– Сдались нам все эти инсталляции! – Сердится муж. – К тому же, тут такое столпотворение! Нет радости бродить среди толкающихся людей.

– Тогда зачем мы сюда приехали? – Почти срываюсь на крик я.

– Чтобы сделать удачные фотографии! – Муж начинает раздражаться. – Что ты от меня теперь хочешь?

– Теперь уже ничего. – Кидаю ему я.

– И что ты предлагаешь? – Снова муж, который краснеет от злости.

Он обращается по-английски к проходящей даме, чтобы та нас сфотографировала у огромного аквариума.

– Улыбайтесь. – Просит незнакомка. И щелкает фотоаппаратом.

Мы выглядим на фото вполне безмятежными. Муж успевает меня обнять. А я не успеваю поправить волосы, которые торчат у меня в разные волосы. И застегнуть белую рубашку, которая обнажает меня до белья.

Потом сестра напишет в сообщении, когда будет рассматривать наши фотографии, что у меня красивое белье. А волосы нужно бы покрасить.

Злата в своем репертуаре. Она – педагог. И привыкла искать ошибки.

Дачный сезон закрыт, и можно не ездить черт знает куда. Но мы с мужем едем. Потому что привыкли к небольшому домику, к бане, к тому месту, которое создали сами. И собираемся протопить дом от сырости и попариться в бане.

Как только мы появляемся в деревне, нас тут же встречает моя соседка Яна, которая живет там постоянно. В этот раз она старается быть милой. Но в глаза не смотрит.

Каждый раз она в каком-то новом амплуа – то обидится на что-то, то расскажет откровенные сплетни и фантазии, то…

Значит ей что-то нужно или она что-то снова попросит, думаю про себя я, видя красный смешной помпон ее вязаной шапочки – она (соседка) невероятно маленькая. А я уже зашла во двор.

Но смешной помпон настойчив. Яна стучит в калитку. И делает вид, что очень рада нас видеть, в особенности меня.

Как я и предположила, ей нужно спилить наше дерево, которое мешает. Я выхожу на улицу, чтобы еще раз оценить качество запроса – нет, никому рябина не может помешать. Все засохшие ветки я отсекла секатором для аккуратности.

– Это женское дерево. Его нельзя трогать. – Пытаюсь объяснить Яне я свой будущий отказ.

Но вижу в ее руке пилу.

– Я не могу тут развернуться и прижаться с прицепом. – Настаивает она. И, игнорируя меня, с ловкостью маленькой обезьянки залезает на дерево. – Смотри, сухие ветки!

Она трясет бедную рябину, и листья с нее сыплются дождем на меня. Дерево очень старое, высокое и имеет огромную корневую систему. Оно, наряду с другими рябинами, калинами и березами высажено по периметру нашего забора. Не нами, разумеется.

Пока я размышляю о том, что вырубать деревья – это плохая затея, Яна взбирается очень высоко. В ней около сорока килограммов весу, с ее слов, но выглядит она жертвой Освенцима.

Когда я пытаюсь ее подстраховать, то спокойно удерживаю соседку одной рукой – она не весит ничего и врет про то, что поправилась. Я вижу, что ни грамма. Худоба ее напоминает уже какое-то заболевание – лицо черное, из-под толстовки торчат ребра, когда она прыгает с ветки на ветку.

– Смотри не упади! – Кричу я, задирая голову вверх и переживая о том, что какой-нибудь сухой сук треснет под ней.

– Я же легкая! – Отвечает она. – А ты не вздумай, сразу сломаешь дерево.

– Кто тебе сказал, что я собираюсь это сделать? – Смеюсь я.

И рассматриваю кучу сухих и вполне здоровых веток, которые успела наломать Яна. Они летят ворохом на меня сверху.

Она быстро возвращается на землю, так ловко, как будто всю жизнь прыгала по веткам, как белка.

– Дерево нужно срубить. – Опять упирается она. – Оно старое. И заносит пилу, которую бросила тут же, чтобы начать работу.

В этот момент со двора выходит мой муж и удивляется тому, что возле забора образовалась уже куча мусора и спрашивает:

– Зачем вы привязались к рябине? Уже нельзя трогать деревья. К тому же, это рябина. Она никому не мешает.

