Верка была тогда совсем мала и не знала, кто такой судья. Решила смотреть, чтобы никто не мешал Шурику выигрывать, и каждый раз кричала и показывала кулак тем, кто мяч у брата отбирал. Тут лучший друг Шурика – Аркашка – так саданул по мячу, что он пролетел через весь задний двор, на котором шёл матч, и ударил Верку прямо в грудь. Верка раскинула руки и вместе со стулом полетела назад.

«Вера!» – закричал Шурик.

Позади стоял старый дощатый деревенский туалет. Серый покосившийся домишко скрывал свои недра за ярко-красной занавеской. Девочка, как пушечное ядро, врезалась в хлипкую конструкцию, сорвала сукно и упала прямо в яму. Зловонная жижа противно хлюпала под ладонями, подступала к груди. Верку затошнило. Тут чьи-то руки подтянули её вверх. Шурик был весь белый, а Верка не очень. Он схватил грязную сестрёнку и бросился к друзьям.

Мальчишки притащили корыто, натаскали тёплой воды из дождевой бочки, гревшейся на солнышке. «Мойте, мойте лучше!» – командовал Шурик. «Верушка, прости!» – причитал Аркашка. Он сбегал домой и украл у мамы мыло. Мальчишки намылили ей голову, шею, живот. С волос текли бурые вонючие ручейки.

«Ну, вроде, чистая!» – подвёл итог Шурик через полчаса усердного мытья.

– Верка, ты только маме не говори. Она же меня убьёт!

– Не скажу, – отозвалась Верка.

– Зато я скажу, балбесы вы! – посреди заднего двора стояла Шура. – Жаль конечно, что она не утонула в дерьме, – заметила язвительно.

– Ах, ты ведьма! Я тебе скажу, – закричал Шурка и запустил в сестру мокрой тряпкой. Но та всё равно наябедничала маме. Ох и ругалась мама!

– Шурик, мама всё равно бы заметила, я до сих пор ещё противно пахну, – утешала Верка брата.

– Верушка, вот ты смешная!

С тех пор Шурик Верку на футбол не брал. А потом стал как-то быстро расти.

Вот и сегодня в поход с Верой не собирался.

– Я сегодня еду в город, – весело сказал Шурик. – С папкой, в училище документы подавать.

– В лесное?! Вот здорово! А я потом тоже вырасту и тоже там буду учиться, а потом мы вместе лесниками будем. У меня будет ружье настоящее, и всех браконьеров погоним.

Шурик посмотрел на озорное лицо сестры.

– Пого-о-о-ним, пого-о-о-ним, – весело поддразнил он сестрёнку. – Выскочишь замуж ты. Вот тебе и все браконьеры!

– Тьфу, замуж, – скорчилась Верка. – Ладно, я тогда с Иркой пойду рыбачить.

Чтобы выйти к реке, нужно было пройти посёлок, подняться на пригорок, а потом с другой стороны спуститься по склону. Кама текла спокойно и неторопливо. Ирка приготовила платок. Девчонки зашли по колено в воду, заткнув предусмотрительно подолы платьев за пояс. Вода была тёплой и искрилась на солнце. Девочки растянули платок и замерли.

«Плывёт, готовься», – шепнула Верка. Толстобокая рыба медленно двигалась к тени от платка. «Давай!» – крикнула Верка, и девочки ловко опустили платок, придавив рыбу ко дну. «Есть», – Ирка выхватила рыбу из воды и, прижав запелёнатую и трепыхавшуюся к груди, плюхнула в ведро на берегу. «Ну что, ещё одну?». «Давай», – отозвалась Верка. Улов девчонки с трудом дотащили до Веркиного дома.

– Мама, смотри, что поймали.

Мама вышла на крыльцо. «Батюшки, – всплеснув руками, побежала за тазом. – Сейчас, сейчас. Вываливайте сюда».

– Ну, Верушка, будем на вечер уху варить из твоей бели, – засмеялась мама. Так и сделали.

Вечером за столом собралась вся семья. «Возблагодарим Господа за хлеб наш насущный», – папа перекрестился. Можно и есть теперь. Уха была ароматная и горячая. Верка торопливо дула в ложку и прихлёбывала густой пряный бульон. Шурик крошил в суп чёрный хлеб, Шура сидела молча, а когда никто не видел, показывала Верке язык. Валя была задумчива. Отец с матерью обсуждали городские новости.

Верка подумала: «Здорово, когда лето, когда тепло, пахнет рекой и рыбой. Хорошо, когда все вместе. Даже вредная Шура».

