Спал Даан не слишком спокойно. И дело даже было не в тонком матрасе и неудобной кровати. Он долго ворочался, уговаривая себя скорее заснуть, но сон не шел к нему. Слишком уж сильно завладело его душой волнительное чувство предвкушения, опьяняющее не хуже вина. А если уж к слову о вине… Даан и радовался, что выпил за ужином немного, и сознание его оставалось ясным, и в то же время сердился на себя – отпустить взбудораженное восторженным предчувствием сознание и отдохнуть ему бы сейчас не помешало.
Только уже ближе к утру Даану удалось на несколько часов забыться сном. И сон этот был таким крепким, что бедняжка Сантиль, поднявшаяся к его невзрачной комнатёнке, чтобы разбудить к назначенному часу, подумала, что он не здоров или потерял сознание.
Сперва она просто приоткрыла дверь в коморку, и несколько раз шепотом позвала его по имени, но он даже ухом не повел. Постояла. Позвала еще – с тем же успехом. Еще постояла, долго решаясь переступить порог. Затем, зажмурившись, шагнула в комнату, все-таки найдя в себе силы побороть свое смущение и страх. Страх. Еще бы! Если бы отец увидел ее сейчас здесь, в комнате наедине с мужчиной – да не просто каким-то мужчиной, а Даанелем Тэреном! – он бы наверняка кричал так, что перебудил бы всех соседей в округе. Или еще хуже – выпорол бы ни в чем не повинную девочку, которая ведь даже и не помышляла о том грехе, в котором бы ее обязательно обвинил отец. Хотя если быть очень-очень честной – помышляла немного. В книгах, которыми она обменивалась с живущими в соседних домах девочками-ровесницами, часто рассказывалось о том, как прекрасная героиня остается наедине со своим рыцарем, и дарит ему поцелуй. Вообще, книги попадали в руки к Сантиль и ее подругам не так часто. В домах невысокого класса книг было не так много, и по большей части книги это были полезные. Кулинарные, книги по этикету, какие-то правила или очерки по уходу за приусадебным участком. Лирические сочинения или книги с романтическим содержанием рассматривались как бесполезные излишества, которые у юных девиц лишь вызовут ненужные представления о красивой жизни. А чем такие знания помогут состряпать хороший обед или выходить больную курочку-несушку? Да еще все эти книги про «любовь и про богатых», как однажды назвал их Жустав Сильбарр, стоили куда дороже «полезных» книг. Если бы родители узнали, что читают их дочери, они бы точно принялись голосить, причитать, и сожалеть о том, что выучили их грамоте. В общем – девочкам приходилось довольствоваться теми романами, что изредка удавалось купить вскладчину на подаренные на праздники или чудом сэкономленные при закупке продуктов деньги. Иногда еще кто-нибудь из рассеянных постояльцев забывал книги, и уезжал. Но это случалось редко. А однажды, в подарок на Первое Утро Года5, самой обеспеченной из подружек Сантиль живущая в богатом доме тётушка привезла в целый сборник любовной лирики. И там тоже было про поцелуи. Да еще и в стихах!
Да… Вот господин Даанель Тэрен уж точно знает толк в хороших стихах о любви, и, вообще, в романтической литературе. И, безо всяких сомнений, он знает толк в поцелуях!..
Сантиль так смутилась собственных мыслей, что покраснела, зажмурилась, едва удержалась на ногах, и чуть было не бросилась за дверь, прочь из каморки. Но вовремя одумалась, решив, что этим поднимет слишком много шума. Тем более, что она обещала господину Тэрену разбудить его пораньше.
– Господин Тэрен…, – пролепетала девушка. – Просыпайтесь, Господин Тэрен!..
Но тихий голосок никак не потревожил менестрельского сна. Тогда, краснея, бледнея и дрожа от ужаса и смущения, Сантиль протянула свою тонкую трясущуюся ручку, и легонько дотронулась до руки спящего музыканта. Но и это не увенчалось успехом. И лишь когда она, собрав всю свою волю, по- трясла его за плечо, Даан, наконец, проснулся. Открыл глаза, и несколько мгновений смотрел перед собой, словно пытаясь понять, спит он еще или уже нет, а если нет – то где находится.
– Господин Тэрен, просыпайтесь… пожалуйста… – повторила Сантиль, – Вы просили разбудить вас рано и… ванну приготовить.
