– Надо кровь остановить, – пролепетала одна из женщин. – Шрам точно останется…

Ведьма цокнула языком. Катаси навсегда запомнил этот звук как пренеприятный.

– Да и не только шрам, – сказала та. – Он теперь меченый.

Позже женщины уверяли, что видели, как из воды мальчика к берегу вынес огромный карп, плывший против течения.

Катаси

Иваки Катаси жил на свете двадцать один год и совсем не собирался умирать. Эта мысль посетила его в тот момент, когда земля под его ногами не просто содрогнулась, но разошлась в стороны, поднимая клубы пыли. Юноша полетел вниз и невольно вспомнил случай из далёкого детства, когда совершенно так же потерял под собой опору и неожиданно рухнул. Однако теперь под ним была не река, а глубокая трещина в земле. Рядом не было никого, кто мог бы ему помочь, а на явление волшебного карпа надеяться не приходилось.

Пыль лишила его зрения ещё до того, как падение завершилось. Руки судорожно цеплялись за короб с кистями и чернилами, будто бы от этого зависела его жизнь, шляпа, прежде защищавшая от солнца, слетела с его головы… Затем он ударился затылком, в ушах зазвенело, а сознание его покинуло.

Когда Катаси очнулся, он с удивлением обнаружил, что всё ещё жив. В этом не было никаких сомнений, так как голова его гудела, а глаза сквозь прикрытые веки всё ещё были способны различать свет. Несомненно, даже если бы он стал призраком, едва ли он бы мог ощущать головную боль. Его плоть буквально вопила о жизни, сохранившейся в ней каким-то чудом, не иначе.

Он попытался сесть, но движение вышло слишком резким, и к горлу подступила тошнота. Что-то коснулось его губ. В рот полилась терпкая жидкость. Женский голос, удивительно ласковый, но при этом какой-то неестественно холодный, произнёс:

– Не время, милый мой, тебе просыпаться, пей, пей, набирайся сил. Они мне понадобятся.

Смысл фразы ускользнул от него, и позже он с трудом смог вспомнить неясный шепот.

Следующее пробуждение оказалось приятнее.

Катаси сел, осторожно на этот раз. Однако опасения его были излишними. В теле не осталось тошноты или боли. Разве что небольшая слабость да лёгкое головокружение. Такое бывало после слишком долгого сна в неудобной позе. Правая рука немного онемела. Он понял вдруг, что она перевязана от локтя до самого запястья. Юноша порадовался, что ведущая рука у него левая, в отличие от многих сверстников. Значит, и кисть он сможет держать, а это главное.

Комната была незнакомой. Свет падал через открытое окно, на полу танцевала кружевная тень деревьев. Те росли к дому так близко, что ветви их так и норовили забраться внутрь. Воздух был чист, но, казалось, какой-то необъяснимый и тревожный запах затхлости портил его вкус. Катаси стало неуютно.

Впрочем, мысль эта быстро покинула его, потому что одна из перегородок со знакомым шуршанием отъехала в сторону. В комнату влетели две девушки в простых, но опрятных одеждах. Они без особого изящества поклонились ему и, прежде чем он успел хоть что-то сказать или сделать, вновь скрылись за створкой.

Он ничего толком не понял. По крайней мере он, похоже, попал к людям, которые были готовы о нём позаботиться. Очень быстро створка открылась вновь. На этот раз безмолвная служанка несла изящный лаковый поднос. В животе заурчало.

– Здравствуй, – попытался начать разговор Катаси.

Однако девушка не издала ни звука, отчего юноша растерялся. Она оставила угощение, поклонилась и вновь покинула его. Пустой желудок напомнил о себе, стоило Катаси лишь взглянуть на принесённое угощение. Тофу, тушёные овощи, зелёные бобы, горка полупрозрачных крохотных рыбок, каких он только мельком видел, да никогда не пробовал. Лакомство было ему не по карману. Плошка риса… Белого риса, чистого и ароматного! Такой он мог позволить себе только на праздник Нового года[3].

Раз уж он вновь избежал неминуемой гибели да к тому же попал в дом к людям, которые были готовы кормить его как самого императора, кто он такой, чтобы противиться воле богов?

