленькие огоньки. А когда идёт снег, всё это действительно выглядит, ну да, как-то по-рождественски.
Но в снегопад даже автобусная остановка на нижней улице выглядит по-рождественски!
А сейчас даже и снега никакого нет.
Я в растерянности,
Б.
Дорогой Санта!
Но ведь должно быть в твоём огромном доме хоть одно зеркало!
Хотя, может, поэтому у мальчика такие растрёпанные волосы? Как швабра. Потому что у вас там нет зеркала? А может, и ножниц нет.
Хорошо, тогда я скажу тебе то, что видно любому постороннему глазу. Все картинки с Дедом Морозом, какие я видела, а видела я их много, изображают – тебя.
Белая борода? Есть.
Белые волосы? Есть.
И твой голос, когда ты разговариваешь на улице с мальчиком, такой густой и зычный, что даже у нас слышно. Я очень легко могу себе представить, как ты восклицаешь: «Хо, хо, хо!»
И ты такой большой.
И что с того, что у тебя нет красной шубы? Зато есть красная шапка. Даже с помпоном.
И то, что ты живёшь в этом доме. С ёлкой у порога и с поляной позади. С башенками. И эркером. Если ещё представить всё это в снегу…
Сердечный привет,
Люси
Дорогой Санта!
Знаешь, что сейчас было?
Я встретила мальчика. Твоего мальчика.
Я как раз стояла внизу, у воды. Я туда часто хожу. Мне нравится, что мы живём у реки.
Сью говорит, что мы живём скорее в реке. Потому что лужайку за нашим домом часто заливает водой. Иной раз смотришь – там покачиваются стебли травы, а потом выглянешь, ба, да там уже река Лан.
– А что же тогда будет в половодье? – спрашивает Сью. – Нас же тогда совсем затопит! We are all going to drown[4].
Чарли говорит:
– Не проблема. Переберёмся на второй этаж.
Папа сказал:
– Надо бы спросить у соседей, как они с этим справляются.
Мама сказала:
– Надо бы спросить? И кто это должен сделать?
И вот я стояла у реки. И смотрела на воду. Вода была по-зимнему тёмная, даже чёрная. И бурлила прямо у моих ног. Ещё шаг, и я бы промочила сапоги. Или чего хуже.
И тут меня кто-то окликнул:
– Ты же не собираешься прыгнуть в воду?
Я вздрогнула от неожиданности. Не слышала, как он подошёл. Он стоял на мостках, ведущих к воде от соседнего участка. Красивые такие мостки, какие и должны быть. С лесенкой и лодочным сараем.
Летом, наверное, приятно лежать на тёплых досках, под которыми шумит Лан. А ты любишь так лежать? А бывает летний Санта? Интересно, он садовничает?
Наша лужайка внизу ничем не отделена от воды, разве что цветочной клумбой, пустой по зимнему времени. А ты весной что-нибудь сажаешь? Мне нравятся нарциссы.
– Ну что, – сказал мне мальчик, – хочешь нырнуть?
– Не-е, – ответила я. – А ты?
– Нырять я люблю, – сказал он. – Только не при пяти градусах.
Я кивнула.
Ещё бы.
Он стоял, засунув руки в карманы куртки, и смотрел на меня. Он больше меня. Старше. Может, как наш Чарли. Может, даже как Сью.
– М-да, – сказала я. – Тогда я пошла домой.
– М-да, – сказал он. – Приятного соседства. Если вам что-нибудь понадобится – яйца, сахар, мука или что-нибудь не из еды, можно взять у нас. Просто звоните в дверь.
– А, хорошо, – сказала я. – Спасибо.
И мы кивнули друг другу.
Мальчик ушёл.
А я смотрела ему вслед, как он шёл по опавшей листве.
Может, мне и правда зайти к вам. У нас часто чего-нибудь не хватает. Но только не сахара.
Люси
Санта!
В ситуации так ничего и не изменилось.
Что это за Рождество будет, скажи, пожалуйста?
Люси
Дорогой Санта!
Ну, несколько недель до Рождества у тебя ещё есть.
Просто ноябрь – плохое время. Деревья стоят голые, небо серое – и легко понять, почему папа не хочет вставать.
Я бы тоже предпочла остаться в тёплой постели и смотреть из окна на деревья у реки, а не идти в эту дурацкую школу, где эти дурацкие девчонки.
Но ничего не поделаешь.
Так мама всегда говорит. Она уже внизу и готовит завтрак. Я слышу, как она переговаривается с Чарли. Тот, наверное, управляется уже с третьей порцией мюсли. Это потому, что ему тринадцать лет. Так говорит мама.
– Он ещё всю плешь прожрёт, – говорит Сью.
Я слышу её особенно отчётливо, потому что у Сью такой голос, что её хочешь не хочешь, а услышишь.
– Не прожрёт, а проест, – устало говорит мама. Она в последнее время часто звучит устало. – Он же не животное.
– Ты уверена? – спрашивает Сью. У неё есть такая специальная сьюшная интонация. Она при этом, должно быть, морщит нос. Она умеет морщить нос и при этом не выглядеть глупо. Потом она обращается к Чарли: – You are a pig[5].
И Чарли громко хрюкает.
Я тут, наверху, смеюсь себе в подушку.
Мама и Сью внизу в кухне тоже смеются.
А папу я совсем не слышу.
Он, наверное, нас тоже не слышит. Наверное, натянул одеяло на голову и свернулся калачиком, как будто ему холодно.
И не отвечает, если с ним заговорить.
Но я всё равно загляну к нему перед тем, как спуститься вниз к остальным. И скажу ему, чтоб не торопился вставать, пока не покажется солнце.