– О… – сонный Даан уселся на кровати, жмурясь от неяркого, теплого света маленькой, низкой свечи, что Сантиль держала в руке на плоском подсвечнике с ручкой. – Спасибо…
– Я там все постелила… и вода уже нагрелась, наверное… Сейчас проверю…
Еще не совсем проснувшийся Даан слушал ее, молча кивая. Затем он встал, и потянулся к своей котомке, чтобы достать умывальный набор.
– Вы там как… помоетесь, рубашку свою оставьте… Я постираю потом… – продолжала смущаться на каждом слове Сантиль. – Я рубашку брата вам приготовила… Ему сшили той весной, а он её так и не носил. Теперь мала вот… в сундуке пролежала. Она чистая! Вы помоетесь, наденьте свежее… А я вам пока завтрак принесу. Сюда… Вы пирог с мясом будете? Вкусный… вчерашний… Сегодня еще тесто не ставили, скоро будем, но… И горячий цветочный чай принесу. Только простой, без пряных трав… и альтунарский кофе6 не смогу вам сварить. Он ароматный очень, все в доме проснутся…
Даан выслушал ее с широкой улыбкой.
– Ты – моя светлая звёздочка, милая, заботливая Сантиль!
Золотое у тебя сердечко. Точно. Спасибо тебе!
Он, наконец, вытащил чехол с умывальным набором, и стал торопливо убирать свой скромный багаж обратно в сумку. Сантиль украдкой следила за движениями его рук, и от Даана не скрылось то, с каким интересом посмотрела она на исписанные чернилами свитки пергамента, на которых он записывал свои стихи и пьесы, и особенного внимания девушки удостоилась небольшая книжица, которую он уже второй год носил с собой.
Эта книга досталась ему совершенно случайно. Он тогда впервые попал в столицу – только в тот раз путешествие началось с Западного Астер де Торонисса, а не Восточного, как сейчас. Одна довольно милая поэтесса под покровительством богатого мецената издала сборник своих стихов. Тираж был маленький, но прием с распродажей устроили на славу. Сами по себе стихи были довольно милы. Ничего гениального или жгущего разум и сердце, как стихи поэтов Киннара, в них не было, но для легкомысленной дамочки и таких же читательниц вполне подходило. Даан тогда ненароком попал на это событие. Что-то спел. Что-то сыграл. Сделал несколько многозначительных комплиментов выдающимся талантам поэтессы и изящности её рифм, и поспешил ретироваться как раз тогда, когда благодетель стихотворицы решил, что заезжий менестрель нарушает правила приличия. Но, сказать по правде, Даан потом еще виделся с этой дамочкой раз или два при других, куда более душевных, обстоятельствах. Тогда-то он и получил от нее в подарок вот эту книжицу.
Сантиль, конечно, историю появления этой книги в котомке менестреля не знала, но её куда больше интересовало название
«Пламень каменного сердца», выведенное потрескавшимся сусальным золотом на потертой обложке. Даан отметил себе этот интерес девушки – на всякий случай – поскорее завязал котомку, подхватил чехол с умывальными принадлежностями, и негромко скомандовал:
– Веди же меня в царство душистого мыла, горячей воды и чистоты, моя звёздочка!
Сантиль смутилась, зарделась, и поспешила из комнаты, ступая тихонько и освещая в полумраке огарком свечи дорогу себе и Даану.
В ванной, представляющей из себя небольшое помещение с облицованными камнем полом и стенами, тоже царил полумрак. Колбы светильников с люминарисом были прикрыты небольшими резными вставками, специально сделанными во всех подобных лампадах для регулирования яркости освещения. В ванной их было всего два – оба на стене, рядом с довольно большим зеркалом в простой деревянной раме. Под зеркалом стояла небольшая, грубоватая тумба, сооруженная из такого же камня, как пол и станы. В тумбу была встроена небольшая раковина, похожая на неглубокий жестяной таз. Рядом с раковиной стоял жестяной же кувшин для умывания, и оставалось еще достаточно места для того, чтобы купальщик или купальщица могли расположить принадлежности для мытья. На стене дальше висело несколько ковшей с длинными рукоятками. Рядом с дверями – лавка для одежды. На ней Даан обнаружил обещанную ему чистую смену белья. Сама дверь, как обратил внимание музыкант, запиралась на небольшие, но прочные засовы с обеих сторон. Ванна – большой деревянный ушат – стояла у противоположной от входа стены, под маленьким плотно занавешенным оконцем. Края и дно ванной были по старому обычаю застелены простынями. Ванна была налита водой больше, чем наполовину. От воды шел пар, едва уловимо пахнущий ромашкой.