Именно в тот момент, когда он закончил есть, точно по волшебству створка вновь отъехала в сторону. В этот раз в комнату вошла женщина. Движения её были до неприличия стремительны, но всё равно не лишены грации и плавности.

Руки и кожа её были белы, точно звёздный свет, длинные волосы были цвета угля, а губы подведены алым. Дорогие одежды и шпильки в волосах, длинные ногти, подведённые брови и невероятная стать выдавали в ней госпожу. Пусть лицо её и было обеспокоенным, незнакомка к тому же показалась Катаси невероятно прекрасной. Он никогда не видел таких удивительных женщин.

Юноша попытался поклониться ей, но женщина, к его удивлению, остановила его, удержав на месте изящным и властным жестом. Когда голая её ладонь коснулась его плеча, по телу побежали мурашки. Взгляд юноши невольно остановился на алых приоткрытых губах. Он повиновался, лишь на секунду уловив собственную мысль: разве благородные женщины позволяют себе так просто касаться незнакомцев?

– Не вставай, милый мой гость, иначе труды мои пропадут зря. Ты всё ещё слаб.

Голос её напоминал струйку ледяной воды и тягучую патоку одновременно. Катаси был растерян. Воздух сорвался с губ женщины, опаляя лицо ароматом пионов и багульника, перебив едва ощутимые нотки затхлости, утопив зачатки тревоги, что ещё не успели укрепиться в сердце юноши.

– Прошу простить меня, госпожа, – постарался учтиво ответить он, – я доставил вам много хлопот.

К его удивлению, красавица рассмеялась. Она села на край пёстрого одеяла, которым он был укрыт до пояса. В позе её появилось нечто небрежное.

– Не нужно церемоний, мой дорогой, – сказала она, нарушая все правила приличия, какие были только на свете. – Меж нами осталось мало преград в тот момент, когда я вправляла твою кость и поила тебя целебным эликсиром. Что последнее ты помнишь?

– Землетрясение да ещё ваш голос, госпожа.

– Славно, – ответила она. – Значит, лечение даёт свои плоды. Я Сойку, хозяйка этого места. Единственная, кто владеет этим домом, предваряя твой вопрос. Тебя нашли мои служанки и принесли ко мне. Ты спал несколько дней. Рука твоя ещё поболит немного, но заживёт быстро, а вот удар головой мог принести куда больше неприятностей. К счастью, нам повезло: раз ты помнишь землетрясение, есть надежда, что и эта хворь отступит.

Створка двери вновь отъехала в сторону. Молчаливые девушки вошли в комнату. Одна несла лаковый столик, другая – большое блюдо с пирожными. Воздух наполнился ароматом чая и сладостей. Катаси окончательно позабыл о своих опасениях.

Тут он вспомнил о том, за что так цеплялись его руки во время падения. Беспокойство за, возможно, навсегда утерянное главное его сокровище заставило сердце пропустить удар. Видно, это отразилось и на его лице, потому что Сойку спросила:

– Тебя всё-таки что-то беспокоит, мой дорогой?

– Да… Я… При мне были кое-какие вещи.

Девушка улыбнулась так очаровательно, что показалась нарисованной, а вовсе не живой.

– А я-то гадаю, что же так тревожит моего гостя. Должно быть, ты о рисунках, стихах да коробе с кистями больше прочего волнуешься, Катаси?

Парень почувствовал, как смущение заставляет гореть уши.

– Вы знаете, как меня зовут?

– Да, из писем, которые были при тебе. Уж прости мне моё любопытство: да только вещи твои я изучила ещё в первый день, как ты появился. На месте и стихи твои, и листы бумаги… Бунтующая земля куда больше навредила тебе, чем им.

– Вы читали мои записи?

– Да, – ответила женщина.

Она потянулась, точно кошка в пятне солнечного света. Катаси смутился ещё больше от этого томного жеста, какой не должна позволять себе женщина при мужчине. Кем была эта странная красавица?

Она придвинулась ближе. Так близко, что юноше захотелось отшатнуться, но он не позволил себе этого сделать. Не стоило обижать ту, кто выручил тебя из беды.