– Мы купили булавок и лент, как вы просили, – продолжала Тильда. – У прилавка была очередь, пришлось задержаться. Это не наша вина.

– Отдадите, когда прибудем в Адельхейм, – велела мисс Норридж и переключила внимание на меня. – А это у вас что? Откуда? Какое уродство! Неужели вы решили подарить это набитое ватой чучело своей прелестной кузине? Отвечайте, когда вас спрашивают!

Мишка был вовсе не уродлив и мне стало его жаль.

– Это Фредди, – ответила я, – и это подарок. Но не для кузины Мариссы, а для малышки Энни. Держи, милая!

Я протянула медвежонка самой маленькой из девочек – шестилетней Энни с огромными голубыми глазёнками. Худенькая, робкая, запуганная, с полными слёз глазами, она напоминала меня в её возрасте.

– Спасибо, – прошептала Энни, обхватывая медведя обеими руками.

Мисс Норридж скептически поджала губы и бросила, мол, нехорошо дарить подарки только одной из воспитанниц и тем самым незаслуженно выделять её из толпы, нужно было подумать и об остальных.

Как бы ни было неприятно это осознавать, но мисс Норридж права. Не только маленькой Энни хотелось подарка. Всем нам хочется немного внимания и участия, мне тоже было приятно получить хоть что-то. Вот хотя бы этого мишку.

Я развязала мешочек и отдала Лоре и Мие нехитрые гостинцы, которые припасла для своих двоюродных брата и сестры. Лоре достался красивый стеклянный шар с диковинным южным цветком внутри, что светился в темноте, а Мие – набор оловянных солдатиков. Но девочка, не знавшая тепла и ласки, была рада и такому подарку.

– Идёмте, молодые леди, – громким голосом произнесла мисс Норридж, – автомобиль, который отвезёт вас в Адельхейм, уже подан.

Разумеется, никакого автомобиля не было и в помине. Мисс Норридж нарочно так сказала, ибо неподалёку прохаживалась супруга главы города со своими приятельницами, такими же высокородными и разодетыми в пух и прах дамами. Мисс Норридж низко им поклонилась и первые леди Литлчестера ответили той лёгким кивком. Мы же, с малых лет приученные к почитанию старших и сильных мира сего, присели в глубоком реверансе. Надеюсь, почтенные леди не услышали, как при этом скрипнули мои зубы.

– Какие милые девочки, – произнесла одна из дам.

– Несчастные сиротки, – прошептала другая.

А третья – сама баронесса Филби – открыла кошелёк и одарила каждую из нас золотой гинеей.

Впрочем, как только высокородные леди скрылись из виду, мисс Норридж отобрала у девочек деньги (у нас с Тильдой не решилась) со словами: «Потеряете ещё! Отдам, когда в следующий раз придём в Литлчестер», – и приказала отправляться в путь. Догадывались ли девочки, что в следующий раз они выйдут за ворота Адельхейма только в апреле, и то если дороги просохнут? Вряд ли…

Я взяла малышку Энни за руку, Лора и Мия стали в пару, и мы зашагали по усыпанной снегом дорожке за мисс Норридж, словно цыплята за наседкой. Тильда замыкала процессию, и я слышала, как поскрипывает снег под тонкими подошвами её ботинок. Украшенные к празднику улицы быстро сменились тёмными проулками, а звуки музыки – недовольным лаем собак.

– Где же наш автомобиль? – тихо спросила Энни, обращая ко мне свои доверчивые глазёнки.

– Не знаю, милая, – отвечала я, – может быть, за следующим поворотом?

Но за следующим поворотом, как и следовало ожидать, никакого автомобиля не оказалось, как и, собственно, домов. Литлчестер здесь заканчивался. Начиналась длинная дорога к Адельхейму. Резко похолодало, будто старые покосившиеся дома могли сдерживать буйство и свирепость зимы! Ветер усилился, швыряя снежные комья прямо в лицо. На дороге образовался приличный слой снега. Я взяла Энни на руки, чтобы хоть как-то её согреть и облегчить долгий путь.

В прежние времена по этой лесной дороге все воспитанницы Адельхейма от мала до велика в любую погоду отправлялись на воскресную службу в Литлчестер. Но однажды Адельхейм захлестнула эпидемия инфлюэнцы. Кого-то успели вовремя забрать опекуны, кто-то навсегда остался в сырой земле Литлчестера, и я долгие годы горько оплакивала своих старших подруг Оливию и Корнелию, которые опекали меня так же, как я сейчас опекаю малышку Энни. С тех пор в церковь мы не ходили, но местный викарий один или два раза в месяц приезжал нас навестить.

