— Если ты не можешь найти никого более подходящего, чтобы потанцевать, муженек, тогда, конечно, я выполню обещание. Ради Бога, простите меня, господа.

Они протиснулись в центр круга, уже заполненного смеющимися парами, развязывавшими друг у друга шелковые ленты масок. Доминик, которого раздражала эта глупая игра, снял свою несколько раньше. Теперь, крепко обняв Женевьеву одной рукой, другой он быстро сорвал с ее глаз узкую шелковую полоску.

— Должен поздравить тебя с тем, что ты нашла свое истинное призвание, моя дорогая, — сказал он, в каждый слог вкладывая жалящий сарказм. — Я даже представить себе не мог, как легко и быстро распутство станет определяющей чертой твоего поведения. Тебе действительно доставляет такое удовольствие публично выставлять себя проституткой или это просто ради любви к искусству?

Женевьева почувствовала, как горький комок незаслуженной обиды встает у нее в горле. Ее распутство! Вот как он это называет! Это отвратительное выуживание информации у исходящих вожделением любовников, необходимость постоянно изворачиваться, чтобы держать их на расстоянии. Да как смеет он — он, с готовностью одобривший план, при котором врожденная щепетильность Женевьевы неизбежно оказывалась поруганной — обвинять ее в распутстве!

Мелодичные звуки музыки, милая болтовня танцующих — все слилось для нее в какой-то отдаленный гул. Женевьева видела лишь издевательские бирюзовые глаза и рот, искривившийся в циничной усмешке. Что-то бессвязное слетело с ее губ, она вырвалась от Доминика и застыла посреди танцевального зала. Потом вдруг совершенно неожиданно рука Женевьевы взметнулась, и она изо всех сил ударила его по щеке — раз и другой.

Танцующие вмиг замерли; веселые голоса стихли; все, словно парализованные ужасом, уставились на две фигуры, неподвижно стоявшие в центре круга. Доминик смертельно побелел, несмотря па густой загар, на щеке его обозначились красные отпечатки пальцев Женевьевы. На какой-то миг глаза его оставались словно невидящими, затем, по мере того как Женевьева, пораженная страхом, осознавала, что натворила, они наполнились тем жутким гневом, который свидетельствовал о том, что она снова разбудила в Делакруа дьявола.

Женевьева побежала, протискиваясь сквозь толпу, оставив униженного Доминика посреди зала на всеобщее оскорбительное обозрение.

Она бежала ничего не видя перед собой, не замечая, что зал снова ожил. Музыканты, которые на протяжении всей этой сцены продолжали играть, чтобы сохранить хоть какую-то видимость, будто ничего не произошло, заиграли громче и быстрее, и шокированные танцоры задвигались снова, тихо перешептываясь о случившемся.

Женевьева неслась, по-прежнему не замечая ничего вокруг, понимая лишь, что нужно убежать как можно дальше от капера. Где-то на периферии сознания билась мысль о том, что рано или поздно придется встретиться с ним лицом к лицу, но сейчас важно было одно: отдалить этот момент, насколько возможно. Звуки музыки постепенно замирали вдали, Женевьева свернула в широкий коридор, стены которого были завешены коврами, перемежающимися резными дубовыми дверьми. В коридоре никого не было, и она наконец замедлила шаг, позволив себе отдышаться и немного унять бешеное биение сердца.

Нужно выбраться из дома Полански, но не через парадную дверь. Беда, однако, в том, что она не знает расположения комнат, а в своем стремительном бегстве и вовсе потеряла представление о направлении. И даже если ей удастся найти выход, что делать дальше? Стояла холодная ночь, а креповое платье и шелковое домино мало приспособлены для ночных скитаний по улицам. Нужно что-то придумать.

Дверь в конце коридора оказалась приоткрытой, Женевьева остановилась. Через щель она видела длинные портьеры из синего бархата, которые немного отклонялись внутрь комнаты, наверное, французское окно за ними было открыто. Осторожно она ступила внутрь и тут же ощутила бодрящий сквознячок.

— Ба, не мадам ли это Делакруа?

Женевьева резко обернулась и увидела Леграна, великого князя, Чолмондели и Себастиани, сидевших за партией в вист. Рядом с каждым стоял бокал бренди, над головами плавал сизый дым сигар. «Должно быть, они открыли окно, чтобы разогнать духоту», — совсем некстати подумала она.

