— Слышишь, друг, отдай штаны-то! Тебе они ни к чему. Ну отдай, пожалуйста, я тебя по-хорошему прошу…
Обезьяна истерически захохотала, обнажая большие желтые зубы, и навернула джинсы на голову, словно тюрбан. Казак оглянулся: Наташа стояла и с интересом смотрела на него. Приталенная рубашка доставала ей до середины бедер, напоминая короткое платье. Он наполовину в шутку, наполовину всерьез спросил:
— А может, так и останешься? Тебе очень идет!
— Что, не можешь у какой-то макаки мои вещи отобрать? — не обращая внимания на комплимент, спросила Наташа.
Казак вздохнул и перешел к решительным действиям. Он оттянул в сторону задвижку на клетке и смело вошел туда. Обезьяна перестала хихикать и испуганно воззрилась на него.
— Я сказал, отдай! — требовательно произнес Казак и протянул руку, надеясь ухватить обезьяну за руку, но она одним легким прыжком оказалась у боковой стенки и вдруг заверещала, словно ее убивали, — маленькие проворные руки соседей вцепились в джинсы и начали вырывать их, надеясь забрать игрушку себе. Остальное население вивария откликнулось на этот шум разнообразными криками, но пока Казак спешил на помощь «макаке», джинсы уже перекочевали в соседнюю клетку, а обездоленная обезьяна шипела и орала на воров.
— Вот пакость… Я что, за вами тут бегать буду?! — разозлился Казак и вошел в следующую клетку, теперь стараясь не допустить обезьян туда, где у них Наташины джинсы снова могут украсть.
— Ну что, орангутанги? — уже с азартом спросил он двух зажавшихся в углу обезьянок. — Побегаем?
На самом деле беготня по обезьяннику вряд ли бы увенчалась успехом, но, видимо, решительный голос человека испугал обезьян, да и глаза, смотрящие из отверстий черной ткани, выглядели непривычно и грозно. «Да подавись ты!» — казалось, хотела выкрикнуть одна из них, но, не умея говорить, она просто швырнула джинсы в лицо Казаку.
— Ну вот, видишь, все в порядке! — гордо заявил он, отдавая брюки Наташе.
— А это? — спросила она, кивнув на обезьянок, резво бегающих по проходу и дразнящих своих сородичей, оставшихся за решетками.
— Делать мне больше нечего, как гоняться за ними! Я вообще удивляюсь, как на эти вопли еще пол-охраны не сбежалось?
— Наверное, они всегда так вопят? — предположила Наташа.
— Возможно… Кстати, вот еще что нужно сделать! — Казак вскочил на подоконник, осторожно подтянул за провод вентилятор и с грехом пополам установил его на место, не прикручивая болтов. Попробовал, не свалится ли он от вибрации, и спрыгнул назад, пояснив:
— Может быть, что макаки орут, это и впрямь нормально. А вот что вентиляторы болтаются — точно непорядок.
Наташа кивнула и поправила рубашку, которую только что заправила в брюки. Увидеть выражение ее лица было совершено невозможно, но Казаку показалось, что девушка улыбается.
Коридорчик между клеток оканчивался небольшой площадкой и дверью, запертой снаружи. Казак несколько минут пытался разглядеть конструкцию замка, но света было слишком мало.
— Тут выключатель есть, — сообщила девушка, но Казак только качнул головой: может, еще и радио на полную громкость включить? Судя по всему, отсюда до дежурного врача и охранника не так уж и далеко. Конечно, дверь обезьянника не должна выходить прямо в холл, но все-таки…
— И еще одна дверь, сбоку, — продолжила исследования Наташа. — Не запертая!
Казак почти на ощупь подошел к ней и легонько толкнул ручку. Результатов это не дало, тогда он просунул лезвие лопатки в щель, подцепил язычок замка и нажал. Раздался треск, дверь нехотя открылась, за ней оказался темный коридор. Они осторожно прошли по нему — в его боковых стенах было еще несколько дверей, но Казак решил пройти коридор по прямой, не сворачивая.
В конце концов они оказались в еще одном помещении, где царила почти полная темнота: здесь окон не было вообще. В этой темноте раздавался ритмичный писк, тихие всхлипы, словно работал небольшой насос, и вспыхивал одинокий красный огонек, который казался очень ярким, но ничего не освещал.
