Я так и остался внизу.

III

Лето было в полном разгаре. Погода стояла жаркая и солнечная. Речка, нагретая солнцем и теплым воздухом, сделалась нашей любимицей. Целые вечера проводили мы на ее берегу — удили, купались, снова удили и опять купались, — и так без конца. Но что-то словно оборвалось в нашей веселой жизни, все мы еще помнили случай с Буканом и, хотя не сознавались друг другу, но чувствовали себя неладно.

Медленно поправлялся Букан. Долго лежал он в кровати — неподвижный и бледный, и его вывихнутая нога была плотно зашита в твердые лубки. Мы, как потерянные, ходили вокруг да около и не смотрели друг другу в глаза. Каждый из нас старался чем-нибудь Букана развеселить. Лёшка подарил ему самую лучшую свою удочку, и когда Букан, наконец, поправился, мы с Лёшкой первые три дня водили его под руки гулять. Но Букан был какой-то задумчивый и хмурый. Нас он не избегал, но было видно, что дружить с нами он, как будто, еще боится.

Вот собрались мы однажды купаться — всей компанией. Мы с Лёшкой Коршуновым были лучшие пловцы. Сплавали мы с ним до мельницы, оделись и сидим на песке. А остальные ребята около берега плещутся — плавать, не умеют. А плавать им страсть как охота научиться. Вот они и придумали — с досками плавать. Притащили себе досок от старых половиц — коротенькие такие, толстые. Держатся ребята одной рукой за доску и плывут. Доска их и поддерживает на воде.

Солнышко уже закатываться стало, в воздухе потянуло холодком, ребята посинели все, а из воды не лезут.

— Ну, вылезай, ребята, — кричит Лёшка, — айда домой! Тоже хоть бы плавать умели, а то барахтаются, словно лягушки, а самой тине!

— Сам ты лягушка, — говорит Горохов, мы еще посмотрим, кто из нас. лучше плавает — ты или я?

— Эх ты, мокроносый, — засмеялся Лёшка, — да тебе и речки-то не переплыть!

А Горохов — раз! — и поплыл. Глядим — на самом деле парень реку переплывать, собрался. То, бывало, у самого берега плещется, а тут — на тебе! — откуда и смелость взялась? Вот уж до середины доплыл, отфыркивается и дальше плывет.

— Устанет, — говорю я, — очень торопится руками махать. Так всю силу сразу истратит.

Однако — ничего, добрался Горохов до того берега, встал в воде на камень, отдышался немного и кричит:

— Ну что — не доплыл?

— Ну, вали, обратно плыви! — кричит Лёшка.

Горохов — бух в воду и обратно плывет! Но тут-то он и сдрейфил. Ему бы отдохнуть надо было на том берегу, а его задор взял назад плыть без отдышки. Только стал он до середины добираться, видим — побелел весь и захлебываться начал.

— Ой, — кричит, — тону, ой тону, братцы, тону…

Растерялись мы.

— Скорей раздевайся! — кричит Лёшка и штаны расстегивает.

Хотел я рубаху стащить, а пальцы не слушаются — никак с пуговицами не совладать.

И вдруг вижу — Букан! Схватился за свою дощечку и плывет к Горохову понемножку.

— Букан, — кричу я, — с ума ты сошел, ведь ты же плавать ни черта не умеешь, плыви назад!

А Горохов уж совсем захлебываться стал. То вдруг в воду весь погрузится, то вынырнет, глаза такие выпученные, страшные и хрипит сам что-то.

А Букан плывет и плывет. Хлопает ногами по воде, за дощечку держится и плывет. Только он подплыл к Горохову, а тот уж совсем одурел от страху — как схватится за доску обеими руками, вырвал ее у Букана и к берегу. А Букан остался один на середине речки, бьет руками без толку, глаза выпучил, выплыть старается.

— Буканка, — кричу я, — миленький, держись как следует, я сейчас, я сейчас…

А сам башмаки развязываю, в шнурках путаюсь.

А Буканка плывет, надулся весь, покраснел. Плохо ему приходится, а все-таки не кричит. Барахтается Буканка, вот-вот пойдет ко дну. Нет, не одолеть ему дороги, не доплыть Буканке до берега!

Сбросил я сапоги и как нарочно в штанах запутался. А Буканка плывет, из сил выбивается, и вдруг захлебнулся и скрылся под водой.

Рванул я штаны — и раз — в воду! Как раз в это время вынырнул Букан, схватил я его под мышки, а он и повис в моих руках, словно мешок. А я одной рукой гребу, а другой Букана тащу.

Выбрались мы на берег, давай Букана откачивать. Открыл Букан глаза, посмотрел на нас и вдруг — улыбнулся! Бросились мы к нему:

— Букан, — кричим, — Букашка! — а сами от радости пляшем.

Про этот случай мы никому не рассказывали. Ни Андрей Иванычу, ни Любовь Николаевне, — никому. Оттого они и удивляются на нас теперь.

— Не поймешь, — говорят, — вас, ребята. То вы ссоритесь, разные пакости устраиваете друг другу, а то уж такая дружба у вас заведется, что и водой не разольешь.

А мы помалкиваем, улыбаемся только.

И сразу вся жизнь наша переменилась. Уж как мы стояли друг за друга, каких только штук не выделывали — и все вместе!

Да и Букан совсем другой стал, будто проснулся. Должно быть вылечил его деревенский воздух. Раньше, бывало, спит себе при каждом удобном случае, а теперь — пойди-ка, возьми его голыми руками! Недаром на общем собрании осенью его в ШУС^[1] выбрали.

Заболоцкий Н. Букан. Рис. М. Штерн. М.—Л.: Гос. Издательство, 1929. 16 с., ил. [Для детей младшего и среднего возраста].

notes

Примечания

1

ШУС — «Школьное ученическое самоуправление».