– Мне мешает. – Не унимается Яна.

Она включает пилу, и дерево с треском падает нам под ноги.

– Ой. Как же я рада! – Кричит она.

– Прости нас рябина. – Обращаюсь я к дереву, которое выглядит живым и покалеченным.

Яна просит мужа помочь ей дотащить до своего двора дерево. Он помогает ей неохотно, все еще сетуя на то, что не нужно было затевать вырубку.

– Я сама распилю на дрова, а остальное увезу в прицепе. – Обрывает мужа соседка, не слушая его доводы. И быстро прощается с нами.

Я отрешенно стою возле дерева, которое не смогла спасти, вернее рядом с тем, что от него осталось. И чувствую тревогу. Это кажется мне плохим знаком.

Когда мы возвращаемся домой, Эви подтверждает мои опасения. Срубить дерево – к смерти. Особенно рябину.

– Ее дух может отомстить. – Серьезно произносит моя шаманка. – К тому же, это женское дерево. Женщина не должна рубить женские деревья, а мужчина – мужские, растущие возле двора или во дворе.

От этого мне становится печально. И от того, что я могла бы запретить Яне спиливать рябину. На душе у меня остается гадкий осадок.

Но муж меня успокаивает:

– Это была не твоя инициатива. А соседки. Не переживай.

Моя мама всегда имела свою отдельную спальню, убежденная в том, что женщина должна отдыхать и восстанавливаться. Все мы, ее дети, жили в одной большой детской комнате. А когда взрослели, то расселялись по квартире, получая в приданое младших братьев и сестер.

Сейчас уже, мама, будучи на пенсии, и вовсе выселила отца из дома в домик для гостей. И счастлива от этого безмерно. Никто не храпит у нее под боком, не ворочается и не встает ночью, чтобы съесть бутерброд.

Мне она продолжает советовать иметь отдельную спальню. Но у нас с мужем это не получается. Если он засыпает в своем рабочем кабинете, засидевшись допоздна, или в гостиной, просматривая боевики по ночам, то все равно среди ночи приходит ко мне. Ему без меня скучно.

К тому же, и уснуть мне полноценно не удается. У мужа есть дурацкая привычка , как только я усну, включать свет в спальне, что-то искать, заскакивать на минуточку. Создавать шум, заниматься своими делами.

На отдыхе в нашем бунгало оказались две полноценные спальни, чему я обрадовалась. Перелет был длительным, и мне хотелось уснуть. Мучила жуткая мигрень. Муж же, наоборот, был бодр и намерен пересмотреть все каналы, которых нет в нашей стране. Поскольку понимает английский язык и немного другие иностранные языки.

В его спальне как раз разместился большой экран во всю стену.

Я выбрала себе дальнюю спальню с прозрачными стенами и шторами блэкаут, чтобы уснуть в полной темноте, а утром любоваться морем и рассветом.

Приняв душ и порошки от невыносимой боли, я впервые за долгое время уснула, попросив мужа меня не тревожить. Благо домик был оснащен тремя санузлами и большой гостиной.

Проснувшись очень рано, я обнаружила мужа еще спящим в своей спальне и не стала его будить, понимая, что он всю ночь щелкал пультом телевизора. И отправилась на море, пока еще не было такой дикой жары.

Вернувшись домой, я утвердилась в мысли, что женщина должна иметь свою собственную спальню. Мне действительно удалось выспаться и восстановиться. Мама была, пожалуй, права.

У мужа отпуск и это отличная возможность привлечь его к тем делам, которые я запланировала. Но мне это редко удается из-за паталогического его пристрастия к своему хобби.

Муж каждый день сбегает в гаражи к своим мотоциклам.

– Не хочешь посмотреть, что я сотворил? – Спрашивает он у меня, когда мы заезжаем в его логово за лопатами для дачи.

У нас уже выпал снег. Он летит огромными хлопьями, а я подставляю руки, чтобы поймать снежинки и рассмотреть их, но не упеваю. Они исчезают на теплой коже.

– Не хочу. – Капризничаю я, устав от гаражей и мотоциклов.