А я молилась о раньше времени покинувших земное пристанище подругах, вспоминала двух молодых джентльменов, которые заглядывались на них во время церковных служб, а после всё норовили стать к ним поближе и заговорить, и гадала, вспоминают ли эти молодые люди свою первую любовь? Живы ли сами?

В общем, оплакивала я их, пока в прошлый праздник Новогодья не встретила обеих на ярмарочной площади в Клифтоне, живых и здоровых, в окружении тех самых джентльменов и румяных детишек. С тех пор я задумываюсь о том, что на самом деле в пансионе всё далеко не так, как кажется на первый взгляд, но всякая моя попытка узнать правду натыкалась на нечто не подвластное разуму, как в случае с гадалкой Аурикой. Ты вроде бы можешь объяснить тот или иной факт ловкостью рук или законами физики, но в итоге лишь запутываешься ещё больше, а наказания, которым тебя подвергают, становятся всё более изощрёнными и жестокими.

Энни скоро уснула у меня на руках, а Лора и Мия, которым уже исполнилось по девять, на усталость жаловаться не решились. Тильда как могла подбадривала их, отдала одной из них свой пуховый платок, а другую предлагала взять на руки, но девочка, страшась гнева мисс Норридж, упорно отказывалась. И под аккомпанемент нравоучений классной дамы и завывания ветра в верхушках сосен мы шли и шли по заснеженной дороге, изнывая от усталости и уворачиваясь от колючего ветра. Я привыкла абстрагироваться от неприятного визгливого голоса мисс Норридж и помимо воли вспоминала ярмарочные огни, магический шар леди Аурики и удивительные глаза незнакомца, подарившего мне мишку. Плюшевая игрушка, в которую крепко вцепились ручонки Энни, щекотала щеку и, казалось, защищала от лютого холода, потому что, когда настал черёд Тильды нести малышку, я сразу же продрогла до самых костей и ощутила, что в сапоги набился снег и шерстяные носки насквозь промокли.

Наконец, голодные и окоченевшие, мы добрались до пансиона, затерянного в густых лесах Мистикшира.

Здесь было непривычно темно, холодно и безлюдно. Многих девочек забрали на зимние каникулы родственники, в пансионе оставались только занемогшая Шарлотта и Маргарет, наша ровесница, которую наказали за плохое прилежание. Я тоже ожидала назавтра дядюшку Джозефа, уже и вещи все собрала. Грустно было покидать верную подругу Тильду, с которой провела бок о бок большую половину своей жизни, но особенно жаль оставлять здесь Энни. Я понимала, что вряд ли уже вернусь в Адельхейм, а с Тильдой мы условились свидеться, как только ей исполнится восемнадцать. Энни же предстояло прожить здесь ни много ни мало двенадцать лет. Столько же, сколько прожила здесь я.

– Вы наказаны за то, что заставили себя ждать. Сегодня остаётесь без ужина, – заявила мисс Норридж, как только мы помогли младшим девочкам очистить верхнюю одежду и обувь от налипшего снега.

Мы с Тильдой переглянулись. И всего-то? Никаких розог, сырых подвалов или чердаков с летучими мышами и густой паутиной по углам? Такое «наказание» виделось нам настоящим праздником, ибо кормили в Адельхейме отвратительно, а мы успели запастись пирожками с кремовой начинкой, засахаренными фруктами и мятными леденцами, которые в изобилии продавались на ярмарке.

– Ах да, мисс Хадсон, чуть не забыла, – сказала мисс Норридж, и мне послышались нотки злорадства в её голосе, – вам телеграмма от любящих родственников. Надеюсь, миссис Стерлингсон пребывает в добром здравии? Вы могли бы усерднее молиться о здоровье своих опекунов.

И она протянула мне кусочек картона.

Телеграмма была от дядюшки Джозефа. Короткая и безрадостная, как моя жизнь: «Приехать не можем отбываем Хантергрин счастья».

– Ничего не понимаю! – воскликнула Тильда, когда я, от переполнявших чувств не в силах вымолвить ни слова, показала ей телеграмму. – Как так? Ты не поедешь в Клифтон? Твои родные уезжают на курорт? Без тебя? Но как же праздник Новогодья? А твой день рождения? И они просто желают тебе счастья? Вот же бессердечные твари! Пусть подавятся таким счастьем!