— А, была не была! — решился Казак, пошарил по стене рукой и наткнулся на блок из трех выключателей. Чуть-чуть поколебавшись, он щелкнул самым дальним.
Ни одна лампа не зажглась, но некоторые предметы вдруг засветились разными оттенками фиолетового света — от почти белого, хотя и неяркого, до очень темного. Казак усмехнулся, увидев, как яркими точками засверкали застежки на рубашке Наташи. А еще загадочными и даже страшноватыми стали ее глаза: яркие белки и черные кружочки зрачков.
— Ультрафиолетовая лампа! — догадалась она. — У нас в школе на физике такое делали.
— Такое? — и Казак указал на стоящий в середине комнаты стол Над ним возвышалась стойка с бестеневой лампой, стояли какие-то медицинские аппараты с многочисленными шлангами и проводами. Сбоку, у стены стоял еще один стол, увенчанный чем-то вроде прозрачного купола, и под ними лежало маленькое, изломанное тельце. Сначала Казак подумал, что это ребенок, но потом понял, что на самом деле это обезьяна, такая же, как и те, в вольере. Лежала она неподвижно, и несколько проводов и шлангов вели от аппаратуры к ней, а коротко вспыхивающая лампочка работала в такт с аппаратом искусственного дыхания. Зубы обезьянки были страдальчески оскалены и светились особенно ярко, превращая ее сморщенное, безжизненное лицо в жутковатую маску.
— Ужас какой… — прошептала Наташа. Сдвижная дверь «операционной» вывела их в другую комнату, в которой выключатель тоже оказался тройным. Казак уверенно щелкнул одним из них, и не ошибся: опять зажглась ультрафиолетовая лампа. Нереальным светом замерцали несколько пластиковых стенных шкафов, два прибора, похожих на микроволновую печку-переростка, горка пластиковых упаковок с оранжевыми повязками с выступом для носа и крупной надписью «antiseptic»…
— Это же раздевалка! — догадался Казак и прибавил сдержанно-радостно: — Ну все, теперь живем!
Он распахнул по очереди дверцы всех шкафов и в одном из них нашел то, что и искал: запечатанные в пленку светло-зеленые комбинезоны, такие же бахилы и фартуки. Наташа поняла его без слов и принялась распечатывать упаковки.
Через минуту они оба были облачены так, что хоть прямо сейчас обратно в операционную, дорезать несчастную обезьянку — нашлись даже беретики с бечевками, под которыми, наверное, полагалось прятать волосы. Повязки довершили дело, и черные маски на лицах теперь не так бросались в глаза. Вот только пистолет, который Казак продолжал держать в руке, не походил на хирургический инструмент, но засунуть его оказалось некуда.
— Наташа! — позвал он. — Включи-ка полный свет!
— Зачем?!
— Ну раз мы собрались изображать кого-то здешнего, так и прятаться, наверное, нечего? А выходя, наоборот, надо самым спокойным образом свет выключить.
— Хорошо. Тогда… Видишь, вон стоят такие железные коробочки с ручками. Давай их тоже возьмем. А то одно дело — доктор с чемоданчиком, а другое — доктор с лопатой.
Казак кивнул и подхватил коробку. В ней что-то забрякало, и он ее открыл, надеясь, что там окажутся какие-нибудь сверхострые скальпели. Но контейнеры оказались наполнены исключительно зажимами, и Казак без сожаления вывалил их прямо на пол.
— Ну что, идем? — спросила девушка.
— Нет, Рождества ждем! — ответил он, и решительно направился к двери.
Она оказалась заперта, попытка отжать замок лопаткой тоже оказалась тщетной. Он собирался еще раз нажать посильнее, но в этот момент Наташа вспомнила про необходимость «изображать здешних» и включила свет.
Казак проморгался — после темноты обычные лампы дневного света показались удивительно яркими — и вновь повернулся к двери. Присмотрелся и облегченно вздохнул: оказалось, надо всего лишь потянуть в сторону одновременно две задвижки, и никакого взлома не требовалось. Раздался короткий щелчок. Дорога внутрь здания была открыта.