— К-к-к… какой… какой сюрприз, господа, — заикаясь пробормотала она. — Я хотела немного подышать свежим воздухом и… и…

— И поиграть в карты? — вкрадчиво подхватил Себастиани. — Мы как раз говорили о том, с каким удовольствием сыграли бы с вами еще раз.

— Прошу, садитесь, мадам. — Легран встал и пододвинул ей стул.

— Да, просим. — Великий князь Сергей положил руку ей на плечо и мягко надавил, вынуждая сесть.

Стороннему наблюдателю его прикосновение показалось бы вполне невинным, но Женевьева ощутила, как впились в плечо его пальцы, и в полном отчаянии поняла, что эти мужчины не шутят. Ускользнув от одной опасности, она попала прямехонько в лапы другой, а голова у нее сейчас слишком затуманена шампанским и гневом, чтобы играть в карты. Единственное, о чем Женевьева могла сейчас думать, это о Доминике Делакруа и его неотвратимой мести за то, что она совершила и что было непростительно — это она вынуждена была хотя и беспомощно, но признать.

Обмахиваясь веером, Женевьева сделала жалкую попытку улыбнуться:

— Я польщена, господа, но сегодня у меня нет настроения для карт. Я вовсе не хотела вам помешать, но буду рада разделить ваше общество и, наблюдая за игрой, подышать свежим воздухом.

Легран собрал карты и начал нарочито медленно тасовать их. Его обильно украшенные перстнями пальцы двигались очень изящно.

— Вы должны милостиво дать нам возможность отыграться, мадам, — с лучезарной улыбкой попросил он. — В конце концов, вы же — игрок, и для вас дело чести — дать нам еще один шанс.

Женевьева облизала вдруг пересохшие губы кончиком языка, а ладони у нее вспотели и стали липкими.

— Охотно, — почти весело сказала она, откашлявшись. — Но я оставляю за собой право выбрать время и место.

— Однако ставки останутся прежними. — Улыбнулся Себастиани.

Женевьева быстро соображала. Каким-то чудом в голове у нее внезапно прояснилось. «Скорее всего от опасности, которая подстерегает меня со всех сторон», — мрачно решила она. В настоящий момент она ничем не рискует, оставаясь с поклонниками, если не будет играть в карты. Она кокетливо склонила набок голову и изогнула губы в призывной чувственной улыбке.

— Ну разумеется, — проворковала она, — я всегда с удовольствием, вы ведь знаете.

Слова канули в тишину, и Женевьева поняла, что они, вероятно, ничего не расслышали: все четверо уставились на дверь за ее спиной. С дурным предчувствием, уже точно зная, кого увидит, Женевьева медленно повернулась на стуле. В дверях стоял " сам дьявол в образе Доминика Делакруа с кнутом в руке.

— Ты не посмеешь… — Женевьева услышала свой каркающий голос словно со стороны, а Доминик угрожающе щелкнул кнутом.

Спазм перехватил ей горло, перед глазами поплыли черные круги., Стоит ей еще раз, не послушавшись внутреннего голоса, возразить — и последствия будут ужасными.

Доминик подошел к ней, наклонился, словно ястреб над жертвой, как показалось Женевьеве, объятой страхом, схватил ее за запястья и резко поднял со стула.

— Мужчин я убивал и за меньшее оскорбление, — сказал он с леденящим спокойствием. — И клянусь Богом, ты за это поплатишься!

Мертвая тишина воцарилась в заполненной сизым дымом комнате. Четверо мужчин сидели за столом, уставившись на эту странную пару, словно не верили глазам и ушам своим. Нe будучи свидетелями сцены, произошедшей в бальном зале, они решили, что лишь тайное присутствие жены в компании четверых поклонников вынудило месье Делакруа к столь чрезвычайной мере.

Женевьева затрясла головой, надеясь, что в мире грубой справедливости такая мольба — глаза в глаза — будет понята и сочтена уместной. Потом, как волчок, резко развернулась, оказавшись лицом к развевающимся портьерам, но твердая рука схватила, толкнула к двери, и щелкнул кнут. Только выскочив за дверь, Женевьева поняла, что кнут ее не коснулся.