© Гришанов В. И., 2024

Земной путь я начал 2 июня 1954 года в Сибири, в деревне Плотниковка, что находится в Кемеровской области Крапивинского района.

Моё детство протекало в условиях исключительно благоприятных и нестеснительных. В деревне, в которой я родился и жил, проживало чуть больше 300 человек. Из них почти половину составляли дети, для которых природа была вторым домом. Она не только воспитывала нас, прививала уважение ко всему живому, но и награждала мягкостью характера, выносливостью и любовью к своей истории и Родине.

Моя мама, Гришанова Александра Фёдоровна, – из ссыльных. Мою бабушку, имеющую дворянское происхождение, в 1936 году (после расстрела моего дедушки Гришанова Фёдора Прокопьевича), вместе с пятью детьми (как «социально вредных и неблагонадёжных элементов»), выслали тройкой ОГПУ в Сибирь, в Кемеровскую область. Сначала в Новокузнецк, а затем в таёжное село Медвежка, на лесоповал… Моей маме на тот момент было 15 лет. К сожалению, выжили не все…

Чтобы писать дальше об этой трагедии, об этом варварстве, нужно обладать определённым мужеством и хладнокровием. Не скажу, что я не обладаю этими качествами, – обладаю, и, тем не менее, я не готов к этому, поскольку все действия депортационной политики Сталина переплетаются с психиатрией, с психическими расстройствами человека, уходящими далеко за пределы методологии медицины. Думаю, пройдёт ещё не одно столетие, прежде чем психиатры вынесут свой диагноз человеку, уничтожившему десятки миллионов ни в чём не повинных людей.

Если говорить о роде Гришановых, то он ведёт свою родословную от малороссов. Это старинный дворянский род, который начинается с 17 века, а точнее, с 1686 года. В книге «Гербовник Новороссии», изданной в 1914 году в Санкт-Петербурге под редакцией Лукомского В.К. и Модзалевского В.Л., представлена небольшая история рода Гришановых, основателем которого является воевода Нежинского войскового полка Сенько Радионович.

Мало, что понимая в генеалогическом древе своего рода, я с детства отличался от своих сверстников. Это отличие заключалось в том, что я всегда, на каком‐то патологическом уровне, выступал за справедливость, уважение, любовь и доброту. Имея хорошую физическую подготовку, я старался никогда не вступать в конфликты ни с детьми, ни со взрослыми, понимая, что любой вопрос можно решить путём переговоров. И мне всегда это удавалось.

Вбирая лучшее из хорошего, а превосходное из лучшего, я с самого раннего детства стремился к человеческой красоте, понимая, что она является ничем иным, как олицетворением некой бесконечности, чем‐то высшим, к чему нужно стремиться.

Окончив в 1972 году среднюю школу, я был призван в Советскую Армию. Службу проходил за полярным кругом – в Военно-воздушных силах. После демобилизация была учёба. Сначала в Кемеровском культурно-просветительном училище, а затем в Кемеровском государственном институте культуры. Глубокие знания по мировому искусству и мировой литературе – от античности и до современности – приобщили меня к самостоятельным занятиям в области поэзии и живописи. Серьёзное увлечение литературой и живописью началось именно в студенческие годы. При этом я не прилагал к этому никаких особых усилий. Всё было похоже на само собой разумеющиеся действия, от которых я получал истинное наслаждение. В эти годы я серьёзно увлёкся творчеством Гёте, Шекспира, Байрона и Шелли. Английские и немецкие поэты произвели на меня совершенно новое впечатление, в отличие от средней школы. О таком явлении я даже и не подозревал. Но вершиной мастерства, конечно, были для меня стихи А. Пушкина, М. Лермонтова, Ахматовой и С. Есенина. Считал и считаю, что именно в стихах этих гениальных поэтов неугасимо горит душевный и творческий огонь любви.