Глава пятая. Война – дело страшное…

Верка лежала на душистой траве, покрывающей пригорок. Отец сидел рядом и, закрыв глаза, слушал, как шумит лес. Над ними высилась крепкая молодая берёза, покачивала ветками, что-то шептала на ветру.

Верка любила эту берёзу. Росла она прямо на опушке. Весной они с отцом приходили к ней за берёзовым соком, а летом любили подолгу сидеть под ней и разговаривать о том о сём.

– Видишь, дочка. Весной мы берёзку хорошо замазали, после того как сок взяли. Она и растёт себе. Тут главное осторожным быть, чтобы не погубить деревце, – Андрей Васильевич погладил гладкий белый ствол.

Верка кивнула. Разговаривать не хотелось. Рядом с ней стояла полная корзина грибов. И ещё одна, только больше, – рядом с отцом. Вышли они из дома рано утром, когда деревня только-только просыпалась. Веркина мама собиралась устроить в доме генеральную уборку. Валя и Шура взялись ей помогать. А Верку отец забрал с собой в лес.

Они шли по лесу в мягком розоватом свете встающего солнца. Сонные птички вспархивали испугано от их шагов и возмущённо щебетали им вслед. Грибов было видимо-невидимо. И всё подосиновики да сыроежки. Верка собирала с азартом. И поглядывала на папу: так же она срезает грибы, как он, или не так.

– Верушка, уж солнце высоко. Значит и обед скоро. Пора домой нам.

Верка нехотя поднялась. В одной руке корзинка, в другой лапти. Босые ноги с удовольствием приминали мягкую траву. Пригорок вёл вниз прямо в деревню.

– Помнишь, пап, как мы с этого пригорка зимой на санях катались? – спросила Вера.

– Как не помнить, – засмеялся отец.

И действительно, как такое забудешь. Прошлой зимой отец с Веркой решили сократить путь до дома и съехать в деревню с заснеженного склона на санях. Сели в двухместные сани. Верка впереди, отец позади. Обнялись, поехали. Да так разогнались на заледеневшей дорожке, что вовремя не затормозили. Со всего размаху влетели в большое окно на веранде у соседей Синициных. Их домик прямо у леса стоял, на окраине деревни. Сели хозяева чай пить, а тут и гости пожаловали непрошенные, да ещё на своём транспорте. Осколки во все стороны. К счастью, никто не поранился сильно. Только руки у Андрея Васильевича были в мелких порезах. Он успел ладонями Верке лицо закрыть, когда понял, куда сани летят. А потом соседям два дня стекла менял.

Так, вспоминая эту историю, Верка с папой вошли в деревню. С площади доносился гул голосов. Вокруг столба, на котором крепилось радио, собрались почти все жители деревни. Встревоженные и растерянные лица, некоторые плачут. Андрей Васильевич взял Веру за руку и двинулся вперёд.

– А что это за столпотворение такое? Чего случилось?

– Беда, беда…

– Какая беда?

– Война…

– Да с кем война-то?

– Немцы. Немцы напали на Советский Союз. Война. Полчаса назад сообщили по радио.

Отец встревоженно оглядел толпу. Матери нигде не было видно.

– А Фросю мою не видели?

– Убежала она домой, как только услышала.

Отец повёл Верку из толпы.

– Ну-ка, дочка, скорее пойдём. Война – дело страшное.

Веркина мама сидела за столом спиной к двери. Сжавшись и от этого став ещё меньше, она плакала навзрыд. Повернувшись на звук шагов, встала. Лицо было мокрым от слез.

– Стало быть, война? – тихо спросил отец.

Фрося снова села за стол. «Она, она проклятая, – заговорила сквозь слезы. – Опять, опять. Что теперь будет, отец?!»

Андрей Васильевич подошёл и положил руку на плечо жене.

– Ну будет, будет, мать. Не пугай Верушку-то. Что Бог пошлёт, то и ладно. Может, и не дойдёт до нас война-то. Немец, может, до нас и не доберётся.

– Ой, чует моё сердце, чует. Снова чёрное надевать, снова…

Верка всё стояла у порога и смотрела, как мама плачет, а папа молча гладит её по спине. Что же это за война такая, что только от одного известия о ней весь привычный и надёжный мир рушится? Весёлая и ловкая мама плачет, а папа не находит слов…

У Верки заныла рука. Она только заметила, что до сих пор держит корзину с грибами. Девочка тихонько прошла на кухню и задвинула её под стол. У окна стояла Валя. Лицо её было почти таким же белым, как занавеска.