А для меня любовь – это начало всех начал. Видимо, поэтому стихи я начал писать поздно, нужно было не только переболеть ростом ума, но и многое понять. Понять, насколько серьёзно я владею поэтическим даром. Во всяком случае, я рассуждал так: если поэтический дар дан мне для того, чтобы, как говорил Гёте, «всё сущее высасывать из своей собственной лапы», то не стоит это продолжать. А если он мне дан как дар божественного одухотворения, чтобы не только воспроизводить красоту, любовь и добро, но и особо воспринимать внешний мир, преображая его, – то нужно писать. И веруя в это, я писал. Конечно, времени не хватало. Несмотря на то, что государственная служба занимала слишком много времени в моей жизни, любимое дело я не бросал. Какие бы высокие должности я ни занимал, всегда находил время для литературы и живописи. Незаметно они стали частью моей жизни. С годами я стал понимать, что, как сказал Бомарше: «Любовь к изящной словесности и к искусству в целом несовместима с усердием к делам службы». Оставив государственную службу, я полностью посвятил свою жизнь литературе и живописи.

Первое, к чему я себя приучил, так это рано вставать. Нужно было навёрстывать упущенное. Со временем это стало привычкой. Главное моё качество – трудолюбие. Почти никогда не отдыхаю. Чтобы расслабиться, меняю деятельность. В отличие от многих творческих людей, люблю работать дома в полном одиночестве. Как сказал Сергей Довлатов: «Я предпочитаю быть один, но рядом с кем‐то». Не знаю, как для Довлатова, но для меня «с кем‐то» – это значит быть наедине с моими картинами, с моей библиотекой. Моя квартира – это «потайное» укрытие, где есть только то, что необходимо для творческой деятельности. Как говорил мой учитель по живописи заслуженный художник России Валерий Александрович Пилипчук: «Чтобы добиться результата в живописи, надо ограничить себя от всего». Я стараюсь придерживаться мудрых слов моего учителя и друга. Это относится и к литературе.

В творчестве я люблю свободу. Она принадлежит только мне и никому больше. В процессе работы она распоряжается мной по собственному усмотрению. Благодаря ей я смело и беспрепятственно иду по избранному мной пути, причём тем шагом, который мне нравится. В этом плане я придерживаюсь полной гармонии с самим собой. С одной стороны, я человек закалённый, а с другой – изнеженный. Изнеженный чувствами, любовью, добротой и другими духовными категориями. Я не знаю, что такое праздность. Моё нормальное состояние – это когда я работаю. В работе для меня не существует побед. Когда написано произведение, я просто радуюсь, ощущая себя счастливым человеком. Этим счастьем я делюсь с родными и близкими мне людьми. Они также счастливы вместе со мной. Никакой надменности сердца.

Все, кто читает эти строки, вправе спросить меня: «А чего вы добиваетесь своим творчеством?» Отвечу коротко: я хочу оставить для близких и любимых мной людей всё лучшее, что есть во мне. Я просто возделываю свой сад, как это делал всю жизнь, – вот и все мои намерения. Я хочу, чтоб в этот «сад» как можно чаще заходили мои дети, мои внуки, правнуки, мои друзья – все, кто хочет обогатить себя добродетелями и моральным совершенством, ничего другого своим творчеством я не преследую. Как сказал Мишель Монтень: «Подлинным зеркалом нашего образа мыслей является наша жизнь». Если мои мысли и поступки помогут широкому кругу людей, то я буду только рад, понимая, что помогу многим делать то, что правильно, избегая того, что неправильно. Значит, господь Бог не зря дал мне талант. Не знаю, оправдываю ли я своё предназначение на этой Земле перед Богом, но я стараюсь.

Жизнь исчерпывается для меня не праздностью, а каждодневным литературным трудом, живописью и думающими о России людьми, для которых лучшее предназначение есть высочайший долг – защищать своё отечество. «Содрогание души» этих людей является для меня самой демократической доктриной. Оно проявляется во всём моём творчестве, будь то поэзия, проза, живопись или драматургия. Всё это делается, конечно, в меру моих сил и возможностей. Останавливаться на достигнутом я не собираюсь. Да и не в моих это принципах. Ирвинг Стоун однажды сказал: «Человек бывает стар или молод в зависимости от того, сколько в нём осталось творческой силы».